Всадник резко осадил коня и, спрыгнув на землю, пошел Поляку навстречу.
– Алёна, ты?
– Я…
3
Клетушка светилась дырами, и свежий ночной воздух скользил холодными змейками по раскиданной соломе.
Алёна зябко поежилась и прильнула всем телом к Поляку.
– Уже утро скоро, а значит, время нам расстаться приспело, – прошептала она непослушными нацелованными губами, прижавшись ими к самому уху Поляка.
– Как расстаться? – воспротивился Поляк. – Не пущу, не для того нашел я тебя. Со мной пойдешь!
– Нет, голубь сизокрылый. Я теперь не вольна делать, что пожелаю. Раньше надо было меня за собой звать, в первую нашу встречу, – с горечью в голосе произнесла Алёна.
Поднявшись на локте, Поляк тревожно спросил:
– Повенчана с кем али как?
– Да нет, – улыбнулась Алёна. – Венец, поди, поистерся уже, коим венчать меня надобно было. Стара я для такого дела.
– Молчи! – зажал ей Поляк рот. – Не наводи на себя напраслину. Ты что лебедь белая, что роса чистая, что звезда первозданная… Все ради тебя брошу, – с жаром воскликнул Поляк, – из ватаги уйду. На Дон подадимся, там вольно, там примут. Добра у меня всякого множество и золотишко есть, заживем, что те бояре, припеваючи.
– Эх ты, боярин, – поглаживая его по крутому плечу, вздохнула Алёна, – ежели бы год тому назад сказал ты мне эти слова, ушла бы с тобой, куда позвал, а теперь я не та. Теперь я не просто Алёна, теперь я заступница за обиженных да обездоленных.
– Дура! Чего тебе до чужого горя, своего мало пережила?! – горячился Поляк. – Тебе ли на коне скакать, саблей махать? Рожать твое дело, мужа холить, дом доглядать!
– Всяк своим умом живет, – примирительно сказала Алёна. – Я для себя решила, и ты для себя реши: хочешь со мной порадеть за общее дело – буду рада, а нет – не держу, не в обиде я на тебя. Знать, дорожки наши в разные стороны идут.
Поляк помолчал, только его порывистое дыхание нарушало тишину. Алёна высвободилась из его объятий, встала, быстро оделась.
– Подумай над словами моими, а там решай, где твоя доля, с кем твое счастье.
Скрипнула дверь клетушки, Алёна вышла.
– Погоди! – крикнул ей вослед Поляк. – Вернись!
Но Алёна не вернулась.
Поляк выскочил из клетушки. Небо уже посерело. Из ложбины от реки тянулся густой туман. Алёна была уже далеко. Она поймала своего жеребца и подтягивала подпругу.
– Алёна, постой! – крикнул Поляк, но она только оглянулась и, вскочив в седло, натянула поводья.
– Прощай! Захочешь увидеть – найдешь! – крикнула Алёна и взмахнула плетью.
1
Раннее утро. Туман, зацепившись за прибрежные кусты и деревья, плотным облаком лег на зеркальную гладь лесного озера. Лягушки, уставшие от ночного шалмана, молчали, раскинувшись на широких листьях лилий. Только время от времени шлепки разыгравшихся карасей нарушали безмолвие лесного озера, да одинокий соловей старательно выводил последние предутренние трели.
Алёна, привязав коня к дереву и сняв с ног чедыги, тихо пошла к воде. Капельки росы окропили влагой босые ноги, обожгли их утренней свежестью.
Алёна разделась и вошла в воду. Зеркало лесного озера помутнело, зарябило. Круги, расходившиеся от ее ног, размыли четкие отпечатки склоненных к воде березок и ветел. Алёна зашла в воду по пояс и, подняв над головой руки, убрала в узел разметавшиеся по плечам волосы. Затем она легла на воду, оттолкнулась и поплыла. Вода была теплой, словно парное молоко, и приятно ласкала уставшее тело.
Увлеченная купанием, Алёна не заметила, как кусты ивняка раздвинулись и из них выглянула рыжая в конопушках ухмыляющая рожа Сеньки Рыхлова – изведчика дальней заставы, парня отчаянного в ратных делах и не менее отчаянного в делах сердечных.
Увидев купающуюся Алёну, он обернулся и тихонько свистнул, подзывая старшего заставы Ивана Зарубина. Тот подошел к сидевшему на корточках Семену.
– Ты чего?
– Баба купается, голая… – ощерил он желтые крупные зубы. – Глянь, стать-то какая!
Иван Зарубин раздвинул кусты, глянул на купальщицу и нахмурился.
– И давно ты так пристроился? – сдвинув брови, спросил он.
– Да нет. Как увидел, так и тебя позвал. А что?
– А вот что, – расстегивая кожаный с серебряной бляхой пояс, тихо ответил Иван, – сейчас вразумлю.
Он сложил пояс вдвое и, размахнувшись, со свистом перетянул Сеньку Рыхлова вдоль спины.
