Мигела Оливейры констатировали контузию, черепно-мозговую травму, переломы ребер, ушиб почек и другие травмы.
Сержант Монтейру арестован 18 апреля 1958 года по многочисленным обвинениям в коррупции, злоупотреблениях властью и особой жестокости во время допросов подозреваемых.
Все свидетельства и факты преступлений зафиксированы в уголовном деле. Свидетели обвинения многократно сравнивают его с дьяволом.
По совокупности преступлений должен быть приговорен к 25 годам заключения.
Сам задержанный, сержант колониальной полиции Монтейру, своей вины не признает. Утверждает, что поступает строго по убеждениям салазаризма и в традициях лузотропикализма.
Из показаний арестованного Монтейру Казимиру:
Я, сержант колониальной полиции Казимиру Эмериту Роза Телеш Жордан Монтейру, заявляю, что действовал и действую строго в интересах власти и правительства премьер-министра Антониу Салазара. Как полицейский, являюсь представителем власти в колонии. Не всегда соблюдаю права подозреваемых, но всегда действую строго в интересах властей.
Да, я применял недозволенные законодательством методы, но исключительно на благо государства. Невозможно в каждом случае все оформить по закону и получить санкцию прокурора при задержаниях и обысках. Это только в кино едут на задержание с мигалками и кричат: «Откройте, полиция!», что полная хрень, нельзя давать преступникам время приготовиться к вооруженному отпору. К заподозренным в антигосударственной деятельности, к ранее судимым, к наркоманам, пьяницам, оппозиционерам и тому подобной мрази нужно относиться соответственно и выбивать из них признания всеми доступными способами.
Моя задача — получить признание. Когда подозреваемый упирается, мы наносим предупредительные удары по почкам, конечностям, в пах, по ребрам, в солнечное сплетение. Голыми руками бить утомительно, лишняя трата сил, которые нужны для последующих допросов. По голове и по лицу мало толку бить — по лицу задержанных бьют только неопытные сосунки. Даже от поверхностных ударов остаются заметные следы, и если придется отпустить задержанного до того, как следы сойдут, он может зафиксировать побои.
Моя жестокость оправдана. Тем, кто верит в презумпцию невиновности, не место в полиции. Инакомыслящие, все эти оппозиционеры, враги «Нового государства» — скопище жестоких и опасных тварей. Рядом с ними я испытываю ужас и отвращение, как любой достойный гражданин нашей страны. Чтобы преодолеть этот ужас, я должен внушить ответный ужас подозреваемым.
Всем понятно, что добиваться признательных показаний можно только при соблюдении всем понятных, но нигде не записанных правил. Их я всегда соблюдаю. Никогда не прошу санкции у руководства, не вмешиваю вышестоящее начальство — сразу приношу готовый результат, а если результат есть, кому какое дело, как он получен.
Жестокость методов дознания соответствует тяжести расследуемых преступлений и оправдывается полученными результатами. Причиняемая мною физическая боль и моральные мучения — лишь один из инструментов воздействия на подозреваемых в интересах «Нового государства». Моя репутация как садиста-зверюги среди всех этих оппозиционеров и бандитов помогает развязывать им языки. Еще до начала допроса они знают — у Монтейру молчать нельзя, он же, сучара, запросто заколотит до смерти! Поэтому у меня и не молчат!
Получаю ли я удовольствие во время допросов с пристрастием? Нет, это моя работа, пока бью, думаю об ужине или о футболе. Только если подозреваемый идет в отказ, долго сопротивляется, тогда появляется спортивный интерес — на какой минуте его сломаю.
Самое говенное, если во время допроса подозреваемый окочурится, тогда сразу козел отпущения нужен. Начальство только победы себе приписывает — и ручки не замарали, и повышение получили. А как жмурик в камере, то начальство сразу в отказ идет, на тебя все вешает, без учета былых заслуг, типа, они там не знали, что сержант окурки о подозреваемого тушил, головой об угол сейфа его шарашил и ножку стула в жопу засовывал.
Некоторые идиоты потом в суде изобличать систему пытались, что они жертвы этой системы. Ничего подобного делать не собираюсь. Я служу своему государству. Я — винтик в огромном государственном механизме, но винтик, который работает без сбоев. Пока государственный механизм функционирует, и я, его составная часть, должен исправно осуществлять свои функции, которые мое государство одобряет.
Монтейру Казимиру
23.10.1958 года. Гоа
Из приложения № 2 «Технологии пыток, применяемых сержантом Монтейру К.» (записано с его слов):
В технологии пыток ничего нового я не придумал, старое и проверенное хорошо работает и дает результат.
Парашют — подозреваемого поднимают за руки и ноги и плашмя кидают на пол. Следов на теле нет, а ощущения, что душу из него вынули.
Слоник — допрашиваемому надевают на голову противогаз и зажимают трубку, у того глаза лезут на лоб, когда до полного отруба остается всего ничего, отпускают трубку, дают отдышаться — и по новой… Недостаток: кто сердцем слаб — может задохнуться, трудно контролировать время.
Попугай — сковывают руки наручниками, просовывают голову между колен и сковывают ноги наручниками, образовавшееся таким образом своеобразное «колесо» вешают на палку, положенную на два стола или стула, и начинают крутить и бить.
Просто побои, без затей. В пах, по почкам, в солнечное сплетение, под ребро, по суставам, по пяткам… Пятки — идеальное место для ударов, на них не остается следов, но они очень чувствительны, там, типа, нервные окончания. После ударов по пяткам языки развязываются за милую душу.
К старикам, женщинам, малолеткам, ослабленным применяются методы попроще. Зажать между двух пальцев карандаш и крепко стиснуть или шарахнуть по голове толстой книжкой. Внешне — никаких следов, но действует практически безотказно.
С женщинами работаем реже, но и на них свои методы есть. В объемный бюст толстой книжкой можно со всей силы влепить и большие и маленькие сиськи прижигать окурком или сжимать соски пассатижами.
Рекомендуется привлечь Монтейру Казимиру к сотрудничеству с ПИДЕ в качестве секретного агента и использовать для физического уничтожения противников.
Антониу Салазар
Португалия. Лиссабон. Ноябрь 1958 года
Откладывает тайное донесение в сторону.
— Все работаете! — бурчит Мария, вытирая пыль со стопок документов на рабочем столе. Объяснить Марии, что не надо убирать в кабинете, пока он работает, не получается. У его постоянной домоправительницы свой собственный график.
— Чай давно остыл. Хоть бы на один день отложили эти бумаги. Раньше хоть в оперу ходили. А теперь только дела, дела…
— Все тебе не так. Когда ходил в оперу, ты бурчала, что девушек много рядом, что все девушки не те…
Мария всегда такая. Все тридцать лет, что ведет его дом, — от приходящей кухарки до домоправительницы. Строгая блуза. Волосы, стянутые в пучок и обернутые то ли платком, то шарфом, подколотым невидимками. Нарисованные жирным черным карандашом брови — в заказе канцелярских товаров для премьер-министра всегда значится черный карандаш 6В максимальной жирности, его
