к вечеру вернуться. Я же счел лучшим не покидать палисадника; свобода совсем перед носом, зачем рисковать?
Мы побеседовали о политике, распили втроем бутылку хорошего, прохладного вина.
Вдруг за трактирщиком зашла дочка:
— Папа, вас спрашивают.
— Кто там еще?
— Фазекаш.
— Фазекаш? Теперь, в такое время? — Старик удивился, но заковылял в зал.
Ференцем Фазекашем звали похожего на цыгана вожака контрабандистов. Старик вчера вечером вскользь упомянул его имя. Меня несколько испугал встревоженный вид старика, я подмигнул Беле, и мы тихонечко полезли на чердак.
Дощатый потолок был тонким, из зала доносилось даже звяканье стаканов. На четвереньках мы подползли к месту над самой комнатушкой, расчистили сено, и я приложил ухо к полу. Бела лег около меня.
Мы отчетливо слышали каждое слово.
— Прочитайте, что здесь написано, старина! — сказал вожак, показывая газету. Затем последовала длинная пауза. — Ну? Что вы скажете? Послушайте, отец! Пусть придут сюда вечером эти двое, я перевезу даром, говорю вам!
— Даром?
— Даром. Не понимаете?
— Нет.
— Ну, не прикидывайтесь глупым!.. Пан или пропал. Если они вацские беглецы, то пять тысяч крон кладу в карман. Смотрите, какой я добрый малый: половину вам, половину себе и ребятам. Если это не они, я их перевезу бесплатно. Ну?
В душной тишине я слышал биение своего сердца. Я понял, о чем идет речь. Объявлен розыск, назначена награда за поимку.
Пять тысяч крон!
И те, с кем мы еще вчера приветливо здоровались по пути, сегодня уже наши враги, и всего за пять тысяч крон.
Как найти выход из положения? На чердак вела крутая деревянная лестница. Поднимающийся за нами окажется в невыгодном положении — мы сможем его легко столкнуть… если только у него нет оружия. Но самое лучшее дождаться, когда он выйдет, свалить его на землю, связать. Потом через зал выбежать на улицу или еще лучше — перепрыгнуть через каменный забор маленького палисадника.
Соседский участок пуст, мы видели это из слухового окна. Может быть, со стороны улицы и забора нет…
Я тихонько протянул руку, чтобы расстегнуть ремень и вынуть нож.
Вдруг мы услышали голос старика:
— Они ушли от меня еще сегодня ночью.
— Ушли? — оторопел контрабандист.
— Да, сейчас же после вас; возвращаются, я думаю, в Дёмёш. Да, думаю, в Дёмёш. А там они переправятся в Соб и попробуют пробраться к реке Ипой.
— Перестаньте шутить со мной, отец! — угрожающе говорил вожак контрабандистов. — Я многое знаю о вас, и, если я заговорю… Профсоюз!
— И я знаю о вас, Фазекаш! И, если я заговорю… Но ведь мы дружим не для того, чтобы доносить друг на друга в полицию?
Фазекаш умерил свой пыл.
— Правда, — согласился он.
— А их здесь нет, если я говорю. Что им здесь делать? Вы же сказали, что не переправите их, я тоже ничем не могу помочь. Они ушли тотчас после вас и с первым перевозом переправились через Дунай. Теперь они уже, наверное, по ту сторону границы.
— Я все-таки в полицию схожу. Быть может, тот, кто наведет на след, тоже получит вознаграждение. Идемте со мной, отец, вам же будет лучше.
— И вам и мне будет лучше, если мы все-таки не пойдем в полицию. Бросьте, Фазекаш, рассуждайте здраво! Два человека, два человека. Откуда вы взяли, что это они? Коричневая полотняная одежда? Все рабочие такую носят. Выйдите на улицу, посмотрите, сколько людей в коричневых полотняных костюмах и сколько среди них с черными волосами, усатых, худых, тридцатилетних. Нет, не мы пять тысяч крон заработаем, а какой-нибудь полицейский. Вы ведь это сами прекрасно знаете…
Я уже мысленно заключал в объятия старого железнодорожника. Мы облегченно вздохнули.
Контрабандист ушел. Он попросил старика сообщить ему, если мы случайно вернемся. На этом и порешили.
Некоторое время наш хозяин еще оставался в зале, потом о чем-то поговорил с дочкой и снова вернулся в палисадник. Я тихо позвал его и поправил сено, чтобы он не увидел, что мы подслушивали. Старик поднялся к нам на чердак. Лицо его было озабоченным. Он молчал. Потом выговорил с трудом:
— Беда. То, о чем я сказал еще в полдень, теперь уже не годится. Я послал дочку. Попозже, после работы, придет один товарищ, у него есть велосипед. Он и съездит в Ньергешуйфалу, для меня он это сделает… Отвезет письмо к племяннице… Все будет в порядке. Не бойтесь!.. Оставайтесь здесь и ложитесь спать! На улице парит, снова пойдет дождь… Спите, не так уж много спали вы в эту ночь. — Он с трудом приподнялся. — О-о-ох! Смутное время. — Вынул из кармана сложенный номер газеты «Немзети Уйшаг». [17] — Прочитайте сегодняшние новости из Будапешта. — С этими словами он медленно спустился вниз.
На третьей странице газеты среди заметок о судах, о грабежах в жирной рамке стояло: «Бежали от веревки палача двое убийц, участников коммуны».
А под этим: «Пять тысяч крон вознаграждения тому, кто доставит их живыми или мертвыми».
Короткий захватывающий перечень наших преступлений. В нем было все: заговор, предательское избиение надзирателя, рука Москвы… Затем шло официальное сообщение о розыске: «Из вацской тюрьмы сбежали обвиненные в неоднократных убийствах преступники». Далее следовали наши имена и точное описание внешности. «Вероятно, они стараются перейти чехословацкую границу. Возможно, что пойдут и в Австрию. Вчера после обеда в Надьмароше их опознали якобы в двух людях, прибывших по шоссе, а затем переехавших на перевозе в Вышеград. Упомянутые два человека пошли дальше по Эстергомскому шоссе к Дёмёшу. Призываем население быть внимательными». И далее в том же духе.
В нерадостных мыслях прошло время после обеда. Говорить мы друг с другом не говорили.
Когда мы бежали, то боялись страшных ран от свинцовых пуль винтовок Верндля. Но что этот страх по сравнению с теперешним! Совсем еще недавно свобода махала нам рукой из-за границы, а теперь пограничная полоса казалась незримой петлей, которая затягивалась вокруг нас все тесней и тесней, вот-вот мы задохнемся… Тебе хочется бежать, мчаться, спасаться, а ты должен сидеть, не шевелясь, на душном чердаке, вдыхать приторный запах сена. Даже кашлять громко нельзя, нельзя лишний раз двинуть ногой.
С наступлением сумерек снова пришел старик, сел на сено, тихо начал рассказывать:
— Я отправил письмо племяннице. Она его уже получила. Ее родственник — рыбак. У него есть лодка. Он иногда тоже переходит границу. Газет он наверняка не читает… — Старик смущенно умолк, замялся, даже покраснел. Ему, видимо, не хотелось дать нам понять, что он в чем-то нас подозревает. — Словом, — продолжал он, — я думаю, что для меня он это сделает…
