— Надвигается буря — она унесет нас неведомо куда, — стонали пески.
Я закрыл отверстие, через которое мы забрались внутрь, и наша команда стала похожа на гномов в подгорной пещере. Было темно, и только угли в горшках призрачно мерцали, отдавая нам свое тепло. Мы долго лежали, прислушиваясь к разгулявшейся непогоде, затем постепенно уснули.
Проснувшись около полуночи, я еще мог отличить яростное шипение ветра от стона волн. Но спустя немного времени все смешалось в одном чудовищном реве. Хоть нас с трех сторон защищали ряды дюн, ветер вовсю хлестал лодку, и она дергалась и трепетала на натянутых веревках. Если бы шторм повернул к югу, нас бы точно сорвало и вынесло в открытое море.
И все же ярость стихий не так сильно пугала меня, как мысль о том, что веревки, державшие лодку, слишком короткие. Через три дня должна была родиться новая луна, и приливы были очень высоки. Если приливу будет помогать ветер, гоня воду в устье ручья, мы лишимся своего убежища.
Когда наступило утро — я понял это по слабым полоскам света, пробивавшимся под края паруса, — наша лодка дергалась, словно уж, пойманный за хвост. Прилив продолжался. Я подполз к Моргане и прошептал:
— Это твой Бог послал такой шторм?
— С какой стати? Наверное, это твой Один.
— Я думал, это он рассердился — ведь ты целовала язычника.
— Если он злится за это, то я скорее отправлюсь в твой Хель, чем помолюсь ему еще раз.
— А может, он наслал шторм из-за любви к тебе, чтобы потопить корабли Хастингса. Хоть среди них есть мои товарищи, я желаю им всем разбиться о скалы — ведь они охотились за тобой.
— Это чересчур жестоко, мог бы придумать что-нибудь получше.
— Жестоко или нет, но твой Бог не обидится.
— Почему?
— Ведь я желаю им смерти за то, что они плохо обошлись с христианской принцессой.
— Оге, не хитри. Ты хочешь отомстить не потому, что я христианка, а потому, что любишь меня. Ты пытаешься единым разом добыть двух зайцев…
— Положим, не зайцев, — уточнил я, обнимая ее.
— Погоди, Оге, — прошептала она. — Ты думаешь, шторм оставит нас в живых?
— Может да, а может и нет.
— И ты так спокойно говоришь об этом?
— Сделать-то ничего нельзя.
— Что будет, если лодка разобьется?
— Я возьму тебя на руки и вынесу на берег, если удастся. В крайнем случае мы утонем вместе.
— Ты не бросишь меня?
Я был рад темноте, так как мои глаза наполнились слезами.
— Нет, — отрывисто сказал я.
— Интересно, о чем я подумаю в последнее мгновение?
— Наверное, ты будешь радоваться тому, что попадешь на Небеса.
— Нет, я не стану туда спешить. Я молилась, чтобы как можно позже попасть туда. Наверное, это грех.
— Куда же ты денешься? Я не возьму тебя с собой, чтобы ты стала пищей чудовища, — сказал я, теряя спокойствие.
— Ты когда-нибудь слышал об Авалоне?
— Нет.
— Старики говорят, что это остров далеко на западе. До того, как кельты стали христианами, многие их герои уплывали туда и становились бессмертными. Там не столь замечательно, как на Небесах — нет улиц, мощеных золотом, и ангельского пения, — но там вечное лето, без бурь и снегопадов. Я подумала, что нас могло бы вынести на его берег. Я просила Бога отпустить меня туда, если он пустит тебя со мной.
— Какое дело твоему Богу до воина…
— Тише, не произноси это ужасное имя. Я вот что имела в виду. Твой бог и Князь демонов — одно и то же. Мы знаем, что Сатана всякий раз скрипит зубами от злости, когда христианин отправляется в Рай — на Небеса. Я уверена, Один был бы так рад, предпочти я Авалон Раю, что отпустил бы тебя туда со мной, не раздумывая.
— Похоже на правду.
— Вот и я так думаю. Но я совершила еще один грех. Когда взошло солнце, я стала молиться ей…
— Ты хотела сказать, ему.
— Нет, ей. Ее зовут Сул, и она была раньше богиней кельтов. Я просила ее поселить нас на Авалоне навеки. Теперь, если хочешь, можешь кричать своему богу.
— Пожалуй, не буду.
— А может, мой Бог хочет покарать меня штормом и все равно утопит. И последняя моя мысль будет о том, что очень жаль… кое-что.
— Расскажи, что, Моргана. Я люблю тебя сильнее, чем твои святые. А с ними ты ведь делишься своими секретами.
— Я буду жалеть, что мы не очень часто целовались.
— Ты любишь меня, Моргана?
— Раньше мне казалось, что я люблю Аэлу — мне рассказывали, что он хороший повелитель и очень смелый. И все равно, раз я отдана ему, я должна буду его любить, когда стану его женой. Ты же язычник и, наверное, сын раба. Как я могу полюбить тебя?
— Ты можешь прямо сказать: да или нет?
— Не могу. Лучше будем целоваться.
Так Моргана разговаривала со мной, безвестным воином, много лет бывшим рабом.
Если бы не ревущий шторм и трепещущий парус, я бы решил, что сплю. Я не мог видеть ее лица, но угадывал движение губ и чувствовал теплое дыхание. Слова ее звучали странно, околдовывая сильнее заклинания вёльвы.
Таинственная мгла окутывала нас, словно затерянный островок в Северном море. Наши спутники, хотя и находились рядом, не могли ни видеть, ни слышать нас.
Она лежала у меня на коленях, не двигаясь и еле дыша. Я осторожно расстегнул пряжку на ее одежде. Мои пальцы прикоснулись к коже, всю нежность которой невозможно было представить. Я все время боялся, что она остановит меня. Все же я осмелился стянуть с нее рубашку, и ее маленькие упругие груди укрылись под моими ладонями. Словно удачливый грабитель, я не остановился на достигнутом.
— Наверное, в этих розах нектар, — попытался я скрыть смущение за шуткой.
— Как бы это проверить? — спросила оно еле слышно.
— Похоже, это первый весенний мед, — ответил я через большой промежуток времени.
— Вряд ли. Что-то ты слишком быстро определил.
Мы продолжали играть в эту игру, я чувствовал ее ответные поцелуи на своей шее.
От этого я осмелел, и вскоре моя рука отправилась в путешествие дальше вниз. Но тут ее скромность взяла верх над чувственностью, и она попыталась остановить меня. Будь я опытным любовником, я бы вернулся обратно. Но я был грубым викингом, любившим ее со всей страстью своей дикой северной натуры. Меня оттолкнули — и мое блаженство сменилось болью обиды.
При всей своей силе — а она никогда не была такой, как сейчас, — я бы ни за что не стал отодвигать ее руку.
— Погоди, Оге. Слышишь, как ревет буря? Я успел забыть о ней.
— Мы можем погибнуть в любое мгновение. Почему же я не молюсь Богу на коленях? Почему ты не серьезен перед ликом смерти? Почему мы лежим в объятиях друг друга, повинуясь греховной страсти?
— Почему это греховной?
— Если честно, то сама не знаю, почему.
— Тогда убери руку.
— Ну, если бы я точно знала, что мы умрем… Тогда, пожалуй, я бы даже согласилась стать твоей женой. Однако грех венчаться без священника, а ни один священник не обвенчает меня с язычником. И все же я верю, что мы вместе отправимся на Авалон.
— Ветер с запада, — возразил я. Хотя, впрочем, для могучего христианского Бога это наверняка было безразлично.
— А вдруг мы останемся живы и доберемся до Англии? Нет, я не должна нарушать договор с Аэлой. Я поклялась в этом отцу. И все равно ты любишь меня и жертвуешь своей жизнью. Я восхищаюсь твоей любовью. Аэла получит то, что ему обещано, но все остальное в твоем распоряжении.
Она обняла меня и поцеловала.
— Если я выйду за Аэлу замуж, он ничего не узнает об этом, — прошептала она, когда вновь обрела возможность дышать. Мне казалось, я вижу ее глаза. Она вдруг предложила:
— Давай притворимся, что твои грубые пальцы викинга — это пять белых оленей, бродящие по заколдованному саду.
— Зачем эта игра?
— Затем, что если мне захочется попасти их здесь или там, или прогнать, или заманить куда-нибудь, я не буду стесняться.
— Любопытная игра.
— Ну, Оге, теперь пять моих нежных ланей покажут дорогу твоим оленям.
Глава седьмая
БОЛЬШАЯ РЫБАЛКА
Шторм прекратился — ведь он не мог злиться вечно. Луна выросла и успела состариться, а лето продемонстрировало весь запас своей разнообразной погоды. Наши припасы были невелики, но благодаря охоте и рыбалке, мы не голодали. Однажды нам даже повезло выменять хлеб у встречного фризского корабля.
Как-то раз мы врезались в устричную отмель и чуть не разодрали дно лодки об их раковины. В другой раз нас вынесло в открытое море, и мы чуть не умерли от жажды. За нами плыли акулы, и мы подружились со звездами.
В первую неделю после шторма я часто пугал Моргану якобы надвигающейся непогодой, чтобы устроиться на ночлег пораньше. Ни луна, ни облака, ни звезды не мешали нашим поцелуям. Мы оба считали, что целая кладовая воспоминаний не стоит одного единственного поцелуя. Поэтому мы не задумывались о туманном будущем и жили лишь настоящим.
Когда дневные заботы разлучали нас, Моргану мучила совесть. Я греб или управлял парусом, погруженный в задумчивость, а она сидела с отсутствующим видом.
