ворота завели на пересылку. Там определили в три угловых барака, именуемых карантином. В течение двух дней этап проходил медкомиссию. Военврачи и медперсонал в белых халатах обмеривали, выстукивали, взвешивали, заполняя формуляры. Выясняли гражданские профессии, делали пометки.
Согласно циркуляру ГУЛАГа № 177177 от 3 февраля 1931 года (с поправками) устанавливались три производственные категории: первая — «полноценная рабочая сила, пригодная к выполнению всякого рода производственных физических работ», вторая — «неполноценная рабочая сила с пониженной годностью к выполнению физических работ, не требующих квалификации», и третья — «инвалидность».
Как и следовало ожидать, всех признали «полноценной рабочей силой». Инвалидов не было. А вот профессий у целого ряда не оказалось. Многие ушли на фронт со школьной или студенческой скамьи. Таким делали отметку в документах — разнорабочий.
После окончания медкомиссии всех отвели на вещевой склад. Там каждому выдали зимнюю одежду: грубые, до колен бушлаты, ватные штаны, суконные рукавицы и портянки. На ноги — валенки. Старую обувь отбирать не стали. Переодевались под открытым небом.
— Интересно, куда дальше? — притопнул своими валенками Лосев.
— Разве что за Полярный круг, — высказал предположение Громов.
— Типун тебе на язык, — покосился на него Шаман. — Тогда всем точно хана.
— Почему хана? И там люди живут, зовутся чукчи, — не согласился Узала.
— То чукчи, а то мы. Понимать надо, — пробурчал бывший домушник. — Кстати, ты когда-нибудь их видел?
— Я нет. А отец да. Рассказывал, что пасут оленьи стада и охотятся на морского зверя. И ещё дают гостям спать со своими женами.
На третьи сутки, оставив гражданских, в том числе блатных, военных погнали дальше. Впереди скрипели розвальни, запряжённые косматыми лошадками, на них стволом обратно был размещён пулемёт. Далее по ещё неглубокому снегу хрустел валенками этап, по сторонам вышагивал конвой в тёплых полушубках. Замыкали колонну ещё семь саней с пожитками заключенных и провиантом. Вокруг стелилась тундра, порой встречались кустарник, мох и чахлые деревья. Мела позёмка, в спины дул ледяной ветер.
За первый день прошли километров тридцать. Когда стало смеркаться, остановились на ночлег. Нарубив стланика [77], разожгли костры, конвой выдал сухой паёк — по куску солёной рыбы и два сухаря каждому. Натопив в котелках снега, сжевали с кипятком, покурили у кого было и, укутавшись в бушлаты, завалились спать вокруг костров вплотную друг к другу. Охрана, сменяясь всю ночь, бдила.
На следующий день прошли меньше. Ноги гудели, всё тело ныло, а потом втянулись. Погода установилась, ветер стих. В тучах иногда проглядывало солнце, мороз спал, ландшафт менялся. Стал встречаться кедровый стланик с осинниками и ольхой, тундра уступала место лесу.
— А ведь нас гонят к югу, — сказал на очередной стоянке Лосев, грея руки над костром.
— Я давно это заметил, — отозвался Василий, набивая котелок снегом. — Тайгой начинает пахнуть.
— Да вроде как обычно, — потянул Трибой носом воздух.
— Не скажи, — покачал удэге головой. — Я, брат, точно чую. В той стороне, куда идём, мои края.
— Ну и что? — безразлично спросил Громов.
За дорогу он сильно сдал. Щеки впали, резче обозначились скулы. Пайка рослому моряку явно не хватало, товарищи пытались делиться — не брал.
— Можно убежать, — оглянулся Василий по сторонам.
— Как? — хмыкнул Шаман.
— Там будет видно, — блеснул глазами.
Внимания этому никто не предал, каждый думал о своём, мучаясь неизвестностью.
А на следующее утро конвой не досчитался двоих. Сбежали с ночной стоянки. Вечером разыгралась метель, конвойные просмотрели. Этап остался на месте, а начальник, низкорослый, похожий на монгола лейтенант, приказал организовать погоню.
Из последних розвальней извлекли лыжи, на них встали сержант и три солдата. Работая палками, заскользили по едва заметному следу. Этап же поставили на колени — «Ждать твари!»
Простояли так два часа, потом преследователи вернулись. За собой тащили подобие волокуш из кедровника, на них два окровавленных тела. Остановились перед этапом, лейтенант в белом полушубке проскрипел к ним валенками. Молча осмотрел, а потом развернулся к заключенным.
— От нас можно убежать только так! — ткнул в убитых рукавицей. — Есть ещё желающие?!
Молчание было ответом.
— То-то же, — харкнул в снег. — Этих прицепить впереди, — бросил старшине: — Продолжать движение!
Спустя короткое время этап снова понуро двигался вперёд. За головными санями тащили волокушу с беглецами, таращившимися в небо мёртвыми глазами. Через час подобного назидания трупы отвязали, и солдаты забросили их в последние сани.
— И чего они, дурни, побежали? — покосился Трибой на сани с покойниками.
— Не иначе от безысходности и тоски. Я такое уже видел, — скрипя рядом валенками, отозвался Шаман.
В прежние отсидки ему приходилось наблюдать, как доведённые до отчаяния люди шли на колючую проволоку под пули часовых или кончали жизнь самоубийством.
На десятые сутки впереди открылись уходящие вдаль пространства, сплошь покрытые лесами. У горизонта туманились гольцы, над всем — свинцовое небо.
— Тайга, — затрепетал ноздрями Узала.
Лосев с Трибоем переглянулись, Громов тяжело вздохнул, Шаман же мрачно продекламировал:
Пятьсот километров тайга,
Где нет ни жилья, ни селений,
Машины не ходят туда —
Бредут, спотыкаясь, олени.
Местность, к которой вышли, именовалась Кава-Челомджинским междуречьем. Расположенная в юго-западной части области на удалении ста восьмидесяти километров от Магадана, она занимала более шестисот тысяч гектаров и граничила с Хабаровским краем. На этом громадном пространстве росли густые лиственничные леса с ценнейшей древесиной, так необходимой народному хозяйству. В реках в изобилии водилась рыба благородных пород, а в тайге — многочисленные, в том числе пушные, звери.
С очередного увала глазам открылся лагерь, двинулись по широкой просеке туда. По внешнему виду он ничем не отличался от тех, что приходилось видеть, разве что по размерам меньше. Над крышами некоторых бараков поднимались белесые дымы, закручиваясь в спирали. От ворот в тайгу уходила широкая, хорошо натоптанная дорога. Кругом стояла вселенская тишина, нарушаемая визгом полозьев, храпом коней, да скрипом снега под ногами.
— Тысяч на девять будет, — паря ртом, оценил Шаман.
— Вроде того, — кивнул Трибой. — Солидная шарага.
Передние розвальни подъехали к воротам, створки со скрипом отворились, этап втянулся в предзонник. Там
