— Никто, как Бог, — сказал наконец Патрикей. — Пока воры в Туле, мы можем добраться до Москвы.
— Где же Васенька? — громко вскрикнула Ульяна. — Где золото мое, сокол мой?
— Не плачь, не плачь, девушка, Бог не выдаст, свинья не съест, — успокаивал ее отец Патрикей.
Ощера и Сорока приняли участие в битве с небольшим отрядом, но, когда все войско обратилось в бегство, ничтожная горсть их была рассеяна. Увлекаемый общим потоком, Ощера был сбит с лошади, и мимо него промчался победоносный отряд.
Когда он пришел в себя, отряд уже скрылся из глаз. Все поле было усеяно трупами, и то здесь, то там раздавались порою тихие стоны умирающих или хриплые вопли о помощи. Ощера с трудом поднялся, все его тело ныло. Он огляделся кругом и тихо направился к городу. Он уже подходил к воротам, как громкий крик заставил его обернуться. Прямо на него неслись два всадника. Один из них держал на поводу коня. Он узнал Сороку и Безродного.
— Мы видели, как ты упал, боярин, но воры опомниться нам не дали, едва удалось вернуться тебя искать, — проговорил Ивашка.
— Спасибо, други, — ответил Ощера.
Сильно билось его сердце, когда он вскачь несся за Сорокой по улицам Калуги.
«Господи, ужели и вправду увижу ее, мою ненаглядную», — думал он с замиранием сердца.
Сорока спрыгнул с коня. Ощера и Безродный последовали его примеру. В эту минуту распахнулась дверь, из избы с радостным воплем выбежала Ульяна и припала к Сороке.
— Ах ты, девка, экий срам… — твердил взволнованный Сорока.
Через несколько минут увидел и Ощера своих близких.
— Чудо, чудо Господне, — рыдая, твердила Федосья Тимофеевна.
Ощера целовал ее руки, целовал Ксешу, и в эти мгновенья они забыли все перенесенное, и в порыве восторженной радости Ощера крикнул:
— Я бы обнял и простил бы и брата Ивана!
— Да смилуется над ним Бог! — произнесла старая боярыня.
Ощера не знал, как отблагодарить отца Патрикея и Сороку.
— Всем, что имею, всем поделюсь, мои други, братья мои, — говорил он.
Путь до Москвы, хотя и полный воровскими людьми, не пугал их. Будущее улыбалось им и казалось безоблачным. В увлечении своим счастьем Ощера даже забыл о том, чему он обязан счастью встречи, о гибели царского войска и о победе гетмана.
А на Москве в это время были ужас и отчаянье. Все были уверены, что великий гетман, усиленный войсками Шаховского, Телятевского и Петра, снова бросится на столицу. Скопин деятельно рассылал грамоты по всем городам, собирая ратных людей «по сохам», и назначил сборным пунктом всем войскам Серпухов.
Готовился решительный удар. Престол царя Василия колебался. Ближайшее серьезное столкновение должно было решить его судьбу и судьбу многострадальной Руси.
Глухие угрозы доносились из Польши. Уже Скопин видел и чувствовал, что скоро или в ближайшем будущем великие, соперничающие между собою славянские племена Русь и Польша вступят в страшную братоубийственную борьбу за владычество.
«О если бы, — мечтал он, — эти два великих народа соединились теперь! Они сломили бы и кесаря, и султана! Если бы судьба родной Руси была вверена мне, как Божьему помазаннику…» Но он отгонял от себя дразнящие мысли и весь уходил в заботу о сборе войск и нанесении грозного удара великому гетману. Увы! Он чувствовал, что этот успех не решит дела. С призраком нельзя сражаться. Где же он, этот неуловимый Димитрий, во имя которого льется русская кровь?
А слухи о нем все упорнее ходили по Москве. Они росли как снежная лавина, говорили, что он уже в Туле, что он освободил свою жену и тестя и что на днях будет в Москве.
Прошла весна, проходило знойное в том году лето. Уже короче стали дни, пошли дожди, и падали с деревьев пожелтевшие листья.
По приказанию Свежинского князь Вышанский пробрался с опасностью для жизни в Ярославль, заручившись грамотой, и в качестве простого конюха жил в убогой свите бывшей царицы Марины. Свежинский дал ему письмо и велел еще на словах добавить об успехах царя Димитрия.
— Царь Димитрий явился в пределах Руси, — торжественно объявил он. — Он идет к нам с верными русскими и могучими польскими отрядами. Береги царицу и, когда получишь от меня письмо, умри, если будет надо, но доставь царицу туда, куда будет тебе указано.
