— И о чем вы говорили?
— О тебе. Госпоже Ливии хотелось знать — понимаю ли я причину твоего отъезда. И я видел, что она будто сравнивает все, сказанное мной, со своими личными наблюдениями. Может быть, ты хочешь услышать все дословно?
— Нет.
— Хорошо. У меня, трибун, сложилось впечатление, что госпожа Ливия уверена: ты скоро вернешься в Рим.
— Нет! — снова сказал Тиберий.
— Прости меня, если то, что я сейчас скажу, будет тебе неприятно, — Фрасилл смягчил голос, — Но из двух ваших мнений — твоего и госпожи Ливии — я больше бы доверился ее мнению.
— Ты хочешь сказать, что она знает меня лучше, чем я сам? — начиная гневаться, спросил Тиберий. Его сердило, что разговор этот уже нельзя было закончить не договорив. И не хотелось заканчивать — вот что было самое неприятное!
— Я бы не стал этого утверждать, — сказал Фрасилл, — если бы не имел доказательств для подобного утверждения. Я все-таки астролог и предсказатель и вижу то, что недоступно другим. Ты помнишь, Тиберий, как я говорил тебе про завесу, что заслоняла тогда путь твоей судьбы?
— Помню. Ее больше нет?
— Ее больше нет. Для меня. А для госпожи Ливии ее вообще никогда не существовало.
— И что же ты увидел? — спросил Тиберий, стараясь изо всех сил, чтобы его голос звучал как можно небрежнее.
— То же, что и твоя мать. Тебя ждет великое будущее. Самое великое будущее для человека, если он, конечно, человек, а не бог.
Тиберий молчал. Замолчал и Фрасилл, предоставляя собеседнику время обдумать все сказанное.
Больше на эту тему они не говорили в тот день. Фрасилл, разумеется, принимался несколько раз за свое, но Тиберий останавливал его повелительным жестом — и подливал вина в обе чаши. Он внезапно почувствовал усталость, словно человек, долгое время находившийся без движения и сделавший без подготовки несколько тяжелых физических упражнений. На сегодня с него было достаточно. Обед, таким образом, плавно перешел в ужин. Фигул принес из кладовой еще одну амфору родосского, развел на кухне огонь и начал жарить и парить, подавая на стол одну перемену за другой.
Беседа у Тиберия с Фрасиллом шла теперь о красотах окрестных пейзажей, о здешнем здоровом климате, о дешевизне продуктов на рынках — обо всяких ничего не значащих мелочах. Фрасилл, казалось, получал наслаждение от пустых разговоров, но это, без сомнения, означало, что серьезные темы просто на сегодня отложены.
Они оба изрядно опьянели. Выпитое вино исправно делало свое дело, и то одному, то другому приходилось частенько отлучаться, чтобы вылить из организма излишнюю жидкость. Вдруг Тиберий сказал Фрасиллу, что хочет угостить его одним развлечением, которое он здесь сам изобрел, а именно — помочиться с высоты обрыва прямо в море.
— Мочеиспускание, — проговорил Тиберий заплетающимся языком, — само по себе вещь весьма торжественная. Ты согласен со мной, дорогой Фрасилл? Оно не зря даровано богами нам, мужчинам, именно в такой форме, как… вот эта. Но когда… Но когда стоишь над пропастью… видишь перед собой бездну и пускаешь туда струю… чувствуешь себя так, будто ты создал весь этот мир!
Фрасилл выразил горячую заинтересованность, они оба сошли с каменных плит террасы и по узкой тропинке, цепляясь одеждой за кусты, направились к обрыву — к тому самому месту, откуда чувствуешь себя творцом вселенной.
Тропа привела их к крошечной площадке, где третьему человеку уже не удалось бы поместиться. Фрасилл был в полном восторге. А Тиберий, глядя на то, как подвыпивший астролог пытается выпутать нечто из складок одежды, вдруг, мгновенно протрезвев, подумал: надо всего лишь слегка толкнуть его в спину! И, помочившись вслед, вернуться по тропинке в свою спокойную и размеренную жизнь. И продолжать жить, в полном неведении относительно каких-то там блестящих перспектив, которые готовит ему судьба!
Это было так заманчиво, что Тиберий раздумывать не стал. Левой рукой — чтобы не свалиться самому — он ухватился за куст и уже начал поднимать правую, как неожиданно прозвучал голос Фрасилла, приступившего к испусканию струи:
— Только не сегодня, Тиберий. Когда-нибудь в будущем — может быть. Но не сегодня.
Тиберий ухватился за куст и правой рукой, так как вздрогнул от неожиданности и едва не потерял равновесие.
— Почему не сегодня? — хрипло спросил он и тут же понял, что выдал себя этим вопросом. Ему стало невыносимо стыдно и страшно одновременно. «Ведь он не мог видеть, что я делаю», — подумал Тиберий.
Фрасилл между тем закончил процедуру.
