Ознакомительная версия.
Покончив со статьей, Протопопов взялся его проводить, и они пошли цокольным коридором среди галдящей студенческой толпы. Говорить им, собственно, было не о чем. Протопопов коснулся маэстровой статьи:
– Направление интересное, поверьте мне.
Был перерыв, рядом волновалась, кипела студенческая жизнь, недавно ещё такая близкая. А Протопопов лил ему бальзам на душу.
– Рад познакомиться. Вы не автор статьи? Ну, всё равно, вы оттуда. Вы нам нужны. Как я не догадался? Поверил было, что журналист. Но отчего непременно пневмоавтоматика?
И Мокашов пояснил, что всему виной атомный взрыв, когда летят на военных спутниках ко всем чертям все эти транзисторы-резисторы. И не только в этом, даже нежные космические лучи работают на износ. Всё дело во времени. А выходом – пневмоавтоматика управления, пневматический мозг. И повинуясь внезапному желанию, он рассказал и про межпланетный прогноз. Про таинственность солнечных пятен, вспышек-взрывов на Солнце с магнитными извержениями и сбоями тепловой машины планеты, колебаниями земной оси, полярными сияниями, эпидемиями самоубийств, вариациями урожайности, рождаемости, смертности.
– Вы знаете, – взглянул серьёзно Протопопов, – мы ведь тоже этим занимаемся. У Левковича своя оригинальная идея разгона космических лучей. И в той вашей-не вашей статье он нашел какую-то зацепочку. Ведь как бывает – не знаешь, где найдёшь. Но у него чистая теория. А у вас… Мне ваша идея нравится. Стоит подумать. Можно даже создать особое КБ и головной сделать, скажем, нашу кафедру. Почему бы и нет? Подумайте. Очень вас прошу. И не тяните с этим.
– Не зарывайте в землю свой талант, – попрощался Протопопов. – Готов хоть сейчас предложить вам место на кафедре. Поверьте, за новым мы здесь тщательно следим… У нас – безтемье. От космоса нас оттёрли более крупные киты. Как будто космос – частная лавочка, а они – собаки на сене. Соперничаем нетривиальными решениями. Простой пример. Мы попросили вашего железа для демонстрационного зала: остатки ракет. Письма писали, добивались, а затем поинтересовались: где у вас свалка? И столько нужного для нашего демзала привезли. Вам некогда. Вы орлами летите вперёд. Мы же – воробьи, и нам годятся крохи с барского стола.
И Мокашов согласно кивал.
– У нас ведь как. На всё рук не хватает. В начале века придумали автомобиль. Не думали же, что на нём возить, занимались техникой. Считали, что грузы найдутся. Действительно, нашлись. И мы в подобном периоде. Болтается, скажем, теперь по Вселенной совершенная АМС, и что мы имеем с её бесконечного путешествия?
Затем в коридорах сделалось тихо – закончился перерыв, а они всё ходили взад – вперёд по цокольному коридору. Протопопов повторял:
– Вам непременно необходимо в науку. Пока мозг не закаменел. От вас приехал один, орденоносец, человек заслуженный. В чём, – говорю, – дифферент ваших научных посягательств? Он называет какой-то блок. Возможно, важный и нужный. Только наука блоками не занимается.
– Я молодой специалист и обязан…
– Никому и ничего вы, поверьте мне, не обязаны, – перебил его Протопопов. – Положение лишь с виду безвыходное, как в автобусе над задней дверью надпись: "Нет выхода", а все выходят. Как у вас с диссертацией? Тему выбрали? О космосе у нас всё "на ура". "Посчитано на машине" – аплодисменты, " Подтверждено в космосе” – бурные несмолкаемые овации, все встают. Вас подвезти? Пешком ходите? Похвально. Не пропадайте с нашего горизонта. Очень вас прошу.
В институтском скверике он встретил голубую Генриетту. Она поднялась навстречу со скамейки:
– Вас жду. Без лишних церемоний. Магнитофон слышали? Это я попросила Любу прокрутить. Сплошная говорильня, тогда как кафедре необходима свежая кровь. Космос – одна из дорог, и вы нам её откроете. Вы нам позарез нужны.
Она решала за него.
– Может, не сразу. Сначала поднаберитесь опыта. Но не тяните. Энергии одинаково у всех. Важно, на что она направлена. А вот когда дела нет, начинаются отношения.
Казалось, ему по-разному предложили новую роль, и у него хватило ума – не пообещать.
Поезд постукивал и грохотал, а здание института исчезло совсем. Но осталось неосознанное, внимание к себе.
Между тем колесная жизнь налаживалась. Пассажиры уже ходили взад-вперед в узких проходах, спрашивали, извинялись:
– Пулечку не желаете?
Или:
– Простите, не подскажите, в каком вагоне буфет?
Большинство, однако, в купе знакомилось, начинало нехитрые дорожные разговоры.
