Опасения Симеона оправдались. Слух о возможном прибытие литовского посланца всполошил Орду. Куда-то заспешили конники. Кто-то из мурз приезжал, о чём-то шептался с царевичем и незаметно возвращался назад. Ещё ничего не случилось, но уже чувствовалось, что для хана наступили весьма нелёгкие дни. Особенно оживился князь Зарухожа. Он днями был вместе с Бердибеком. Тот хоть и скрипел зубами, видя, как отец сопротивляется тем, кто пытается поднять его против Московии, но к решительным действиям не был готов.
Они подтягивали к себе других татарских князей. Особенно гордился Зарухожа, что ему удалось привлечь на свою сторону темника Омовжу. Он был ценен тем, что его когорта входила в состав воинских подразделений, расположенных вблизи Сарая.
На одном из сборищ темник вдруг высказал мысль, что следует опасаться появления здесь москвичей.
— Как бы ни хранилась эта тайна, — с уверенностью заявил тот, — она всё равно докатится до ушей Симеона.
Зарухожа задумался.
— А ты верно заметил, если мы знаем, почему не узнает Московия, — и ударил дружески его по плечу, — вот и сделай так, чтобы мышь не проскочила. Эй! — крикнул он, повернувшись к проходу.
Появилась чья-то голова.
— Несите угощения для дорогих гостей.
Арза у князя была отменной, как и баранина. «Дружба» закрепилась напитками, принятыми внутрь.
Пожарский сильно торопился. Он гнал коней, не давая отдыха ни им, ни себе. Он не видел или не хотел видеть, как шарахались из-под копыт лисы, козы, порой волки. В голове билась одна мысль: успеть! Пожарский хорошо понимал, что литовский посланец прибудет не с пустыми руками. А характер татар он знал. Даже если Чанибек и попробует сопротивляться, противники Московии сделают всё, чтобы не упустить такую удачу. У них давно глаза горят на разбогатевшую Московию. А если им удастся поднять войско помимо ханской воли, возврата не будет.
Но усталость брала своё. Приходилось напрягать последние силы. Их подгоняла одна мысль: они уже на пороге. Когда до Сарая оставались считанные вёрсты, Захар, вдруг схватив за узду княжеского коня, остановил скачку. Пожарский ошалело взглянул на него:
— Ты чё? — рыкнул он.
— Гляди! — и тот рукой показал на горизонт.
Пожарский вгляделся и увидел всадников. Он понял: то были конные разъезды. Их ждали! Кто-то не очень хотел, чтобы в Сарай попали московские посланцы. Значит, ещё не всё потеряно!
Князь спрыгнул на землю. За ним последовали остальные. Спрятавшись в первой попавшейся лощине, они стали обсуждать свои дальнейшие действия. Князь заявил:
— Всем нам не пробиться и не пройти, — он пробежал по сопровождающим неторопливым взором, ожидая бурного возражения. Но воины, понимая, куда он клонит, восприняли его слова с радостью.
— Поэтому, — продолжил он, — в Сарай я пойду один.
Но тут же подал голос Захар:
— Князь, я тебя одного не пущу. Я пойду с тобой!
По тому, каким тоном были сказаны эти слова, Пожарский понял: спорить бесполезно. Кое-кто ещё предложил свои услуги. Но Пожарский поднял руку и повелительным тоном проговорил:
— Всё! Заканчиваем этот разговор.
— Князь, — поднялся уже немолодой, но, судя по облику, опытный боец.
Оно так и было. Он и ещё несколько человек, некогда служившие ещё у его отца, узнав о возвращении Андрея, бросили его брата Дмитрия Стародубцева. Дмитрия, наверное, глодала совесть, он не сделал никаких попыток их вернуть. Так вот этот боец расправил усы и заговорил глуховатым голосом:
— Я те не советую пробовать их обмануть. Тута не пройтить. Надобно искать другой путь.
— Это почему? — возмутился Захар.
Боец посмотрел на него свысока:
— Чё те скажу, — он покосился на князя, — повоюй с моё, поймёшь. Одно знай, — он помахал перед носом Захара толстым пальцем, — у их лошадь чужого чуить, не хужить пса.
Он вновь прошёлся по усам и неторопливо присел. Князь задумался. А ведь верно говорит старый боец. Тут надо думать. И вдруг его осенило:
— Есть выход, есть. Седлаем коней и к Волге!
Больше он им ничего не сказал.
Солнце склонялось к закату. Западный берег уже почернел, а восточный наслаждался последними мгновениями осенявших его золотыми лучами. Татарская стража, следившая за рекой, разослала на траве шкуру и разложила съестные припасы, которыми их снабдили заботливые жёны.
— Эхма! — вырвалось у одного, сломавшего облепленную жирным мясом баранью кость. — Щас бы хорзы глоточек.
— Или арзы, — поддержал его другой страж.
