Атрекцы поднимали свой аул из пепла, и вместе со старшими трудились дети. Целыми ватагами отправлялись они в зелёные заросли реки, резали серпами камыш, связывали, грузили на ишаков и с гиканьем гнали их в селение. Потом строили чатмы и загоны для скота, чистили запылённую посуду. Делали много разных дел, не отставая от старших. И когда старшие валились с ног от усталости и прятались в тень, чтобы хоть немного отдохнуть, детвора бежала к морю. Любимым местом ребятишек была Чагыл-ская коса и устье Атрека. Возле косы они купались в море и валялись на песке, а в устье, без особого труда, вооружившись большими ножами, острожили рыбу. До жарких дней она кишела здесь, потом уходила в Каспий.
Известно, какие игры у ребятишек. Играть можно во что угодно, лишь бы скучно не было. Купаясь в море, ловили друг друга, учили плавать ишака, потом добирались до ханского лохматого пса «Уруски». Чудом сохранившийся пудель, уже заметно одичавший, прибежал в селение с кучей других собак, как только вернулись к Атреку люди. Вновь его хозяином стал восьмилетний Адына, сын Якши-Мамеда. Только теперь пудель, приучившийся к бездомной жизни, чуть свет убегал то в степь, то к реке: ловил мышей и зазевавшихся птиц. А насытившись, спешил к детям на Чагылскую косу и возвещал о своём приходе громким заливистым лаем. Это нравилось ребятишкам.
Адына не любил, когда другие развлекались с его «Уруской». Недовольный, он появлялся на берегу, начинал браниться, кричать и даже плакал. Дети называли его дурачком, но всё же побаивались: скажет отцу — Не поздоровится. Да ещё сына Махтумкули-сердара побаивались. Долговязый Мамед всегда заступался за парнишку и грозил: «Убью!»
И в тот день, когда в море появились корабли, тоже было так. Адына прибежал на берег и закричал:
— Отдайте собаку! Это мой лев! Он сторожит мои сокровища!
Дети принялись ловить пса. А он, не даваясь им в руки, выскочил к взморью, насторожился и сердито залаял. Дети взглянули на пса и заметили вдали, там где соединялся залив с морем, три парусника.
— Урусы! — закричали дружно мальчишки. — Урусы к нам!
Ребятишек словно сдуло ветром: все как один пустились бежать в селение, чтобы сообщить новость и получить за хорошую весть «бушлук». Адына бежал со всеми вместе, а рядом с ним вприпрыжку мчался «Урус». Влетев в юрту к матери и переведя дух, Адына спросил:
— Эне, где отец?
— Зачем тебе он? — насторожилась Огульменгли.
— Зачем, зачем! Ещё спрашивает! — едва переводя дух, выговорил мальчик и побежал к соседней юрте, не сомневаясь, что отец у Хатиджи. Он застал его лежащим на ковре. Рядом сидела Хатиджа и качала люльку с младенцем.
— Урусы там! — закричал Адына. — Разбуди отца! И бушлук давай!
Хатиджа ласково посмотрела на мальчика, одёрнула на нём рубашонку.
— Грязный ты, малыш, как щенок. Совсем твоя мать не следит за тобой.
— Э, тётя! — нетерпеливо воскликнул Адына, встал на колени и принялся тормошить отца:
— Вставай, хан! Эй, хан, урусы приехали!
— Шайтан, — пробурчал Якши-Мамед и поднялся с ковра.
— Бушлук давай! — сердито потребовал Адына.
Якши-Мамед спросонок кряхтел и недовольно поглядывал на сына.
— Думаешь, если урусы пожаловали — значит бушлук? А вдруг они не радость, а горе привезли, тогда тоже — бушлук?
Мальчик насупился и отвернулся. Хатиджа погладила его по голове, сунула руку в сундучок и вынула оттуда несколько конфеток в бумажках.
— Вот возьми, Адына-хан, за хорошую весть…
Пока Якши-Мамед собирался, с моря донёсся пушечный выстрел, возвещавший о том, чтобы старейшины селения явились на корабль. Уже выходя из кибитки и садясь на коня, Якши-Мамед сказал:
— Если они не хотят сами к нам в гости идти, а зову г к себе, — значит, ничего хорошего.
Он выехал из своего порядка и направился к мечети, возле которой стояли две кибитки сердара Махтум-кули. Подъехав к ним, позвал:
— Хов, яшули!
— Слышал, слышал, — отозвался выходя сердар. Он тоже сел на коня и выехал первым на дорогу к заливу.
Махтумкули уже знал о возможном разделе туркмен побережья на две части, ему рассказал обо всём Якши-Мамед, и тоже был настроен неважно.
— Если хлеб привезли — возьмём, — сказал он сердито. — А насчёт границы, Якши, никакого согласия не дадим. Туркмен хотят разделить на две части, как добычу. Если мы пойдём на это добровольно, нас с тобой, Якши, проклянут наши потомки в седьмом поколении.
