– Я просто не найду слов, как благодарить ваше сиятельство!
– Ну, что за благодарность! Ты расскажешь княгине про Наполеона и про войну: она страстная охотница слушать. Особенно про Наполеона. Этот корсиканец – её кумир.
Владимир Иванович добродушно засмеялся.
– Оставь, князь, говорить глупости! Я не настолько глупа, чтобы преклоняться пред этим бездушным, бессердечным истуканом! Что такое Наполеон? Раздутый гений – не больше…
– Тут, княгиня, я с тобою согласен, но только не забывай и того, что этот раздутый, как ты говоришь, гений завладел почти всей Европой и протягивает свои долгие руки к нашей России, – проговорил Владимир Иванович.
– Поверь, мой друг, русские отсекут ему долгие руки! – возразила мужу княгиня.
– Дай Бог! Ты знаешь, я ненавижу и презираю Бонапарта, но, к моему сожалению, должен сознаться, что он умеет сражаться. Аустерлицкое и другие сражения…
– Но позвольте, князь, Пултусское сражение доказало, что и русские умеют постоять за себя! – твёрдо сказал Цыганов.
– О да! Пултусская битва не дала восторжествовать Наполеону. Этой победой русское войско праздновало воскресение своей славы, минутно поблёкшей под Аустерлицем. Этим сражением руководил Беннигсен? – спросил у Николая князь.
– Так точно, ваше сиятельство, и, как говорят, Беннигсен сделал это вопреки распоряжениям главнокомандующего графа Каменского.
– Хвала и честь Беннигсену. Ведь он подвергал себя большой ответственности, отступая от приказаний главнокомандующего, – сказал князь.
– А ты забыл, мой друг, что сказала Великая Екатерина? – пытливо посматривая на мужа, спросила Лидия Михайловна.
– «Победителей не судят», – ответил князь. – Наш добрый государь вполне оценил заслуги Беннигсена и в пример другим наградил его крестом св. Георгия второй степени и пятью тысячами червонцев.
В продолжение всего разговора Софья молча сидела и старательно вышивала по канве.
– Что же ты, Софья, молчишь и не принимаешь участия в нашей беседе? – обратилась княгиня к дочери.
– Ты знаешь, мама, я так мало понимаю в военном деле, что не решаюсь и говорить про это, – ответила с улыбкой красавица.
В гостиную вошёл Леонид Николаевич Прозоров; в руках у него был большой букет роз. При входе красивого молодого человека княжна радостно побежала к нему навстречу. Владимир Иванович и Лидия Михайловна встали и радушно приветствовали вошедшего.
После обычных приветствий князь познакомил Цыганова с Леонидом Николаевичем.
– Очень приятно, я уже кое-что слышал о вас от Софьи и от Лидии Михайловны, – пожимая руку у Цыганова, проговорил Прозоров. – Вы с войны? Наверное, расскажете нам о действии нашей армии…
– Я совсем забыл, братец, – поздравь Софи: Леонид Николаевич её жених, – проговорил князь.
– Как?! Что вы сказали, ваше сиятельство? – меняясь в лице, спросил Цыганов.
– Поздравь, говорю, жениха и невесту, – повторил князь, показывая на Прозорова и Софью.
– Вот как. Я… я не знал… Поздравляю, княжна Софья Владимировна, и вас, Леонид Николаевич! – Голос у Николая дрожал, он то краснел, то бледнел.
– Что с тобою, братец? – всматриваясь в Цыганова, спросил князь.
– Извините, ваше сиятельство, мне… мне нездоровится.
– Понятно, ты ещё не совсем оправился от раны. Ступай, братец, отдохни. Пойдём, я скажу, чтобы для тебя приготовили комнату.
– Вы так добры, ваше сиятельство!..
Князь и Цыганов вышли из гостиной. Николаю отвели в нижнем этаже просторную, чистую комнату, хорошо обставленную, а для услуг к нему приставили одного из лакеев.
Когда Цыганов остался один в своей комнате, он чуть не со стоном бросился на кровать.
«Замуж выходит! А я было, дурак, надеялся, спешил сюда! Думал заслужить любовь княжны! И заслужил. Эх, судьба, судьба, когда ты перестанешь быть мачехой?! А как хороша, как хороша! Зачем я сюда приехал? Вдали от неё любовь во мне молчала! А как увидал… Да что я? Не завтра её свадьба, ещё времени много. Погоди, барин, без боя я не уступлю тебе красотку!»
В продолжение всего дня Николай не выходил из комнаты; князь присылал узнать о его здоровье.
– Скажи князю, что мне легче. Я никакой боли не чувствую, только слабость, но это скоро пройдёт.
– Обедать сюда подать или пойдёте в столовую? – спросил лакей.
– Я не хочу есть. Поблагодари их сиятельство.
– Слушаю, – злобно улыбаясь, проговорил лакей.
«Ишь, тоже персона! В баре вышел!» – подумал он про себя.
Дворовые князя не привыкли смотреть на Цыганова как на барина, а смотрели как на равного себе и завидовали ему.
