показала мне, что я должна выйти первой.
Снаружи царила полная тишина. Сердце мое так колотилось, что в ушах звенело, и я сделала глубокий вдох, дабы избавиться от вони шатра, но Рахиль уже шагала прочь не останавливаясь. Она быстро оказалась у своего шатра, где спала Билха. Я слышала шорох одеял, но было слишком темно, чтобы разглядеть, где именно она укрыла идолов. Затем Рахиль легла, и больше я уже ничего не слышала. Меня так и подмывало встряхнуть тетю, узнать, где теперь лежат тайные сокровища деда. Хотелось, чтобы она обняла меня, похвалила. Но я сохраняла спокойствие. Я легла очень тихо, размышляя о том, что вот-вот Кемуэль проснется, прибежит сюда и убьет всех нас. Я задавала себе вопрос, не оживут ли терафимы, не наведут ли они на нас проклятие вместо благословения. Казалось, утро никогда не настанет, и я лишь глубже зарылась в одеяло, хотя ночь была теплой. Наконец веки мои отяжелели, глаза закрылись и я провалилась в тяжелый крепкий сон без сновидений.
Меня разбудил шум голосов за стенами шатра. Рахиль и Билха давно встали, и я была одна рядом с двумя стопками аккуратно сложенных одеял. Тетя унесла идолов с собой, догадалась я. Рахиль перепрятала их куда-то, пока я спала. Я так тщательно следила за каждым ее шагом, но вот, пожалуйста, пропустила главное. Я бросилась наружу и увидела, как братья сворачивали козьи шкуры, покрывавшие шатер нашего отца.
Вокруг лежали жерди и веревки. Мой дом перестал существовать. Мы покидали землю, подарившую нам жизнь.
Я узнала, что Иаков встал на рассвете и принес в жертву хлеб, вино и масло. Животные, чувствуя волнение людей, блеяли и топтались на месте, поднимая пыль. Собаки непрестанно лаяли. Половина шатров была разобрана, и привычное поселение изменилось, стало жалким и пустынным, словно большой ветер унес половину моего мира. Мы позавтракали, ощущая соль слез тех, кто нас провожал, но не мог следовать за нами. Женщины вымыли, вытерли и убрали в мешки посуду, так что теперь стояли с пустыми руками. Нам нечего было делать, но Иаков не давал знака трогаться в путь. Лаван еще не вернулся из Харрана, как обещал накануне.
Солнце стояло уже довольно высоко, и нам давно пора было уходить, но Иаков медлил: стоя в одиночестве на вершине хребта, отделявшего поселение от дороги на Харран, он всматривался вдаль в надежде увидеть приближающегося тестя. Мои братья тихо переговаривались между собой. Зелфа подошла к своему священному дереву, надорвала тунику и посыпала волосы пылью, собранной у его корней. Заметно припекало, люди томились от жары, животные затихли. Затем Рахиль прошла мимо Рувима и Симона, Левия и Иуды, которые стояли у подножия холма, откуда Иаков высматривал Лавана. Она приблизилась к мужу и сказала:
- Пойдем, муж мой. Кемуэль поведал мне, что его отец вернется с вооруженными всадниками и не позволит нам уйти. Он отправился в Харран, дабы обвинить тебя перед городскими судьями в воровстве. Так что нам ни к чему ждать его.
Иаков подумал и ответил:
- Твой отец слишком боится моего бога, чтобы действовать так дерзко. А Кемуэль - глупец.
Рахиль склонила голову и произнесла:
- Мой муж лучше знает, как поступать, но стада уже готовы, а вещи собраны. Ноги наши обуты, и мы стоим без дела.
Мы не воры и не крадемся в темноте ночи. Мы не берем ничего, кроме того, что принадлежит нам по праву. Время пришло. Если мы прождем дольше, то луна пойдет на спад, а при слабеющей луне нельзя начинать путешествие.
Рахиль говорила правду, да и к тому же Иаков больше не хотел видеть Лавана. Просто он был в ярости из-за того, что старик заставил его ждать, не пожелал попрощаться с внуками. Слова Рахили выражали чувства и мысли самого Иакова, и, когда она спустилась обратно к женщинам, он отдал приказ выступать. Сыновья, молодые и нетерпеливые, отозвались радостными возгласами, но остававшиеся у шатров женщины заплакали.
Отец подал нам знак. Сначала он подвел нас к священному дереву, и каждый из нас оставил у алтаря камешек. Мужчины собирали камни под ногами, Лия и Рахиль подняли те, что лежали под терпентинными деревьями неподалеку. Никаких слов при этом сказано не было. Камни говорили за нас, а Билха поцеловала свой камушек, прежде чем положить его поверх остальных.
Только Зелфа и я приготовились к этой церемонии заранее. За несколько недель до ухода тетя отвела меня в ту долину-вади, где умерла Рути, и показала место на дне оврага, заполненное гладкими овальными камушками. Она выбрала белый, совсем маленький, величиной с ноготь ее большого пальца. А я взяла красный с черными прожилками, размером с мой кулак, и передала ей. Теперь Зелфа вернула его, положив мне на ладонь, когда мы в последний раз посетили место, священное для нашей семьи.
Когда церемония прощания была закончена, Иаков привел нас на холм, где уже ждали работники со стадом скота. Мои матери не оглядывались назад, даже Зелфа, глаза которой были красными, но при этом оставались сухими.
Глава третья
Не так-то просто долгое время путешествовать с семьей, работниками, собаками и целым стадом скота, но отец тщательно всё продумал. Сам Иаков возглавлял процессию, опираясь на большой посох из оливкового дерева; по бокам от него важно вышагивали Левий и Симон. Позади них шли женщины и дети, слишком юные, чтобы следить за стадом: например, маленькие сын и дочь Узны держались за подол матери, а Зибату перевесила через плечо кусок ткани и несла там, как в колыбельке, свою девочку. Я сначала шла рядом с Зелфой, пытаясь облегчить ее печаль, но потом переместилась поближе к своей матери и Билхе, которые оживленно обсуждали, чем будут кормить всех на ближайшей стоянке, и не обращали на меня внимания. Вскоре я заскучала и передвинулась к Рахили, которая продолжала радостно улыбаться, даже когда солнце стало греть во всю силу. Сверток у нее за спиной был достаточно велик, чтобы вместить терафимов, и я была уверена: именно там они и находятся.
Иосиф, Тали и Исса, получившие приказ оставаться рядом с женщинами, обиженно дулись и пинали сандалиями камни на пыльной дороге - все трое считали себя достаточно взрослыми, чтобы выполнять более важную, мужскую работу.
Непосредственно за нами шли животные с тяжелой поклажей, Рувим присматривал за стадом и пастухами, среди которых были как его братья: Зевулон, Дан, Гад и Асир, так и работники: Номир, муж Зибату, и Зимри, отец детей Узны.