— Ты оказался прав, Тиберий, — беспечно произнес он, как будто ничего особенного не произошло. — Жаль, что в Риме нет таких мест. А то можно было бы даже брать плату с желающих. О, впрочем — есть такое место! Скала Тарпеи[42]!
Он заправился и стал пробираться по тропинке обратно, уверенный, что Тиберий послушно последует за ним. По дороге Фрасилл размышлял вслух, не забывая придерживать рукой колючие ветки, чтобы ненароком не хлестнуть шедшего сзади гостеприимного хозяина:
— Да! Представляю себе римских граждан, которые мочатся с Тарпейской скалы на виду у заседающего сената! Хотя… если деньги, взимаемые за это, пойдут в казну прямиком… Или еще лучше — сенаторы назначают ответственного за… Есть же ответственный за водопровод… Я уже давно не слышал, чтобы кого-нибудь сбрасывали с Тарпеи. Древняя торжественность казней уходит в прошлое, Тиберий. Не знаю, как с точки зрения казнимых — а мне немного жаль… Но какую же плату брать с граждан, желающих пустить струю с того места, откуда был сброшен вниз… Марк Манлий[43]? Ведь он спас Рим в свое время, не так ли? О! Кажется, я знаю — нужно, чтобы специальный служитель — не важно, сверху или снизу — измерял количество вылитого!
Фрасилл молол языком не переставая. Тиберию было знакомо такое состояние человека, только что испытавшего страх смерти, слишком хорошо знакомо. Он и сам сейчас с удовольствием поговорил бы: на его глазах неведомые силы, служащие астрологу, отвели от него реальнейшую угрозу, и Тиберий был не только смущен, но и весьма напуган. Он в молчании дошел до самой террасы и там вдруг вспомнил, что не нашел времени помочиться. Пришлось сделать это прямо здесь, полив заодно розовый куст.
Он еще некоторое время приходил в себя, пока не восстановился прежний непринужденный тон беседы. Чувствуя вину и стыд перед Фрасиллом, Тиберий ожидал, что тот вновь начнет разговор о его судьбе, но теперь уж как хозяин положения, и отвертеться будет непросто.
Так и произошло.
— Я хочу быть с тобой откровенным, Тиберий, — сказал астролог, проводив взглядом Фигула, уносившего со стола блюдо с объедками, — И не буду делать вид, что ничего не заметил. Почему ты хотел убить меня?
— Не знаю… Мне показалось — я должен защищаться! — ответил Тиберий и с неудовольствием услышал прозвучавшие в своем голосе жалобные нотки.
Фрасилл, казалось, был даже обрадован таким ответом.
— Вот именно, трибун. Защищаться. Но подумай сам, какую опасность я могу для тебя представлять? Да ровно никакой. Желая толкнуть меня в спину, ты хотел защититься от себя самого!
— Нет! Я не понимаю, что на меня нашло. Я пьян.
— Дослушай до конца, Тиберий. Вино здесь ни при чем. В тебе сейчас столкнулись две силы. Первая, которая защищалась, — это ты, но только выдуманный. Это тихий родосский житель, полагающий, что он достиг высшей истины, удалившись от дел. Вполне достойный человек! — Фрасилл предостерегающе поднял руку, видя, что Тиберий хочет вмешаться в его монолог. — Достойный, но испуганный! Но почему же он так испугался, этот человек? Да потому что тот, кого он испугался, гораздо сильнее. И действительно знает истину! И этот второй, так испугавший первого, — тоже ты, Тиберий! Но не выдуманный, а настоящий! Его можно усыпить на время, но победить его нельзя! И что бы ты ни думал сейчас, ты все равно знаешь, что победит этот второй. Подлинный Тиберий победит свой призрак! Может быть, не стоит тратить силы на бессмысленную борьбу? А употребить их на нечто более стоящее? Что ты ответишь мне, Тиберий Клавдий Нерон?
— Я ничего не хочу! Поздно! Август не позволит мне вернуться! — неожиданно для себя Тиберий закричал.
Тут же колыхнулась занавеска, отделяющая террасу от дома, и выглянуло настороженное лицо Фигула: не требуется ли выпроводить беспокойного гостя? Тиберий взял себя в руки и взглядом отправил слугу на его место. Потом внимательно присмотрелся к Фрасиллу. Астролог, закончив речь, тяжело дышал, крылья его носа раздувались, на лбу блестели капельки пота.
— Может быть, ты и прав, Фрасилл, — сказал Тиберий после непродолжительной паузы. — Но одного важного обстоятельства ты не учитываешь. Придуманный мною человек слаб — да, наверное, слаб, я и сам иногда чувствую его слабость. Поверь. Но! — Он поднял палец, тут же вспомнив, что это излюбленный жест Августа. — Ему помогают! На его стороне такие могущественные силы, что второй человек, если у него хватит ума, никогда не решится… Да его просто в лепешку раздавят, дорогой Фрасилл! Меня — меня! — уничтожат. Ты ведь говорил с Ливией — неужели ты этого не понял?