Мокашов смотрел в окно. И мелькнувшее в дали здание института в потоке горячего воздуха, показалось колеблющимся, неверным, уходящим в небытие.
– Чайку? – спрашивал проводник, проходя по вагону. Белая куртка, напяленная на форменный пиджак, делала его доброжелательным и добродушным. Ни дать, ни взять – повар с рекламного плаката.
" Хорошо, – невесело подумал Мокашов. – Хорошо, что вся эта Москва с её сутолокой, суматохой, сложностями, неясными ожиданиями уже позади. Хорошо, что он едет в ставший ему своим, тихий Красноград, и у него важная работа – автомат, стартующий с Земли, и идея с точками Лагранжа”.
На красноградском перроне Мокашов в первую очередь подошёл к станционному киоску "Союзпечать", бойко торгующему газетами.
– "Спутник" поступил? – спросил он киоскера, болезненного вида женщину.
– Не мешайте работать, – живо ответила она.
– Ответьте, пожалуйста.
– Станьте в очередь.
Мокашов хотел было махнуть рукой, но кто-то из очереди посоветовал ему зайти в вокзал:
– Туда поступает раньше.
Мокашов прошёл подземным переходом, и как всегда в соборной полутьме вокзала, его поразили обилие пустующих пространств, скученность ожидающих и сложные запахи.
У открытого киоска было пусто, и чисто выбритый старичок – киоскер, улыбаясь, раскладывал пасьянс из поступивших журналов..
– Получайте свеженький, – протянул он Мокашову новенький "Спутник". – Вам необходимо иметь две копейки? Получите, пожалуйста. И звоните своей даме. Она вас ждёт.
“Если бы”, – подумал Мокашов и, отойдя от киоска, поспешно развернул "Спутник", пролистал, но его статьи не было. Затем он сел у фонтана, и начал просматривать еженедельник уже не как автор, а как читатель. И в рубрике информации нашел коротенькую заметку: С конгресса по автоматике.
Всё, что считал он для себя удавшимся, и добавки Протопопова – упаси вас бог опубликовать без этой необходимой вставочки, – было выброшено безжалостной редакторской рукой. Заметка были куцей, переписанная дремучим стандартным языком.
"Такова горькая писательская слава", – подумал Мокашов. – "Чувствуешь себя словно на панели". Однако это "открытие" не удручило, а скорее позабавило. И заметка в "Спутнике" показалась ему венцом и последней каплей его московских злоключений.
Поездка в Москву стала особенным водоразделом для Мокашова: до этого – спокойное течение, после – водоворот дел.
– Не понял ты, вижу, меры своей ответственности, – встретил его Вадим, – тотчас обязан был вернуться.
– Командировка на неделю, – возразил Мокашов.
– Я и говорю, – вздохнул Вадим, – не понял ты меры своей ответственности. По "Узору" начались испытания. Требуется сопровождение.
– У меня идея на этот счёт.
– Кончай свою самодеятельность, впрягайся, тяни.
По приезде он словно мысленно спорил с Пальцевым: "Никаких компромиссов". "Как же так? – улыбался Пальцев издалека. – Работа – серия компромиссов, а жизнь – сплошной компромисс". "Не разбрасываться, – возражал Мокашов, – делать главное". "Главное, – улыбался Пальцев в ответ с морщинками у рта, – главное – найти своё место под солнцем". "Под солнцем несчетное количество мест". "Ты рассуждаешь, как обитатель космоса, а не перенаселённой земли".
Теперь все, казалось, смотрели на него со стороны: и Пальцев, и доцент Теплицкий с брезгливым выражением лица и Инга. Он видел её как-то мимоходом, но она сделала вид, что не заметила. И пусть. Ему вдруг сделалось легко и ничего ему ни от кого не нужно. Ровным счётом – ничего.
Свободное время он проводил в читалке. Городская библиотека размещалась в старинном здании, одним боком выходящем в бывший сад, теперь сквер, и у него там было свое любимое место, за фикусом у окна. Там он сидел, временами поглядывая на сетку ветвей, сквозь которые проступала скамейка. Та самая, на которой сидел он, приехав в Красноград. Библиотека вышла объединением в начале века заводской и личной известного золотопромышленника.
Собирательство книг и тогда было модным, но в виде крупных библиотек. С особой любовью были подобраны книги по механике, словно кто-то заранее подумал и позаботился о нём. Нашел он и уравнения Вольтерра. Они касались не только крысиных лет, но и вообще ритмов природы. Мор мышей наступает каждые четыре года, с таким же циклом устремляются к морю лемминги. Раз в девять лет – пик размножения филинов, зайцев, куниц. С подобным ритмом возрастают и падают урожаи пшеницы, болезни сердца, набеги саранчи… Словом, всеобщая цикличность. Он прикоснулся к таинственному универсуму. Вселенская логика открывалась ему, а на работе жизнь состояла из непрогнозируемых кусков.
Ознакомительная версия.
