я брошу работу и займусь картиной, – сказал он, не поднимая головы от тарелки.
– Люди как-то совмещают, – сказала тетка.
Люди. Это было ее любимое. Некие люди совмещали зарабатывание денег и творчество для себя. При этом у людей был нормальный рабочий день с девяти до шести, всегда было понятно, когда люди вернутся домой и готовить ли им ужин. Люди периодически приносили домой что-нибудь вкусненькое. Люди много чего еще делали, чего он был делать не в состоянии.
– Совмещать не смогу, – еле сдерживаясь и заранее кляня себя за то, что вступает в спор, сказал Алексей. – А вот перестать зарабатывать – на нас двоих, заметь, – запросто.
– А ты меня деньгами не попрекай! – взвилась тетка. – Я тебя поднимала, пока твоя мать…
Ну, понеслось.
Он бросил недоеденный голубец и ушел в комнату. Вот так. Испортил день, который мог бы быть прекрасным.
В комнате посмотрел на иллюстрации. Идея показалась не такой уж и хорошей.
– Доешь ужин, я кому сказала! – донеслось с кухни. Теткины методы мало изменились с того времени, когда ему было двенадцать. – Я разогревать не буду! Возьму выброшу сейчас!
– Выбрасывай! – крикнул он в сторону кухни, давя сожаление: голубцы, хоть и с нитками, были вкусными.
Раздался грохот отодвигаемой табуретки, потом еще непонятный стук, затем удар чего-то тяжелого и, прежде чем он успел понять и броситься на кухню, тетка пронзительно закричала:
– Ой-ой-ой-ой!!
Еще удар. Звон бьющейся посуды.
Он рванул на кухню.
Так и есть, упала. Барахталась на полу. Костыли разлетелись в разные стороны. Несчастный голубец валялся в осколках рядом в ней.
– Ну ты что, – примирительно сказал он.
– Ой-ой-ой-ой… – повторяла тетка, бестолково копошась. Она приподнялась на локте, но дальше дело не шло.
Он взял ее под мышки, стал аккуратно поднимать.
– Сама, сама!! – сердито закричала тетка.
– Сиди уж, – сказал он. – Сама она.
Помог ей сесть, придерживая за спину.
Ее коротко стриженные светлые волосы на макушке покраснели и слиплись. По шее потекла алая струйка.
– Кровь у тебя, – сказал он. – Шибко так ударилась, обо что?
Она аккуратно пощупала затылок, оглядела алую ладонь.
– Дай-ка, – сказал он.
Осторожно раздвинул волосы.
– Ой! – вскрикнула тетка.
– Вот тебе и ой.
Под волосами наливалась лиловым крупная шишка, кожа на ней была рассечена.
Алексей огляделся. Угол стола был в алом, несколько волосков остались на нем.
– Об угол, – сказал Алексей. – Сиди пока, не вставай.
Он пометался по кухне, нашел аптечку, смочил ватку перекисью водорода. Под сдержанные причитания тетки приложил к ранке. Перекись запузырилась розовым, но кровь не остановилась. Он попробовал йодом, но и через бурое йодовое пятно засочилась, светлея, алая струйка. По-видимому, был задет какой-то крупный сосуд. Тетка замолчала – было видно, что ей нехорошо.
Он осторожно пересадил ее в кресло, схватил кепку и помчался на улицу к автомату вызывать неотложку. Назад решил не возвращаться: надо было встретить бригаду, потому что сориентироваться в бараках было непросто.
На улице было уже темно – двенадцатый час. У соседей что-то праздновали – играла гармонь и подпевающие голоса были совсем пьяными. В остальных домах было тихо, но не спали – окошки светились желтым.
Алексей не знал, с какой стороны появится карета «скорой», но просто так стоять на месте не мог. Он метнулся налево, к Яузе, пробежал несколько метров, передумал и заспешил назад, надеясь, что в темноте увидит фары. Почти дойдя до кладбища, он решил все-таки возвращаться и, пройдя сотню метров, издалека увидел, что около их дома стоит машина, а фельдшерица с чемоданчиком что есть силы барабанит в дверь.
– Эй! – закричал он и побежал.
Фельдшерица его не услышала.
Запыхавшись, он подбежал, когда она уже собралась уходить.
– Ну вы что, мужчина! – неожиданно мягко сказала она. – Встречать, что ли, бегали? А дверь что заперли?
Глухое «г», похожее на «х» выдавало хохлушку, да и говорила она мелодично, немного нараспев.
Он не ответил, трясущимися руками отпер дверь, побежал на кухню. Тетка силилась встать, держась за ручку кресла.
– Сиди, сиди, гражданочка, – сказала фельдшерица. – Бегун твой прибежал. Сплошное ГТО.
Увидев рану, она даже не стала пытаться ничего с ней делать – только примотала марлевую накладку, и они поехали в госпиталь, благо он был в двух шагах.
В коридоре приемного отделения было светло, многолюдно и шумно. Дверь распахнулась от напористого удара каталки, когда фельдшерица, он и санитар из приемного протиснулись в коридор, – и несколько раз энергично бамкнула за их спинами. Алексей с тоской почувствовал, как скрывается за спиной покойная и синяя летняя ночь.
Тетку санитар проворно укатил, фельдшерица, прощаясь, пожала ему руку и почти весело сказала:
– Пойду кровяку отмою с машины!
Он запоздало подумал, что, может быть, надо дать ей денег, даже зашарил в карманах, но она уже ушла, да и неловко было.
Помимо денег он нашарил в кармане конфету. Вспомнил, что конфету сунула ему вчера Регина, когда они пили чай. Сказала:
– Сухой паек!
Все, что было вчера и сегодня утром и днем, показалось чем-то из другой жизни, нереальным. Реальность же – коридор, страждущие по стенам, деловитые санитары. Та, бывшая жизнь, показалась сейчас родной и привлекательной, как навсегда утерянная, Регинина же конфета – а по ассоциации с ней и сама Регина – последней ниточкой, связывающей ее с прежней спокойной и беспроблемной жизнью. Он подумал, что, наверное, скучает по Регине.
Рядом с ним была лавочка, на которой полулежал, аккуратно придерживая одну руку другой, мужичок в майке и полосатых сатиновых брючатах. Бок его был в грязи, на щеке – ссадина.
– Падаю и падаю, – сказал мужичок, не обращаясь ни к кому конкретно. – Они говорять – алкаш, а я и трезвый падаю.
Алексей не ответил, присел на свободный краешек лавочки, стараясь не касаться мужичка, прикрыл глаза.
– Вон бабочка мается, – продолжил тот и слегка подпихнул Алексея здоровой рукой. – Помог бы.
– Сам помоги, – раздраженно ответил Алексей, не открывая глаз. Он старался держать в голове Регину. Не то чтобы все происходящее было непоправимо ужасно или трагично – просто так было лучше, почти хорошо.
– Падаю ж, епт, – сказал мужичок.
Алексей открыл глаза.
Старуха, лежавшая на каталке прямо перед ними и то ли спавшая, то ли просто без сознания, пришла в себя и силилась встать. Из-под простыни у нее выпросталась и свисала вниз одна нога, распухшая, гнойного лилово-желтого цвета. Старуха пыталась уложить ногу обратно на каталку, но нога не слушалась, а дотянуться до нее руками у нее не получалось. Растерянно и затравленно она озиралась по сторонам, очевидно понимая, насколько неприглядно это зрелище.
– Помоги бабоньке, слышь? – сказал мужик.
Преодолевая отвращение, Алексей встал, подошел к каталке,
