Повернув голову, Гиркан в упор посмотрел на римского полководца.
— Бог заставляет человека страдать, чтобы сделать его крепче. Мужество перед страданиями, ниспосланными Богом, выше мужества воина на поле сражения. Не гневайся, Помпей Магн, — добавил он, — но это заповедовали нам наши пророки.
Помпей не ответил и, дав шпоры коню, заставил его перейти с рыси на легкий галоп. Свита, следуя за ним, обогнала Гиркана. Гиркан, вертя головой, искал Антипатра. Тот подъехал к нему, спросил с тревогой:
— Помпей остался недоволен беседой?
Гиркан передернул плечами так, будто ему стало холодно, но ответ его прозвучал неожиданно твердо:
— Не знаю.
14. Иудейская гордость
Ирод не мог слышать, о Чем говорили Помпей и Гиркан, но по тому, как римский полководец резко пустил коня в галоп, а главное, по тому, как сопровождавшие его всадники, обгоняя Гиркана, оттерли его в сторону, обдав клубами пыли, он догадался, что разговор вышел неудачным и что Гиркан может попасть — или уже попал — в очевидную и опасную немилость.
Пройдя примерно пятнадцать миль, сделали первый привал. Для Помпея поставили большую палатку, солдаты расположились прямо на земле. Антипатр устроил Гиркана под тенистым деревом, солдаты охраны постелили ковер, который один из них вез свернутым у седла, разложили еду и питье.
Первосвященник не выглядел подавленным, но был задумчив и сосредоточен. Время от времени он украдкой поглядывал туда, где белела палатка Помпея. Антипатр ждал, что Помпей пришлет слугу и пригласит Гиркана к себе. Но слуга не являлся, а легионеры, расположившиеся вокруг на большом пространстве, не обращали на Гиркана и его спутников никакого внимания.
Наскоро поев, Ирод сел чуть поодаль от отца и Гиркана. Обхватив руками колени, смотрел то на солдат, сидевших и лежавших на земле, то на палатку Помпея, то просто вдаль — на равнину, тянувшуюся до самого горизонта. Крошечные рощи и заросли низкого кустарника темными пятнами разнообразили пустое плоское пространство. Люди, равнина, деревья и даже само небо над головой казались ему чужими и враждебными. Прежнее восхищение Помпеем потускнело, покрылось собственной тоской и неуютностью. Он чувствовал одиночество, тоску и унижение. Солдаты нужны Помпею, Помпей нужен солдатам, а всему войску римлян нужна эта земля, это небо над головой и солнце на небе. Все это: и солдаты, и Помпей, и земля, и небо, и темные пятна кустарников, и роща вдалеке — составляло некую общность, цельную и действенную. И только ему, Ироду, не было в ней места.
Получалось, что ничего в этой жизни не зависело от него самого, а зависело от других людей и обстоятельств. Если уж его отец, Антипатр (Ирод всегда гордился отцом и верил ему), отважный воин и тонкий политик, ничего не может поделать ни с людьми, ни с обстоятельствами, сидит на земле у дерева, украдкой поглядывая на палатку римского полководца с тоской и грустью в глазах, то на что можно надеяться ему, Ироду? Только на судьбу, на Божью милость. Но разве он заслужил милость Бога? Почему же он самим фактом своего рождения не принадлежит к этому целому, а вынужден сидеть в стороне, на обочине жизни, уповая на то, что, может быть, это целое когда-нибудь призовет его к себе?
Так сидел Ирод, обхватив колени руками, низко опустив голову и уже не глядя вокруг и вдаль, но глядя себе под ноги, на песок, где среди мельчайших, сливавшихся в единую массу песчинок попадались осколки камней, сухие скрученные листочки. Он подумал, что народ, солдаты — это однородная масса песка, а осколки камешков — полководцы, цари и правители. Он нашел взглядом самый крупный черный камешек, похожий на базальт, и усмехнулся украдкой: «Это Помпей». Потом протянул руку, подвел кончик указательного пальца под камешек и вдруг резким движением откинул его прочь. Откинул, проследил за его падением и удовлетворенно улыбнулся.
В самом начале второго перехода справа на холме показалась группа всадников. Их было не меньше трехсот. Один из них пустил коня в галоп и вскоре оказался возле Помпея. В сияющем на солнце панцире, в длинном, тяжелом, вытканном золотыми нитями плаще, не слезая с коня, он поклонился Помпею, чуть выставив вперед правую руку, и, распрямившись, произнес:
— Аристовул, царь Иудеи, приветствует Помпея Магна. Я получил твое приглашение и готов сопровождать тебя.
— Я ждал тебя в Дамаске, — холодно проговорил Помпей и внимательно с ног до головы оглядел роскошно одетого всадника.