И тут же воскликнул:
— Гляньте, никак рыбаки. У них найдётся.
Первый посмотрел на реку. Действительно, два рыбака направляли хилое судёнышко к берегу.
— Сотский сказал никого не пущать, — произнёс тот, кто первым их увидел.
— Ты слухал, да плохо. Он сказал, если будут приставать большие лодии.
— А-а! — протянул тот и поднялся. — Пойду узнаю, може што есть! — и подмигнул.
Ему повезло. У рыбаков осталось немного арзы в бурдюке.
— Вот всё, что есть, — сказал тот, кто был постарше.
Монгол развязал горло и понюхал. Ой! Как пахло! И он скорее побежав к своим друзьям. А рыбаки спокойно вытащили лодку на берег. Взвалив на плечи сети и улов, стали подниматься по берегу. Проходя мимо стражников, старший, остановившись, спросил:
— Може, рыбки хотите?
— Сам жри... — грубо ответил один из них.
Рыбак усмехнулся, подбросил мешок и неторопливо пошёл к городу. За ним потянулся и его напарник.
Вскоре они наткнулись на лачугу, в которой добрая собака ночевать не будет. В ней жила старуха, русская. Она с радостью пустила к себе постояльцев, втайне надеясь на подношение. И не ошиблась, те накормили её жирной, наваристой ухой, приподнеся стаканчик доброй русской медовушки. Язык у ней развязался. И старуха попробовала было начать рассказ, как она сюда попала. Но, увидев, что пришельцы, не доев уху, уснули мёртвым сном, поняла всё и махнула сухой рукой:
— А!
Утром солнце едва позолотило крутые берега, как пришельцы были на ногах и, взвалив на плечи улов, отправились с ним на рынок. Один из них, вероятно, хорошо знал город, потому что вёл второго уверенно, ни у кого не спрашивая, так ли он идёт к... рынку. Вскоре они оказались вблизи ханского шатра. Охрана вокруг него была такой, что пройти, как бывало раньше, невозможно.
— Что же делать? — досадливо произнёс тот, кто был постарше.
— Пошли на рынок, князь, — проговорил второй, — там видно будет. Может, встретим знакомого.
— Ты, Захар, прав! — подбросив на спине улов, который незаметно сполз вниз, согласился князь Пожарский.
Они направились прочь от шатра.
Захар оказался прав и в другом. Правда, это случилось на второй день, когда им пришлось продавать посоленную рыбу. Мимо прошёл один из слуг самого хана. Пожарский узнал его по шраму под правым глазом. Хоть он и не знал, как его звать. Догнав, остановил. Татарин, увидев перед собой русского в оборванной одежде, схватился за рукоять сабли.
Русский неожиданно заговорил на татарском.
— Не бойся, — сказал он, — я тебе ничего плохого не сделаю. Я князь Пожарский, был несколько раз у великого хана. Ты меня помнишь?
Тот начал вглядываться. Но, похоже, из его памяти он выпал. Князь понял это и решил ему помочь.
— Вспомни, как ты принёс виноград, а хан запустил его тебе в лицо. Ему попалась гнилая ягода.
Этот момент татарин помнил. Он ещё раз взглянул на Пожарского, и его лицо расплылось в широкой улыбке.
— Помню! — воскликнул тот. — Но что с тобой случилось? — спросил татарин, разглядывая его лохмотья.
— Да... не обращай внимания! Обоз отстал, а мне пришлось всё отдать, чтобы переплыть Итиль.
— А-а! — понимающе закивал тот. — Чё надо? — спросил татарин.
— Расскажи хану, что видел меня и скажи ему, что я очень... очень, — повторил он, — хочу его видеть.
— Ладно! — бросил татарин, пытаясь уйти.
Но Пожарский придержал его за локоток.
— Возьми! — сказал он и протянул золотое колечко с маленьким бриллиантом, который так блеснул на солнце, хоть глаза закрывай.
— Ладно! Ладно! — пряча подарок в кису, проговорил татарин, — завтра я приду суда!
Татарии пришёл. И не один. Его сопровождали с десяток тургаудов. Такая свита напугала Пожарского.
— Идём! — бросил татарин и повернулся в сторону возвышающего вдалеке главного шатра необъятного татарского ханства.
Хан оказался твёрдым и преданным дружбе человеком. Увидев в таком наряде Пожарского, он был весьма удивлён, и князю пришлось рассказать всё о своих приключениях. Хан слушал гостя внимательно. Его пожиревшие брови редко двигались. Когда Пожарский закончил повествование, хан понял всё.
— Кто смел, вопреки его воле, выставить кольцевую охрану вокруг града? — грозно обратясь к царедворцам, спросил он.
Толпа молчала. Хан приподнялся. Это был худой признак. Ещё мгновение — и он отдаст команду сломать шею одному из присутствующих. Все вздрогнули. Из средних рядов раздался чей-то голос:
