генерал, высокий, шинель до пола, сапоги начищены, в плечах косая сажень, из-под фуражки с околышем седина виднеется, немолод значит уже.
— Что случилось? — спрашивает строго. Испугалась Маша, молчит, а военный продолжает:
— Кто вас обидел, барышня? — ох, давно Машу никто так не называл, аж с самого Смольного, расплакалась она ещё сильнее, сел тогда рядом с ней военный и говорит:
«Скажи, дочка, что у тебя случилось? Понимаешь, у нас с женой дочь твоего возраста — Лизонька, и вы с ней очень похожи, когда тебя увидел, аж в душе все оборвалось, только представил, что она тоже может так вот сидеть и плакать», — посмотрела на него Маша и подумала, что хоть и не ее, а дочку свою он жалеет, но больше поделиться сейчас и не с кем горюшком своим и рассказала ему все: про следователя, про происхождение своё небольшевистское, про маму — фрейлину и колечко её, которое несёт следователю в качестве уплаты за освобождение.
Переменился в лице «генерал».
— Посиди — ка здесь, — говорит, — сам же зашёл в страшное здание, а через минут сорок оттуда с заломленными назад руками вывели следователя, который мучил её много дней и ночей, глянул он на неё, а взгляд затравленный, как у пойманного зверя, у Маши, даже жалость к нему в душе появилась.
«Эх, — думает Маруся, — жаль — то как его, — не было у человека в жизни добра, глумился над людьми, злоба одна — то и есть, — как — то и обида на него ушла из души, а здесь и «генерал» подошёл: «Все, — говорит, — дочка, иди домой, — а Маруся ему колечко протягивает, — вот, — говорит, — это вам за помощь вашу и поддержку», но военный её открытую ладошку опять в кулачок сжимает, а колечко — то внутри кулачка осталось.
«Знаешь, детка, запомни, среди нашего брата есть и порядочные люди.»
Заплакала опять Машенька, благодарит покровителя своего, а он гладит её по голове, словно она дитя малое.
— Все, — говорит, — пора тебе домой, вот по этому номеру телефонируй, если что-то понадобится, чем смогу — помогу.
— А можно сейчас прямо попросить?
— Ну давай, — удивился великан.
— Следователя расстреляют?
— Ну, милая моя, нельзя об этом спрашивать, дознание будет проводиться… Не у тебя одной он поборы вымогал, давно за ним наблюдаем.
— Просьба у меня: можно к нему батюшку позвать, покаяться ему надо бы, душу очистить.
— Не знаю получится ли выполнить, да и он сам захочет ли?
«Генерал» немного проводил Машу и вернулся на службу: «как же она похожа на Лизоньку, — подумал он, — эх, как им с мамой живётся, — не разделили они его идейных взглядов, уехали. Когда в партии заинтересовались этим вопросом, сказал, что изменил жене, не стали копать глубоко на первый раз простили.
Маша вернулась в свою каморку, на работу ее сперва не приняли, побоялись, видать, да и кто их осудит? Время такое было. Коровушка бабы Маши кормила: то молочко продадут, то — сметанку, а то и маслице, а много ли им двоим надо — то? Этим и перебивались. Но потом приняли на прежнее место. Пожалели, похоже, девку — то или по другой какой причине, этого не знаю, врать не буду. А через несколько месяцев Маша уехала к бабушке в Париж, говорят, опять военный тот руку приложил к ее отъезду. Фамилия, кстати, у него интересная была — Охотник. Да, Иван Харитонович Охотник… Большим начальником оказался. Звала с собой девушка бабу Машу, но та отказалась: «Здесь, — говорит родилась, здесь и доживать буду, а Парижи это для бар, а какая из меня барыня, — и засмеялась, — а ещё, — говорит, — сыночка с войны жду, давно от него вестей нету, да и война уже закончиться успела — то, наверно, нет его, на земле, сложил свою головушку буйную, но молюсь Господу, а молитва Матери, известно, со дна моря достанет».
Прошло ещё пару лет и бабе Маше пришло письмо, что вышла голубка наша замуж за офицера и фотографический портрет прислала — красивые они оба, молодые, а на пальчике у Марусеньки колечко виднеется — мамы — фрейлины памятка, значит.
Несколько раз бабе Маше посылочки от Маруси через людей передавались, а потом бояться стали, как бы на старушку беды не накликать.
— Вот такая, вот история, золотые мои.
— Дедунь, расскажи ещё про старинку, ну расскажи!
— Потом, пострелята, устал дедка ваш, расчувствовался, лучше чайку пойдём попьём, чай пить — не дрова рубить, — засмеялся дед.
— Дедунь, а чей это портрет висит над телевизором?
— Прапрабабки вашей — бабы Маши — бабушки жены моей. Сын ее — прадедка ваш вскорости вернулся, думали сгинул он, но нет, высвободился из плена и пешком аж с Дальнего Востока домой пришёл. Возвратился, женился и родилась бабанька ваша, а я потом на ней и женился, вот и вся история. А ты, Манечка, глянь-ка на крестик — то свой серебряный, не простой он, а именно тот самый, что Марусенька бабе Маше передала, а та сохранила, даже в трудные голодные годы не рассталась с ним.