— Я вынужден был уехать по неотложному делу, — сказал Аристовул.
— По делу? — переспросил Помпей с холодной усмешкой. — Мне казалось, что главное твое дело в Дамаске, в приемной моего дворца. Или я ошибаюсь?
Сдерживая горячившегося коня, все норовившего встать на дыбы, Аристовул уклонился от ответа, а когда Помпей, отвернувшись, продолжил путь, сказал громко:
— Позволь сопровождать тебя, Помпей Магн!
Коротким движением головы Помпей указал Аристовулу место справа от себя. Всадники иудейского царя, объехав сзади свиту Помпея, тоже пристроились справа. Помпей подозвал к себе претора конницы и, опередив свиту на два корпуса коня, о чем-то вполголоса долго беседовал с ним. Наконец претор отъехал от Помпея и, все ускоряя бег лошади, поскакал назад, туда, где, отстав от полководца на расстояние выстрела из лука, изнывая от палящей жары, медленно продвигались четыре когорты сопровождения.
Некоторое время Помпей ехал молча, потом, подозвав офицера для поручений, сказал ему несколько слов. Тот кивнул, отыскал в самом конце свиты Гиркана и сказал ему:
— Помпей хочет говорить с первосвященником Иудеи.
Когда Гиркан подъехал к Помпею, тот, неожиданно ласково ему улыбнувшись, повернулся в другую сторону и небрежным жестом руки подозвал Аристовула. Аристовул приблизился и пристроился справа — молчаливый, холодный, надменный. Он смотрел прямо перед собой, лишь время от времени незаметно косясь в сторону старшего брата, бывшего теперь по левую руку от Помпея.
— Я удивляюсь тебе, — сказал Помпей, обращаясь к Гиркану, — Верховный жрец Иудеи едет как частное лицо, без всякого сопровождения.
— Помпей ошибается, — отвечал Гиркан, — я взял с собой небольшую свиту.
— Небольшую свиту? — Помпей оглянулся, — Я вижу только своих офицеров и всадников твоего брата. Где же твои люди и сколько их?
— Их шестеро, о Помпей Магн. — Гиркан указал рукой за спину, — Мой советник с сыном и еще четыре всадника. Прикажешь позвать их?
— Нет. Но я хочу спросить тебя, — Помпей пригнулся к Гиркану, заглянул в глаза, — неужели ты так беден, что не можешь набрать себе достойное твоего сана сопровождение? Твой брат, — Помпей мельком взглянул на Аристовула, — одет богаче меня. Его свита больше похожа на военный отряд, чем на почетное сопровождение.
— Если дозволишь, о Помпей Магн, — Гиркан поклонился в этот раз с подчеркнутой почтительностью, — я скажу тебе правду. Ты ошибаешься второй раз. Я не беден, и у меня много воинов. Прибыл же я к тебе в небогатом одеянии и с немногочисленной свитой лишь потому, что считаю неприличным являться к Помпею Машу в одежде, вытканной золотом, и с воинами, как ты справедливо заметил, больше похожими на военный отряд, чем на свиту. Каждый правитель, как и его народ, должен знать свое место и правильно понимать великое предназначение Рима. Я понимаю его так!
Помпей одобрительно покачал головой, проговорил со значением:
— Это ответ и мудреца и правителя. Я доволен тобой, Гиркан. — Он повернулся к Аристовулу: — Тебе есть что возразить?
Аристовул смело посмотрел в лицо Помпея, не ответил и, натянув повод, стал разворачивать коня, намереваясь отъехать. Резкий окрик Помпея остановил его:
— Стой! Я не закончил разговора и не позволял тебе удалиться.
Так и не развернув коня, чуть отстав, Аристовул последовал за Помпеем. На лице его вспыхнул румянец гнева, плотно сжатые губы побелели.
Помпей отвернулся. Усилием воли заставив себя подавить раздражение, он сказал, обращаясь к Гиркану:
— Когда мы сделаем привал, я приглашу тебя в свою палатку.
Голос его звучал напряженно.
— Благодарю тебя, о Помпей Магн, — ответил Гиркан и, понизив голос, добавил: — Не суди строго моего брата, он слишком горяч и слишком сильно желает власти.
Помпей скорее настороженно, чем удивленно посмотрел на Гиркана, но промолчал.
Вечером, на привале, Помпей распорядился поставить палатку Гиркана рядом со своей и до поздней ночи о чем-то беседовал с первосвященником.
Выйдя от Помпея, Гиркан заметил Антипатра, поджидавшего его у входа в палатку. Они не виделись целый день.
— Что? — прошептал Антипатр, внимательно глядя в лицо первосвященника, смутно белевшее в темноте.
— Утром, — ответил Гиркан и, более ничего не добавив, скрылся в своей палатке.
