на того самого загадочного охотника, которого они с Ксавье видели несколько часов назад с высоты обрыва в мирной долине реки. Теперь, рассматривая этого человека с близкого расстояния, Эдгар убедился, что в первый раз глаза его не обманули: то был настоящий великан — сидя в седле, он казался ростом не меньше туазы, а скорее всего, и куда выше. Кроме того, у него был необычайно мощный торс, покоившийся, однако, на стройных и длинных ногах, так что этот человек явно не казался тяжёлым и неуклюжим, причём не только сидя в седле. Лицо, окружённое не копной, а подлинной гривой седых волнистых волос, подстриженных по плечи, было под стать телу: большое, словно выкованное из светлого металла, с чертами жёсткими, но правильными, оно вроде бы не носило отпечатка возраста. Морщины, довольно глубокие, пересёкшие лоб, резко отчеркнувшие щёки ото рта, украсившие острые стального цвета глаза, замечались не сразу, но и они были словно не росписью времени, а оттисками прожитых и пережитых страстей. О том, что незнакомец стар, даже, наверное, очень стар, вблизи не говорило ничто — об этом можно было лишь догадываться.
Несколько мгновений всадник смотрел на застывшего перед ним с поднятым топором молодого человека. Затем усмехнулся, вытер свой меч о гриву коня, вложил в ножны и легко соскочил с седла.
— Кто вы такие? — спросил он, первым нарушив молчание.
У него был очень правильный французский выговор, и это на сей раз ничуть не удивило кузнеца: он не сомневался, что незнакомец, несмотря на его простую одежду, конечно же рыцарь (об этом говорило не только умение владеть мечом, но осанка, взгляд, многое, что было хорошо знакомо лионскому мастеровому, знавшему о рыцарях совсем не понаслышке).
Эдгар бросил свой топор и, переведя дыхание, поклонился:
— Я из Франции. Еду с важным поручением от вашего короля Ричарда в Кентербери. Моё имя Эдгар Лионский.
Он назвался так вовсе не потому, что позабыл о своей роли. Они с Луи долго обсуждали, следует ли лже-рыцарю взять на время имя молочного брата. Однако в письме, написанном королём Ричардом своей матери английской королеве, имя посланца не упоминалось (молодые люди сперва боялись, однако в конце концов решились осторожно стянуть верёвку с печатью и развернуть королевский свиток с тем, чтобы потом столь же осторожно вновь его запечатать). Возможно, Львиное Сердце позабыл, как зовут самонадеянного француза, рискнувшего дважды выйти с ним на поединок, а возможно, не хотел, чтобы имя посланца стало известно, если вдруг письмо каким-то образом попадёт в чужие руки. Поэтому там стояло просто «молодой французский рыцарь, благородный и верный слову». И молочные братья решили, что честнее будет, если Эдгар так и назовётся Эдгаром, а уж право называть себя «Лионским» испросит у отца. И старый барон, понимая, что совершает новую глупость, разрешил сыну присоединить к имени родовое прозвище.
— Я благодарю вас за то, что вы, рискуя собой, спасли мою жизнь, сир рыцарь! Я не одолел бы всех этих людей. Вернее, мы не одолели бы. Мой оруженосец ещё мальчик, но человек отважный. А где же он, а? Эй, Ксавье!
— Я здесь! — отозвался тот. — Привязываю Брандиса, а то этот негодяй-разбойник перерезал уздечку... Сейчас я подойду.
— Я рисковал собой? — продолжая усмехаться, проговорил незнакомец. — Это в схватке с обычным лесным сбродом? Да будет вам! В их руках мечи не опаснее столовой ложки, вы просто ещё к этому не привыкли — по всему было видно, что драться вам в новинку, хотя удар у вас точный и крепкий. Ничего, научитесь, сир Эдгар. И раз вы мне назвали своё имя, мой долг тоже назваться. Я — Седрик Сеймур. Однако в здешних местах меня прозвали Седым Волком. Мой дом — там внизу, в долине, почти под самым обрывом. Сегодня после хорошей охоты я собирался пораньше лечь спать, как вдруг сверху донёсся шум, и я понял, что в моих лесах снова завелась нечисть в человечьем облике, новая разбойничья шайка.
— А как же вы поднялись по совершенно отвесной стене, да ещё верхом, да ещё в темноте? И так быстро... — Эдгар покосился в сторону обрыва. Седрик рассмеялся:
— Да, если смотреть вниз с этого места, нипочём не поверишь, что тут можно спуститься. Однако же в полусотне туаз есть отличный спуск. Вдоль обрыва проходит расщелина, хотя и узкая, но вполне пригодная. Круто, что верно то верно, но моему коню не привыкать. Да и ваши, я думаю, не скувырнутся, — луна уже высоко, всё видно. Приглашаю вас на ночлег, тем более, что поутру смогу показать вам краткий путь до Кентербери. Не ночевать же вам среди груды трупов!
— А как же с ними, сир? — робко спросил, подходя к ним, Ксавье. — Что же, так и оставим мертвецов без погребения?
Седой Волк (эта кличка положительно шла ему нисколько не меньше, чем имя) бросил на мальчика небрежный взгляд, и вдруг его суровое лицо оживилось, а стальные глаза как-то странно блеснули.
— Интересный у вас оруженосец, сир Эдгар! Как там тебя, а? — это уже относилось к мальчику.
— Ксавье, ваша милость! — ответил тот почему-то дрогнувшим голосом.
— Хм! Ну, Ксавье, так Ксавье. Что до этих покойников, то покуда они были живы, то имели возможность выбора, не так ли? И пускай никто мне не говорит, что многих до большой дороги доводит нужда, всякие там поборы баронов да графов, войны, и всё такое... В совершенно одинаковых условиях разные люди по-разному и поступают. И если уж эти господа выбрали такое ремесло, то знали, что их либо зароют за городским кладбищем без отпевания, как всех, кого снимают с виселицы, либо ими позавтракают волки и лисицы. Я их хоронить не стану. Кстати, сир рыцарь: тот мерзавец, которому ваш конь поломал рёбра, мёртвым только прикидывается. Пока мы с вами говорим, он уж раза три пошевелился и явно пришёл в себя, да боится это показать.
— Ах, вот как! —