Все давно спали в княжеском доме, только не спал один Цыганов, он быстро расхаживал по своей комнате, мрачные, чёрные думы отуманили его голову. Долго он что-то обдумывал. Сальная свеча отекла и горела тускло, но молодой человек не обращал на это внимания.
«Так жить нельзя! Одна мука! Надо решиться! Я – или он, мой разлучник. А нам двоим не жить на белом свете».
Часы пробили полночь; свеча обгорела и погасла, распространяя смрадный запах. Николай лёг, но благодетельный сон бежал от него; только к рассвету заснул он лихорадочным, тревожным сном.
Наступил 1807 год. Русские и французские войска, утомлённые сражениями, отдыхали; боевые схватки на некоторое время прекратились.
Новый год наши приятели – ротмистр Зарницкий и князь Сергей Гарин – встретили на окраине России, почти в виду неприятельских войск. С Зарницким неразлучно находился и молодой казак Александр Дуров. Пётр Петрович полюбил храброго и отважного юношу, да не он один, а все офицеры и солдаты эскадрона, к которому приписан был Дуров, привязались к этому неустрашимому казаку. Некоторые из солдат, смотря на белизну и нежность лица и рук Дурова, разделяли мнение старика Щетины и говорили, что молодой казак – непременно «переряженная девка».
– Эк хватили! – возражали другие. – Будь казак девка, разве бы он так храбро сражался? У девки какая сила! Она горазда веретеном вертеть, а не саблей острой. Нет, братцы, казак – богатырь!
– Только он не из простых.
– Из дворян, говорят.
– То-то очень он бел, руки такие махонькие, да и голосок больно тонок.
– Заговорит – ровно девка, ей-богу!
– Может, и вправду девка.
– Ври!
– Чего врать! Ведь наш унтер сказывал, что были примеры.
– Какие?
– А такие: девки и бабы рядились в солдатскую амуницию и шли на сражение.
– Куда оне годны? Разве пушки ими затыкать!
Так переговаривались солдаты насчёт молодого казака Дурова; эти слова доходили и до него самого, но молодой храбрец мало обращал на это внимания. Наконец слухи дошли и до главнокомандующего. Беннигсен потребовал к себе Дурова.
– Мне много говорили о вашей храбрости, господин Дуров, и мне самому захотелось на вас взглянуть, познакомиться, – пристально оглядывая с ног до головы казака, встретил его главнокомандующий.
– Рад стараться, ваше высокопревосходительство! – вытянувшись и опустив руки по швам, молодцевато сказал Дуров.
– Я доволен вашей храбростью, молодой человек, и готов вам покровительствовать. Но должен предупредить, что если ваши родные узнают о вашем пребывании, то ведь они могут потребовать вас к себе. Я и то отступил от закона, разрешив вам быть в рядах армии.
– Не хочу скрывать от вашего превосходительства, что я на войне против желания моего отца.
– Знаю, слышал… И притом эти слухи. Многие уверяют, что вы девица переряженная, – тихо проговорил главнокомандующий, продолжая пристально смотреть на Дурова. – положим, этим слухам я мало верю и Жанной д'Арк вас не признаю. Вы знаете, молодой человек, кто была Орлеанская дева?
– Как же, ваше превосходительство! Жанна д'Арк помогала французам победить англичан.
– Представьте! Меня уверяют, что вы в некотором роде Жанна д'Арк.
Генерал весело засмеялся; молодой казак растерялся и покраснел.
– Что вы краснеете, уж не в самом ли деле вы девица?..
– Ваше высокопревосходительство… я… смею вас уверить.
– Вы герой, я одно только это знаю, и будьте всегда таким…
Главнокомандующий отпустил Дурова и обещал ему своё покровительство.
Главнокомандующий Беннигсен спешил оправдать доверие императора отважным подвигом. Левое крыло французской армии находилось под начальством маршала Бернадота и расположено было в окрестностях Эльбинга; этот отряд потерял связь с главною армией. Беннигсен решился истребить его и с своими корпусами двинулся на Бернадота. Наполеон, узнав об этом, принуждён был в жестокий мороз подняться с зимних квартир и устремить всю свою многочисленную армию в тыл русским, угрожая отрезать их от пределов России. Беннигсен, к счастью, узнал о намерении Наполеона, оставил Бернадота в покое и поспешно отступил к Прейсиш-Эйлау.
Наполеон, приготовляясь к наступательным действиям, в то же время обеспечивал и тыл, и фланги; он приказал генералу Савари держаться между Броком, наблюдать за русским генералом Эссеном и не допускать его соединяться с Беннигсеном, а также, несмотря на зимнее время, продолжать укрепление в Пултуске; генералу Шасселу[47] – усилить оборону Праги[48] и оставить временные укрепления около Варшавы; маршалу Лефевру – укрепиться в Торне. «Воздвигая против войск Александра твердыни на Висле, Буге и Нареве, в большом расстоянии от Парижа, мог ли Наполеон вообразить, что через семь лет потом будет он горько, но безвозвратно раскаиваться, зачем против Александра не укрепил он Парижа!» – говорит по этому поводу военный историк.
