вздохнула, Лия вытерла глаза, Рахиль уставилась на свои руки. Мать посадила меня на колени, хотя я давно уже переросла эту детскую ласку. Я прижалась к Лии и позволила ей чуть заметно покачивать меня, словно младенца.
Женщины сожгли часть традиционного пирога, как всегда поступали на новолуние и на седьмой день. Но на этот раз они не пели и не танцевали.
На следующий день жены работников и рабыни присоединились к женам Иакова, чтобы воздать честь луне, но атмосфера в шатре на этот раз царила отнюдь не праздничная, происходящее больше было похоже на поминки. Никто не интересовался самочувствием беременной, никто не рассказывал о скромных достижениях своего маленького сынишки, никто не заплетал подругам косы и не натирал друг другу ноги маслом. Сладкие пироги остались нетронутыми - их отведали только малые дети, еще не понимавшие, что происходит, и бездумно бродившие среди необычно молчаливых матерей.
Из всех женщин поселения только Зибату и Узна отправлялись вместе с нами в Ханаан. Остальным предстояло и дальше жить между двух рек, у шатров Лавана. Они расставались навсегда с теми, кто составлял часть их существования. Они помогали друг другу при родах, укачивали и порой кормили младенцев других женщин. Они вместе смеялись в саду и пели гимны в честь новой луны. Теперь эти счастливые дни подошли к концу, и каждая пребывала наедине со своими воспоминаниями, своими потерями. Впервые Красный шатер стал печальным местом, и я предпочла сидеть снаружи, пока меня не сморил сон.
Рути в шатре так и не появилась. Наступило утро, потом вечер, но она не приходила. Когда солнце взошло во второй раз, Лия послала меня поискать ее. Я спросила у Иосифа, пекла ли этим утром жена нашего деда хлеб. Я поинтересовалась у Иуды, не встречал ли он нынче Рути. Я расспрашивала других братьев, а потом и работников, но никто из них не видел Рути. Точнее, никто не мог этого вспомнить. Она словно бы вдруг стала невидимой, истаяв от страданий. Я поднялась на вершину холма, где была так счастлива несколько месяцев назад. Теперь небо показалось мне скучным, а земля серой. Я смотрела на горизонт и никого не видела. Потом я пошла к колодцу, однако и там оказалась в одиночестве. Забралась на нижние ветви дерева на дальнем краю пастбища, но нигде не нашла Рути.
На обратном пути к шатру матери я неожиданно наткнулась на ту, кого так долго и тщетно искала. Она обнаружилась в стороне от сухого вади, пустынного места, куда порой забредали ягнята, ломая себе ноги. Сначала я подумала, что Рути уснула, лежа на спине, на крутом склоне. Но, подойдя поближе, заметила открытые глаза, уставившиеся в небо. Я окликнула Рути, но не дождалась ответа. Только тогда я обратила внимание на то, что рот ее был полуоткрыт, а в углах глаз и на почерневшем от крови запястье собрались мухи. Над нами кружили в небе крупные птицы.
Прежде я никогда не видела мертвецов. Я смотрела в лицо Рути, которое уже больше не было ее настоящим лицом, напоминая синеватый сланец с контурами почти незнакомых черт. Нет, эта женщина не выглядела грустной или страдающей от боли. Скорее она была полностью опустошенной. А я все смотрела и смотрела, пытаясь понять, куда делась известная мне Рути.
Не знаю, как скоро бы я решилась пошевелиться или сдвинуться с места, если бы рядом внезапно не появился Иосиф. Рахиль тоже отправила сына на поиски Рути. Он прошел мимо меня и присел на корточки рядом с мертвым телом, пристально посмотрел в неподвижные глаза Рути, коснулся ее щеки пальцем, а затем положил правую руку на глаза умершей, закрыв их. Я была поражена отвагой и спокойствием своего младшего брата. Но потом Иосиф вдруг вздрогнул и отпрыгнул назад, будто его укусила змея. Он побежал к самому дну вади - туда, где обычно текла вода и где должны были распуститься цветы. Упав на колени, Иосиф припал к пересохшему руслу. Бедняга разрыдался и лишь несколько минут спустя поднялся и закашлялся. Когда я подошла к нему, брат жестом попросил меня держаться подальше.
- Вернись и расскажи им, - прошептала я. - А я останусь здесь и буду отгонять стервятников.
Сказав это, я немедленно пожалела о вырвавшихся у меня словах. Иосиф ничего не ответил, но помчался прочь так, словно за ним гнался волк. Я отвернулась от покойницы, но не могла избавиться от жужжания мух, облепивших ее запястье и валявшийся рядом окровавленный нож.
Грифы, хлопая крыльями, приземлились совсем неподалеку. Ветер приподнял края моей туники, и я вздрогнула - не то от холода, не то от ужаса.
Я поднялась повыше по склону вади и попыталась вспомнить о Рути что-нибудь хорошее и светлое. Но на ум приходили только ее вечно испуганные глаза, грязь в волосах, кислый запах тела. Она была женщиной, как и моя мать, и в то же время существом какой-то иной породы. Я не понимала, почему Лия проявляла по отношению к ней столько доброты и терпения. В глубине души я испытывала к Рути лишь презрение. С какой стати она безропотно покорилась Лавану? Почему не требовала уважения от своих сыновей? Как она смогла найти мужество убить себя, если ей не хватало отваги жить? Я стыдилась своей бессердечности, потому что не сомневалась: Билха на моем месте наверняка заплакала бы, а Лия посыпала бы волосы пеплом. Чем дольше я стояла там, тем больше ненавидела Рути за ее слабость, за то, что она заставила меня оказаться в таком положении. Казалось, что уже никто никогда не придет за мной, и я дрожала все сильнее. А вдруг Рути сейчас поднимется, возьмет нож и накажет меня за жестокие мысли? А вдруг боги подземного мира явятся за нею, а заодно заберут с собой и меня? Я заплакала, мечтая, чтобы мать поскорее пришла и спасла меня. Я произносила имена своих теток, звала Иосифа, Рувима и Иуду. Но, похоже, все позабыли обо мне.
К тому времени как вдали показались две приближающиеся фигуры, я была уже почти больна от ужаса и тревоги, но утешить меня было некому: все женщины остались в шатрах, а пришли, как выяснилось, только эти ужасные сыновья Рути. Они набросили покрывало на лицо матери, не выразив ни малейшего сожаления. Беор перекинул ее тело через плечо, словно это был тюк с тряпьем, и повернул к поселению. Я пошла следом. Кемуэль вел себя так, как будто
