Ознакомительная версия.
Ей хорошо работалось в его спальне, потому по ночам часто засиживалась допоздна. Причем это началось еще с того фирмана, иногда обнаруживала, то даже не помнит, как разобрала какие-то бумаги, как выделила важное…
– Я становлюсь султаном, тебе не кажется? Если ты и дальше будешь лежать, я просто возьму власть в свои руки, не отдавать же ее Кара-Ахмед-паше.
Шутка вышла мрачноватая, понимая это, Роксолана вздыхала:
– Сулейман, я становлюсь брюзгой, давно не смеялась… Я помню, как ты не брился три года, пока не одержал победу, которая была для тебя важна. Я не буду смеяться до тех пор, пока ты не встанешь. Мне очень трудно одной, если бы ты только знал, как мне трудно…
Его пальцы вздрагивали, но Роксолана, раньше та радовавшаяся малейшему движению, теперь просто поглаживала руку, если честно, уже ни на что не надеясь.
Однажды так и сказала:
– Вот вернется Рустем, уничтожив проклятого самозванца, изловлю Махидевран… Нет, я не буду приказывать ее ловить, если она и признала самозванца своим сыном, то от отчаянья. Но когда Рустем расправится с самозванцем, позову Селима, пусть он опоясывается мечом Османов.
Мятежников во главе с тем, кто выдавал себя за Мустафу, привезли в Стамбул. Услышав об этом, Роксолана возмутилась:
– Джафер-ага, немедленно позови сюда Рустема-пашу!
Пока евнух искал султанского зятя, Роксолана металась по султанской спальне, это единственное место, где разговаривать можно без опасения, что подслушают, потому последние недели она привыкла все секретные разговоры вести именно там. Присутствия Хамона не боялась, понимая, что они связаны не просто одной нитью, но целым толстым канатом.
Рустем-паша все не шел. Боялся?
Роксолана стояла у окна, глядя сквозь вязь решетки на листву, подрагивающую на ветру с моря. Шел месяц зулькаада, месяц, когда все сидят дома. Но не зелень в преддверии осени занимала ее, все поглощено единственным вопросом: что делать?
Махидевран пошла до конца, она все же ездила в Румелию и признала своим сыном чужого человека. Все ради того, чтобы опрокинуть все, создаваемое Роксоланой столько лет. Мать Мустафы не поверила в непричастность многолетней соперницы даже не к казни ее сына, а в то, что Роксолана не получала письма с просьбой спасти жизнь внука.
Махидевран предпочла, погибая сама, утащить на дно и ее тоже.
А что еще можно было ожидать от несчастной матери? Умом и даже сердцем Роксолана все это понимала, если бы знала, кто убил Мехмеда и могла отомстить, разве не отомстила бы любой ценой? Или за лежащего пластом султана? Знай она кто или по чьему приказу дали яд, разве не пожертвовала бы собственной жизнью, чтобы наказать виновного?
Нет, она не осуждала Махидевран за попытку отомстить, но проклинала за то, что кадина не остановилась даже после предупреждения. Выбрала самый тяжелый момент, когда уже почти никто не верил в способность Сулеймана подняться с постели и снова сесть на трон Османов, и нанесла удар.
Мятежников привезли в Стамбул. Впереди них бежала молва, что мать признала в главаре сына, значит, это настоящий Мустафа.
Эстер уже сообщила султанше о слухах на рынках Стамбула, мол, мать шехзаде Мустафы, любимая кадина Повелителя, которую ведьма Хуррем сначала прогнала в Манису, потом в Амасью, а потом и вовсе сжила со света, перед самой смертью признала этого человека своим сыном Мустафой!
На каждый роток не накинешь платок, не отправлять же глашатаев, чтобы кричали на улицах, мол, Махидевран Султан жива и здорова, а настоящий Мустафа казнен за измену и связь с сефевидским шахом. А, может, привезти саму Махидевран и возить по улицам в клетке, чтобы все видели, что она жива? Роксолана горько усмехнулась: вот был бы повод для толпы растерзать саму султаншу.
Почему-то возникла мысль о валиде Хафсе. Невольно проговорила вслух:
– Что бы ты сделала на моем месте, валиде Хафса Айше? Как бы ты поступила?
К тому времени, когда Рустем-паша все же пришел (казалось, что прошло полдня, в действительности не больше получаса, едва рассвело окончательно), Роксолана уже сама все решила.
На стук в дверь ответила не сразу, почему-то испугала мысль, что это может быть… Махидевран!
– Войди.
– Госпожа…
Вошел Рустем-паша. Обернулась к нему так резко, что в ушах взлетели серьги, сделанные собственноручно еще молодым Сулейманом. Ноздри маленького носика возмущенно раздувались (не столько была возмущена, сколько старалась быть такой, чтобы легче озвучить свой приказ).