Проезжая селением, они кликнули с собой одного из рыбаков. На Чагылской косе спешились, сели в киржим. Рыбак поднял парус, и судно легко заскользило по мелководью. Издали Якши-Мамед угадал в одном из трёх парусников шкоут «Астрахань» и радостно подумал: «Хлеб есть». Два других судна были военными шлюпами. На боку одного Якши прочитал «Эмба» и догадался: корабли царские. С «Эмбы» дали знак, чтобы туркмены причаливали именно к этому шлюпу. Киржим легонько задел бортом огромное отполированное тело русского парусника и отскочил, словно маленькая рыбка от акулы.
— Живей, живей, господа ханы! — послышался грубый голос сверху. — Если каждого будем ждать по полдня, то и до персидских берегов не доберёмся!
Атрекцы поднялись на борт и, едва вышли на палубу, увидели своих: Кията, ишана Мамед-Тагана-кази и Кадыр-Мамеда. Вокруг них стояли матросы и офицеры корабля, среди которых выделялся подчёркнутой строгостью капитан-лейтенант Кутузов. Пока туркмены здоровались и обменивались вопросами о здоровье и благополучии, он с любопытством разглядывал Якши-Мамеда и Махтумкули-сердара, взвешивая, с какими людьми ему придётся иметь дело впредь.
— Ну что ж, господа ханы, — сказал он сухо, но вежливо, — позвольте пригласить вас на деловую беседу. — Все направились за ним в кают-компанию.
Обычно моряки встречали гостей угощением, но на этот раз, кроме двух чайников и дюжины пиал, на столе ничего не было. И туркмены сразу оценили важность разговора, на который пригласил капитан. Садясь за стол на своё капитанское место, Кутузов извлёк из сумки документ и без всяких предисловий начал:
— Господа ханы, по сделанным персидским правительством объяснениям, государь император изъявил высочайшее согласие на признание пространства, находящегося на севере от реки Гурген до реки Атрек, принадлежащим Персии…
— Когда нашу землю между собой делили, почему нас не спросили? — едва сдержав гнев, перебил Якши-Мамед.
— Между собой? — удивился Кутузов. — Россия отнюдь не воспользовалась вашей землёй. Государь император отказал вам в подданстве, но согласно его милостивому повелению вашему племени заимообразно выдано шесть тысяч пудов муки и только. Просили?
— Просили, просили, — быстро сказал Кият и строго взглянул на старшего сына. — Якши, имей терпение, когда с тобой говорят. Русский царь от голода тебя спасает… Зачем говорить «не спросили»? Ты же не спрашиваешь — зачем тебя спасают?
— Я просил, отец, эту муку взаймы. Мы вернём её через два года…
— Ладно, вернёшь, — махнул рукой и отвернулся Кият. — Давай, капитан, говори.
— Что ж говорить? — обиженно продолжал Кутузов. — Персидское правительство обратилось к государю за помощью. Будем теперь содержать в Астрабадском заливе два крейсера в целях предотвращения разбоя…
— Разбоя, собачья отрава?! — Якши-Мамед вскочил со скамьи. — Какого разбоя? Ты знаешь, капитан, сколько в этот раз у нас каджары взяли? Не знаешь? Десять тысяч детей и женщин взяли! Пятьсот тысяч баранов взяли! Двадцать тысяч верблюдов взяли! Все кибитки сожгли. Ни одного аула целого нет! Теперь скажи — кто разбойники: мы или они?
— О, боже мой! Раскричался-то, раскричался-то! — пристыдил его Кутузов. — Вот ты сейчас ведёшь себя не лучше разбойника. Тоже мне — хан! Сядь, коли хочешь жить в мире.
— Не будет мира, капитан! — не унимался Якши-Мамед. — До тех пор не будет, пока шах не вернёт нам всё, что отнял. Если по доброму не вернёт — сами возьмём. И твои корабли не помогут.
— Однако, Кият-ага, мне непонятно, как могли такому строптивцу выдать столько муки? — ухмыльнулся Кутузов.
— Господин капитан, — сдерживая волнение, сказал Кият. — Мука нужна народу, не ему.
— Да, но ведь по его письму! Я не выдам муку до тех пор, пока ваш сын не подпишет бумагу о том, что не станет нападать на персидские берега и с благодарностью примет решение о границе.
— Ничего не подпишу! — отозвался Якши-Мамед и выразительно посмотрел на сердара Махтумкули. Тот важно встал из-за стола и поклонился.
— Спасибо за чай, хозяин, — сказал он по-туркменски и вдруг резко повернулся и уничтожающим взглядом окинул Кият-хана. — За всё ответишь ты, старшина, кузнец неотёсанный!
Кият-хан посмотрел в спину сердара, затем в спину старшего сына: они удалились, забыв прикрыть за собой дверь.
