раз и навсегда… Ведь никак не может простить тебе, что сразил ты его Юряту и Ратибора.
– Эх, княже! – горестно молвил Попович. – Ежели б я сам себе мог это простить… Но я помню и другое.
В его глазах полыхнули молнии.
– Это ведь не я ходил на своего родного брата с войском, которое стояло здесь, на Ишне под Ростовом, да не в одиночку, а вкупе с другими. И при Липицкой битве не мы с моим покойным братом Иваном делили отчину…
Он остановился.
– Прости, княже, накипело.
Василько махнул рукой, мол, остынь.
Немного помолчал, сбираясь с мыслями, и сказал:
– Скоро буду во Владимире и поговорю с дядюшкой о бережении южных русских рубежей… Хотя тревоги твоей в толк не возьму. Ну посуди, ведь смоляне и черниговцы, кияне и волынцы сами могут снарядить великую рать…
– Княже, просто у меня плохое предчувствие. Дозволь идти?
– С Богом!
Александр Леонтьевич поклонился и вышел.
Великий князь владимирский Юрий Всеволодович жил с полным осознанием собственного величия. Наделённый от природы невыразительной внешностью и не высоким, но средним ростом, он во всём предпочитал дополнять себя: сапоги на каблуках; одежда, увеличивающая размер плечей, пышная и яркая. Пышность была главной основой его двора, где всё блистало и переливалось, лоснилось и приятно пахло, как и роскошная борода великого князя.
Он мыслил так: в Русской земле я – первый, моё мнение – едино, моё войско – лучшее.
Поэтому на рассказ сыновца (племянника) о вторжении в половецкие степи неведомого народа из глубин Азии отреагировал бурно.
– Побили поганых половцев, вечных губителей и недругов наших, честь им и хвала! Самолично каждому из них выделил бы по золотой цепи…
Голос у князя был не громовой, но он дополнял его звучание криком. Даже побагровел от натуги.
– Ну, стоят они на границах ихних княжеств, ну и что?! Пусть у Мстислава Старого и этого похитителя галичского стола голова болит, сами разберутся!
Он подошёл к смиренно стоящему Василько и милостиво обнял за плечи.
– Сыне мой возлюбленный! Никто и никогда не посмеет напасть на нас, бо кишка тонка! А что касательно твоего Поповича, то видит Господь Бог, – он истово перекрестился, – терплю этого душегуба и терпеть буду, покуда ты ему защита и опора. Пусть только сидит потише и носа своего в дела державные даже сунуть не помыслит.
Он задумался.
– Это что ж получается, мой воевода Еремей никаких таких сведений из Дербента не получал, а Попович получал? Враки!
С тем князь Василько вернулся в свой удельный град…
Следующим же утром Добрыня Злат Пояс выехал в Рязань ко Льву Коловрату, далее его путь лежал на Муром и Пронск.
В Суздаль и Владимир отправился Торопка.
В Киев к воеводе Ивану Дмитриевичу – Тимоня Рязанец.
И ещё в несколько северных городов помчались подручные Александра Леонтьевича.
Он призывал витязей собраться в Городище на реке Гза в конце месяца капельника-марта 1223 года.
В то время на северо-востоке Руси не было витязя, который бы мог сравниться с Олёшей Поповичем, потому его столько лет подряд избирали начальным человеком особой дружины, которая более напоминала рыцарский орден, с той разницей, что русские витязи никогда не бывали жестокими захватчиками и не пытались изображать из себя религиозных фанатиков.
Каждый из храбров, которых было больше половины от общего числа, остальным более подходило название «молодший витязь», был живой легендой своего времени, прославленной в подвигах; непревзойдённым бойцом, обладающим большой физической силой, наряду с ловкостью, мастерством владения всеми видами оружия тех лет; каждый стоил добрую сотню простых княжеских дружинников. Жизнь каждого из русских витязей была похожа на былинное сказание.
Дисциплина и почитание начального человека у витязей были отменными, потому на призыв Александра Леонтьевича «держать совет» прибыли все семьдесят три, точно в срок.
Жёсткие нарекания и сетования последовали после того, как встал вопрос о помощи киевскому князю.
Новоградский Вышеслав, Кондрат Шестопёр, Гридя Ладога и некоторые другие стали возражать.
– Идти на службу киевскому князю? – гудел Вышеслав, великан, с лицом, сплошь заросшим густыми чёрными волосами, борода до пояса, а голова безволосая.
«Лесная коряга», – с досадой подумал Попович.
– Я понимаю, Рязань, Муром, Суздаль, Владимир – это Русь, – перечислял Вышеслав. – Но Киев и Волынь, Галич… Тьфу ты! Угры да ляхи…
– Это тоже Русь, – урезонивал его Добрыня. – А то, что там ляхов да угров полно и они иногда наверху оказываются – наша вина. Не забудь, что тамошние витязи тоже к нам на помощь не единожды приходили.
– Други мои! – призывал Александр Леонтьевич. – Не сговариваю я вас идти на службу к киевскому князю. Внемлите, что к рубежам Южной Руси близок неведомый враг. И я полагаю, что мы ныне нужнее там, а не здесь.
Был тёплый день, и солнце светило радостно. Витязи расположились во дворе, который со всех сторон был окружён деревянными постройками, а одной стороной выходил к ограждающей стене.
Городок витязей в эти дни тщательно охранялся щитоносцами и слугами отовсюду, и чужие никак не могли подкрасться незаметно. Потому обо всём говорилось честно и открыто, не опасаясь чужих ушей.
Александр Леонтьевич обвёл взглядом всех и неожиданно заявил:
– Говоря по чести, я и сам ещё толком не понимаю, отчего вдруг эти неведомые монголы так меня беспокоют. Потому и собрал вас всех. Мы всяких врагов повидали, во всех сторонах божьего света.
– Вот и я о том же, – раздался голос. – Неужли у них черепа крепче?
– Черепа не должны быть крепче, но их действия похожи на хорошо организованное, глубоко обдуманное проникновение на любую чужую территорию. Я уже знаю, как ловко и в короткие сроки они покорили несколько стран полуденных. И сюда явились не просто так.
– Мы уйдем, а к нашим рубежам тем временем враги грянут? – ехидно молвил Кондрат Шестопёр. – Доброе ж дело сотворим.
– На оборону отчины есть и другие воины, – ответил Нефедий Дикун, – кроме тебя. А ты в дружине витязей, в которой есть начальный человек! И его мы сами избирали!
Все дружно зашумели, стараясь перекричать друг друга.
– Тихо! – прикрикнул Александр Попович. – Други, поверьте моему чутью, полагаю, что ныне нет врага коварней и опасней. А вот в чём загвоздка, ещё не разумею.
– Я подтверждаю, – добавил Лев Коловрат, – как воевода тайных дел рязанского князя, подтверждаю каждое слово Олёши. Суровей врага ныне нет. Как-то идут вроде бы и сами по себе, никого не боятся, никого не празднуют. Вклиниваются в страны неведомые…
– Словом, они действуют так, словно у