С восторгом полетел Вышанский на опасный подвиг. И вот живет он уже второй месяц. Каждый день видит он свою царицу, и все мучительно ждут ясных известий.
В тесном заключении томится царица и ее отец. Горсть верных людей окружает ее, но царица горда и молчит и ждет, когда снова взойдет ее солнце. Долгие вечера проводил с ней молодой князь и принес ей клятву, что за нее будет он биться до последнего издыхания.
Дни шли за днями, слухи сменялись слухами и становились все тревожнее и тревожнее. Неведомые люди подбрасывали письма с печатью Голицына и Свежинского.
Князь Скопин, дав собраться всем силам мятежников в городе Туле, неожиданно быстрыми и верными ударами рассеял окружающие помоги, разорив верные Димитрию города, и, заняв все пути сообщения, окружил и отрезал Тулу.
Великий гетман, надеясь сделать Тулу своим опорным пунктом, попал в ловушку, приготовленную ему его юным противником, и вместо опорного пункта приготовил себе могилу.
— Он, все он! — в отчаянии воскликнул Вышанский, читая письмо Свежинского об этом, пересланное со Стасом, которого князь нарочно оставил при Свежинском, как верного человека.
— Кто он? — спросила Марина.
— Князь Скопин.
— Его любил мой муж, и он любил его, если бы они встретились, князь перешел бы на сторону законного царя, — уверенно произнесла Марина.
Князь исподлобья взглянул на нее, но промолчал.
А в эти минуты в Туле сотнями умирали люди во имя неведомого Димитрия. Сам Болотников уже не верил в успех своего дела. Он считал себя преданным своими друзьями, покинутым Димитрием, во имя которого он поднял междоусобную брань. Окруженный железным кольцом войск Скопина, слыша неистовые крики войска, так долго и напрасно ждавшего Димитрия, он сам изверился в этом Димитрии.
«Скопин был верный человек, — думал он. — Почему же он не идет на царя? Нет лжи в его душе, — сам не зная почему, полагал гетман. — Значит, нет Димитрия».
И мрачнее и мрачнее день ото дня становился он. С каждой минутой положение усложнялось. Даже падаль пошла в пищу. Наступали последние дни. И во всей Туле, может быть, только два человека не терзались сомнениями, не мучились и были вполне готовы и к смерти в бою и к плахе.
Эти два человека были Темрюков и новоявленный царевич Петр. После исчезновения Ксеши Темрюков потерял весь смысл жизни. Его не трогало ни дело государево, ни судьба Руси. Какое дело было ему до всего этого? Он встретил в Путивле царевича Петра, и не было жестокости, которой они не совершили бы. И он, и царевич Петр равно наводили ужас на всех, с кем приходилось им иметь дело. Темрюков презирал себя, не дорожил жизнью, а царевич считал себя удовлетворенным своим минутным торжеством за все унижения своей жизни.
Иван Исаевич собрал всех на последний военный совет. В этот день река выступила из берегов, загороженная плотиною, устроенной царскими войсками, и мутными потоками ринулась на Тулу. Доведенные до отчаяния войска громко выражали свое негодование. Хмурые и сумрачные собрались на совет Болотников, Шаховской, Телятевский и ко всему безучастный Темрюков.
— Что ты сделал с нами? — обратился к Шаховскому Болотников. — Где Димитрий твой? Почто лилась кровь наша?
Телятевский угрюмо молчал. Князь Шаховской досадливо передернул плечами.
— Что же молчишь ты? — гневно продолжал Болотников. — Говори.
— Пусть говорит царевич, — лениво отозвался Шаховской.
— Царевич? — с презрительной улыбкой переспросил тот.
Царевич шумно поднялся с места, и на его молодом, красивом лице вдруг появилось выражение высокомерного торжества.
— Не лги, русский князь, — громко начал он, — ложь в тебе. Довольно морочить честных христиан, не царевич я! — Он обвел воспаленными глазами всех присутствующих. — Не царевич, — повторил он с силой, — а ты, всей крови заводчик, вызвал меня сюда. Ты знал это, ты знал, что я… — Он помолчал. — В крови топил я родную Русь, сердце хотел утешить… Хоть день, да мой!.. Кто я, а? Вам грабить да резать ради корысти, а мне сердце утешить за все обиды. Ведь я… Я без роду без племени… Я щенок, и кто только на меня не плевал, не измывался надо мною! А как с вами побратался, казаком вольным стал… А что дале — сами ведаете. И любо мне, что честь мне дают, и горестно за прошлое житье мое, и сердце мое изныло и покою мне нет! Так вот каков я царевич, князь русский Григорий Шаховской! Слышишь ли, а?
Шаховской сильно побледнел. Болотников не отрываясь смотрел на него.