Тот подскочил, словно ошпаренный. Вытаращив глаза, завопил:
– Сдурел, чай?
– Тихо, не шуми! – двинул ему под нос кулак, прошипел Иван Зарубин. – Не дай бог Алёна услышит, убью!
– Делов-то, на бабу глянул, – потирая ушибленное место, с обидой в голосе произнес Семен. – Не убудет с нее, чай.
– Я те дам бабу, – замахнулся Иван еще раз. – Не баба она тебе, а мать родная, атаман твой. Ты бы за матерью своей подглядывал?
– Так то другое, грех то.
– То-то грех. Вот и Алёну почитай за мать родную, – уже примирительно сказал Иван, – а для утех своих жеребячьих тебе и девок, поди, вдосталь.
Семен утвердительно кивнул головой и нехотя поплелся за Иваном.
– А ты почто с заставы ушел? – когда озеро скрылось за их спинами, строго спросил Иван. – Рази тебе не ведомо, что с того места, куда тебя службу поставили править, уходить нельзя?
– Ведомо.
– Так чего же ты, елова шишка, ушел?
Семен пожал плечами.
– Не подумавши… услышал будто на озере кто-то плещется, дай, думаю, погляжу.
– Смотри у меня, чтобы это в последний раз с тобой было, – строго предупредил Иван. – Да про то, что на озере Алёну видел, помалкивай!
– Будь в надеже, – заверил Семен.
– Сболтнешь где слово, сам язык вырву!
Купание принесло Алёне успокоение. Тихая мерная радость легла где-то глубоко и не волновала, не будоражила кровь. Ночь прошла, и пришло утро, а с ним пришли и новые заботы. Когда она проезжала заставу, Иван Зарубин доложил, что ночью пришло два десятка мужиков из Дьяковки, многие оружны. Говорят, что супротив бояр поднялись.
«Народ идет каждый день – и по одному, и толпами. Пожалуй, сотни три наберется мужиков, – думала Алёна, покачиваясь в седле. Она, кинув поводья, пустила коня шагом. – Тесно на арзамасской дороге мужикам стало, негде душу отвести. Дело надобно большое, чтобы всем работа нашлась. Поход надобен. На одном месте сидя, токмо разбоем промышлять. А поход – дело стоящее, – решила Алёна. – Только вот коней мало. Пешком далеко не уйдешь, – нахмурила она брови. – Ну, ничего. Коней у князей вдосталь, достанет и нам».
Алёна, решившись на поход, заторопилась в становище.
2
Вновь прибывающих Алёна встречала всегда сама. Дьяковцы ей как-то не глянулись. Вернее, ей с первого взгляда не пришелся по душе их старший: весь заросший, черный, с широким покатым лбом, сросшимися мохнатыми бровями, из-под которых в узких щелочках глаз поблескивали холодные, настороженные бусинки черных зрачков. Был он широкоплечий, приземистый. Казалось, что давит на его сутуловатые плечи непомерная тяжесть. Поступь была тяжелой, враскачку. Дышал он тяжело, причем широкие его ноздри раздувались при каждом вдохе, а при выдохе раздавалось сипение, как у запалившейся лошади.
– С чем пожаловали? – оглядев дьяковцев, спросила Алёна.
– Порадеть за общее дело, – выступив вперед, ответил старшой.
– А почто к нам? Поближе к деревеньке вашей ватажка есть. Вон Федька Сидоров под самым Арзамасом промышляет.
– Что верно, то верно. Слыхали мы про Федьку, да нам к тебе сподручнее.
– Что так? – допытывалась Алёна.
– Не воровать поднялись мы, землю воевать, – воскликнул мужик. – Молва в народе идет, что за правду стоишь, за обиженных, за бессомыг, за голь перекатную. Коли так, принимай нас всем скопом, головы свои доручаем тебе, – и старшой поклонился поясно. Поклонились и остальные дьяковские мужики.
– Ну что, – обернувшись, спросила Алёна у стоявших позади есаулов, – годятся мужики?
– Крепкие.
– Гожи, – раздались одобрительные голоса ватажников.
– Сами пришли, не гнать же.
– Добро! – подняла руку Алёна. – Принимаем.
Дьяковцы, разом повеселев, задвигались, заговорили.
– Тебя как звать-величать? – спросила Алёна старшого.
– Ильин, а имя мне Григорий – Ивана сын.
– Живешь-то как, землицы за тобой, чай, много?
– А почто про землю спросила? – замялся с ответом мужик.
Алёна засмеялась.
– Земля мне твоя не надобна, это я так, вижу одежда на тебе справная, вот и порешила, что хозяйство у тебя крепкое.
– Землицы хватает, да засевать нечем, – махнул рукой мужик.
– И скотина, поди, имеется?
– А как же без скотинки, не без того, – уклончиво ответил Ильин.
Алёна смерила мужика взглядом и, прищурившись, спросила:
– Так какую ты землю воевать собрался? Земли у тебя вдосталь, живешь справно, двор крепок?
