чего ты взял, что опасность исходит от твоих жен? – спросил Добрыня.
– А чего же тут гадать? Мои соперники на власть давно перебиты. Остаются жены, от которых я хочу отказаться. Олава же прямо сказала: «Те, кого ты предаешь». Олава считает, что я предаю, отказываясь от нее. Она все спрашивала, люблю ли я ее.
Добрыня взглянул на князя с любопытством:
– И что ты ответил ей?
– А что я могу ответить? – проговорил Владимир. – Конечно, сказал, что люблю.
– А она? – спросил Добрыня.
– Конечно, не поверила, – сказал Владимир.
– Да, Олава сильно разозлена. Да и другие. Но этого и следовало ожидать, – сказал Добрыня.
Владимир махнул рукой:
– Да что же мне может грозить от женщин? Они ни на что не способны, кроме как слезы лить.
Добрыня покачал головой:
– Ой, не промахнись князь. Вот Феофано, мать Анны, отравила мужа и сделала любовника императором…
– Мы не в Константинополе, – недовольно возразил Владимир.
– Женщины везде одинаковы. Они коварны. И если что задумали, то сотворят. Может, если и не зарежут ножом, то отравят, – сказал Добрыня.
– Она не говорила прямо, что кто-то из жен хочет убить меня, – заметил Владимир. – Если бы знала, она сказала бы мне.
Добрыня снова покачал головой:
– Олава сильная ведунья, и не зря она тебя предупредила об опасности.
– Ты думаешь, что она хочет убить меня? – с тревогой в голосе спросил Владимир.
– Олава? – сказал Добрыня. – Возможно… Она – первая твоя жена. Зная, что ты хочешь отказаться от нее, она, конечно, обижена.
– Она любит меня, – напомнил Владимир.
– Ты отказался от нее. А от любви до ненависти один шаг, – сказал Добрыня.
– Не боюсь я женщин, – сказал Владимир. – Кто может отважиться убить меня?
– Любая, – сказал Добрыня.
– Только не Олава, – убежденно проговорил Владимир.
– Отчего же? – промолвил Добрыня. – Она колдунья и знает яды.
– Если бы Олава хотела убить, то не предупреждала бы, – сказал Владимир. – Нет, только не Олава.
– Но ведь для чего-то тебя она предупреждала? – проговорил Добрыня.
– Может – Аделина? – предположил Владимир и сам себе возразил: – Аделина – самая тихая. Она точно неспособна на убийство.
– А Юлия? – спросил Добрыня. – Она зла на тебя. Высокомерна. Ромейка!
– Но она мне не жена, – сказал Владимир и рассудил: – Когда я откажусь от остальных жен, ее положение не изменится. Поэтому для нее мои намерения не имеют значения. И может быть, даже для нее это будет выгоднее.
– Да в чем же ее выгода? – с недоумением спросил Добрыня.
Владимир усмехнулся:
– Да хотя бы позлорадствовать над бывшими женами. Юлия – гадюка! Горе других моих жен – на радость ей.
– У Юлии есть причина ненавидеть тебя. Но ты ее Святополка признал своим сыном. Она дорожит этим и не допустит, чтобы у тебя было хотя бы малейшее недовольство ею и ее сыном, – рассудил Добрыня и задумчиво проговорил: – Значит, остается Рогнеда… Я думал об этом с самого начала. Она много раз говорила о ненависти к тебе.
– Значит – Рогнеда? – проговорил Владимир. – Что же – своенравна, горда, горяча. В ее душе горит месть за убитых родственников. Она может. Но как узнать, что она замышляет?
– Да чего гадать? – проговорил Добрыня. – Лучше отправь жен по отдаленным городкам. Пусть живут сами по себе. Так будет спокойнее. А то еще и в самом деле сговорятся между собой… Тогда точно беды не миновать!
– Так и сделаю, – согласился Владимир. – Однако Рогнеду все-таки проверю.
Добрыня пожал плечами:
– Она уже старая. Давно бы прогнал ее, раз она тебя ненавидит. И чем она тебя так присушила?
Владимир усмехнулся:
– Дружище, несмотря на твои седины, ты ничего не понимаешь в женщинах. Какой интерес в женщине, которая отдается покорно, точно корова на случке? А тут, словно берешь ее в первый раз, – фонтан чувств: огонь, ярость, ненависть. Это как победить врага в бою. Выше нет наслаждения, как покорить строптивую женщину.
Глава 25
Утро было поразительно светлым. Рубиновое солнце выскочило на васильковое небо, точно огненный снаряд, выпущенный гигантской катапультой, и неподвижно повисло нестерпимо ярким комком огня.
Утренний бриз мгновенно стих. Листья на деревьях застыли кружевной малахитовой резьбой.
Стихли неугомонные птицы. Все замерло, словно в предчувствии чего-то страшного и необыкновенного.
Стало душно.
Рогнеда с маленьким Мстиславом, в сопровождении дочери Премиславы и сына Всеволода, убегая от духоты, вышла на прогулку.
У Рогнеды было четыре сына и три дочери.
Изяслав был старшим. Следующий – Ярослав. Затем Всеволод. И вот – младенец Мстислав.
Дочери: Предслава, Премислава.
Мстислав родился у Рогнеды, когда Владимира не было в Киеве. И хотя у Аделины уже был ребенок с таким именем, тем не менее Рогнеда дала это имя своему младшему сыну.
Мстислав – славящий месть. Месть за убитых родственников горела в душе Рогнеды неугасимым огнем, и имя сына должно была напоминать ей об этом.
Забегая вперед, отметим, что Мстислав умер еще во младенчестве. Больше у Рогнеды сыновей не было. И позже, когда у нее родилась дочь, она передала ей имя, напоминавшее о долгожданной мести.
На берегу Лыбеди под большой ивой, обвисшей прядями ветвей, словно шатром, служанки поставили стол и лавки. Рядом прямо на траву постелили ковры, на которые набросали подушек.
На коврах устроилась княгиня с ребенком.
Рядом примостилась Премислава с вязанием.
А Всеволод с удочкой и куском хлеба удрал поближе к камышовым зарослям, где по зеркальной поверхности темно-зеленой