– Я вам, Рустем-паша, что приказала? Уничтожить самозванца там, а не везти в Стамбул!
– Госпожа, но не было возможности сделать это, чтобы не вызвать бунт. В Румелии слишком многие поверили в то, что это не самозванец. К тому же Махидевран Султан признала самозванца своим сыном.
– Чтобы уничтожить нас, она признает своим сыном и Джафера, и Кара-Ахмед-пашу, не только двойника Мустафы! У него есть шрам на предплечье?
– Нет… Но банщик мог ошибиться…
– Ты казнишь самозванца и его сообщников сейчас! Немедленно! Это приказ Повелителя.
Рустем осторожно оглянулся на постель, где все также неподвижно лежал Сулейман. Роксолана перехватила взгляд зятя. Чертов трус! Вот кому не быть султаном. Вопросительно приподняла бровь:
– Или тебе тоже нужна тугра на фирмане по этому поводу? Рустем-паша, пойми, у нас просто нет другого выхода, уже сегодня самозванца освободят, и никакая охрана не сможет удержать половину Стамбула, которая штурмом возьмет тюрьму.
– Но Диван…
– А его отрубленную руку принесешь на заседание Дивана в доказательство обмана. И чтобы ни единого не осталось в живых! Иди!
– Да, госпожа.
Роксолана понимала, какую ответственность взвалила на плечи зятя, но знала и другое: ни у нее, ни у него выбора нет. Невесело усмехнулась: исполнялось желаемое, у нее есть возможность казнить пусть не самого Мустафу, но хотя бы его двойника. Хотела ли она этого? Честно призналась себе, что хотела. Только раньше, чтобы освободить путь к трону своему сыну, неважно какому, а теперь, чтобы… сохранить жизнь не только свою, но и султана.
Присела на край ложа, взяла руку Сулеймана в свои руки:
– Простил бы ты меня, если бы знал, что я делаю? Сулейман, но у меня нет другого выбора. Ты ведь тоже приказал казнить Мустафу, верно? Понимаю, что это не оправдание, но если завтра освободят этого человека, то мы все погибнем. Селим не успеет в Стамбул, и Баязид тоже. Наша защита слишком слаба, чтобы удержать не только трон, но и сами наши жизни.
Снова показалось, что пальцы султана дрогнули, пожимая ее руку. Снова удивилась тому, что безжизненная не подвижная рука такая теплая.
Раньше это давало надежду, что все изменится, сейчас она не имела времени даже задуматься над этим. Все в воле Аллаха, будь что будет, но она должна сделать все, чтобы спасти Сулеймана, спасти трон, спасти себя и сыновей.
Устало поднялась, вздохнула:
– Только бы Рустем справился, не струсил… Я пойду переодеться и отдать распоряжения на сегодняшний день.
Рустем-паша не струсил, он осознал опасность и, выйдя из покоев султана, прямиком направился в подземелье, где сидели только что привезенные мятежники. Следом шла личная охрана и десяток янычар из тех, на кого он мог положиться. Это на случай, если сопротивление окажет охрана тюрьмы.
Но сопротивление не оказали, ведь это Рустем-паша пару часов назад распределял по отдельным камерам привезенных мятежников, которых якобы ждал суд.
Коротко бросил начальнику охраны тюрьмы:
– Выполняю приказ Повелителя!
Пока не опомнились, поспешил к камере лже-Мустафы, на ходу, выхватывая меч. Охранник усмехнулся в усы: ишь как боится паша за свою шкуру, не рискует даже к скованному цепью преступнику без обнаженного меча входить.
И так и остался с открытым ртом, когда этот самый меч вдруг уверенно отсек голову главарю мятежников, а потом зачем-то левую руку.
– Запри снова, – кивнул на залитую кровью камеру, пряча руку в мешок.
А остальные пришедшие с султанским зятем вооруженные люди, уже расправлялись с сообщниками мятежника. Большинство спало вповалку после изнурительного пути, но первые же крики разбудили, кто-то пал под ударами мечей, там не проснувшись, кто-то попытался сопротивляться. Но как сопротивляться скованными руками?
И все же трое людей Рустем-паши пострадали, двое тяжело ранены, один убит.
Однако пашу мало интересовали раны, кто их считает?
– Проверьте, не осталось ли живых.
– Нет, паша, уже проверили…
– Тела всех на свалку собакам, предатели нашего султана не имеют права быть похоронены с честью. Тело главаря оставить, как есть, пусть пока валяется в камере.
– Крысы доберутся, – равнодушно поскреб небритую щеку глава охраны.
– За один день не съедят, а съедят – не велика потеря. Мы приказ Повелителя выполнили.
– Рустем-паша, а можно задать вопрос?
Ознакомительная версия.
