Все, что было вокруг, он видел как бы с холодной высоты, одновременно пытаясь проанализировать механизм того, что происходило с ним в последнее время. Но в особенности — один момент, в лифте на Лубянке. Постыдная слабость. Но он все-таки сумел справиться.
На обратном пути Вячеслав Карлович детально проинформировал Ушакова о предстоящем переводе в Москву и связанных с этим новых обязанностях…
В Харьков он прибыл на следующий день в половине одиннадцатого. На вторую половину дня было назначено совещание в наркомате, поэтому он поехал не домой, а прямо в управление.
Рассеянно выслушал доклады по текущим делам; бегло, не вникая, просмотрел оперативные сводки. Работа не шла. Этот Рубчинский и вся их семейка не выходили из головы. Если бы не Юлия, вопрос был бы решен давным-давно.
Рука сама потянулась к телефонному аппарату внутренней связи. «Четвертый отдел дайте!» — телефонистка мгновенно переключилась, и, когда на втором этаже сняли трубку, он, не вникая кто говорит, сразу спросил: «Где Ягодный?» — «Согласно ваших распоряжений, товарищ особоуполномоченный, — последовал ответ. — При исполнении». — «Найти и мигом ко мне».
До тех пор, пока не явится агент, звонить жене не имело смысла. Необходима уверенность, которой он все еще не чувствовал. И не потому, что сомневался в принятом накануне решении: оно было единственно возможным. Он должен убедиться, что ничего не изменилось. Что все идет своим порядком.
Вячеслав Карлович заканчивал беседу с начальником экономического отдела по поводу саботажа спецов на мукомольном комбинате, когда с проходной позвонил помощник коменданта с сообщением, что Ягодный прибыл.
Дело мукомолов продвигалось со скрипом, но вырисовывались любопытные перспективы. Однако пришлось спешно свернуть разговор. Выходя, начальник ЭКО едва не столкнулся в приемной с агентом, которого, согласно его положению в иерархии ведомства, тут и близко быть не могло, и не сумел скрыть удивления. Кроме агента дожидались своей очереди Смальцуга и Коган из секретно-политического с отчетом о вчерашней премьере в театре Сабрука и черновиком письма, которое предстояло подписать актерам труппы. Обвинения стандартные: буржуазный национализм, искажение советской действительности, злоупотребления художественного руководителя. Отдельные пункты нуждались в согласовании.
Первым дежурный офицер запустил Ягодного.
— Присаживайся, — коротко кивнув, проговорил Вячеслав Карлович. — Докладывай.
Агент опустился на край стула, поддернул брючины и расправил плечи. Одного взгляда хватило, чтобы оценить градус настроения начальства. Недаром ему не было равных в наружке: по мелким физиологическим признакам умел определить не только текущее состояние «подопечного», но и намерения.
Ягодный сунул кепку, которую вертел в здоровой руке, в карман жеваного чесучового пиджака и на всякий случай поинтересовался:
— С какого момента?
— Где она сейчас? — перебило начальство.
— Дома.
— Тогда со вчерашнего утра. Детально.
— Понимаю. До семнадцати тридцати объект находился в квартире номер…
— Прекрати! Какой, к дьяволу, объект?
Ягодный коротко взглянул исподлобья и невозмутимо продолжал:
— Юлия Дмитриевна находилась дома. Около семнадцати, как утверждает домработница, был телефонный звонок. Вероятно, от сестры. После чего ваша супруга начала поспешно собираться. Вечернее платье и все такое. Звонила в наркоматский гараж. Поскольку ваши указания на этот счет имелись, к половине шестого была подана к подъезду разъездная машина. Водитель — Емец.
— Куда она поехала?
— Сначала к родителям. Там отпустила Емца, а сама провела около получаса в квартире. Вышли вместе с сестрой и пешком направились в театр. По пути никаких встреч и отклонений от маршрута. В театре я продолжал наблюдение. В первом антракте зафиксированы два контакта.
— Кто такие?
— Первый — женщина. В театре появилась вместе с Филиппенко. Личность устанавливаем. Тощая особа в черном платье, с какими-то перьями на шляпке. Вела себя демонстративно. Судя по всему, имеет или имела отношение к сцене. У меня сложилось впечатление, что Юлия Дмитриевна с ней знакома. Разговор был короткий, в присутствии сестры, после чего дамочка их быстро покинула.
— Дальше.
— Казимир Валер, художник. Беседовали недолго. Юлия Дмитриевна казалась взволнованной или встревоженной. Приблизиться не удалось, поэтому о содержании беседы ничего доложить не могу. Валер в общественных местах редко появляется трезвым. Однако держался спокойно и вежливо, выходок себе не позволял.
— «Держался вежливо»! — с неудовольствием заметил Вячеслав Карлович. — Ты что, работать разучился?
— Виноват.
— Что после театра?
— Как обычно. Наняли «ваньку» и поехали вместе с сестрой на квартиру. В половине одиннадцатого. Премьера премьерой, а обстановочка в театре сложилась еще та. Половина публики хлопала, половина шикала, даже свистел кое-кто. Цветов не подносили.
— Куда, говоришь, поехали? — отмахнулся Балий.
— На квартиру, в Советский переулок.
— Ты уверен?
— Я, товарищ Балий, за свои слова отвечаю. Прибыли на место в начале двенадцатого. Свет в квартире погас около полуночи. Я оставался у подъезда до двух, после чего счел возможным снять наблюдение до утра.
Агент насупился, вылупил молочно-серые немигающие глаза, как бы отметая всякие сомнения в своей добросовестности, и добавил, не уточняя:
— Утром ваша супруга вернулась домой. Без сопровождающих.
На самом деле Ягодный нагло врал начальству. Свет в окнах родителей Юлии действительно погас ближе к полуночи. Он проторчал у дома еще с четверть часа, выкурил пару вонючих папирос-гвоздиков и подался в свою конуру — спать. Ступни тупо ныли, щиколотки горели огнем. Артрит, профессиональная болезнь «топтунов», официантов и спортсменов на закате карьеры.
Каков же был его ужас, когда, вернувшись на точку в половине седьмого утра, он вскоре понял, что «объекта» в доме по Советскому переулку нет. Сестра Рубчинской вышла на прогулку с ребенком в половине девятого, но Юлия не показывалась. Без всякого толку он вел наблюдение еще с полчаса, пока не понял, что случился прокол.
Ягодный в панике заметался по городу, лихорадочно прикидывая, куда она могла деваться в такую рань, но только в начале десятого сообразил позвонить из подсобки ближайшего продовольственного домработнице Вячеслава Карловича. Раиса сообщила, что хозяйка дома.
Агент с облегчением ругнулся и со всех ног помчался к трамвайной остановке. Спустя полчаса он был на привычном месте — у ограды школьного здания наискось от серой глыбы наркоматского дома. Оттуда был хорошо виден подъезд, а сам он оставался в тени кустов желтой акации. Там его и застал в полдень посыльный из управления.
— Ладно, — подвел итог Вячеслав Карлович, подтягивая к себе городской аппарат. — Пока подожди в приемной.
Трубку взяла Юлия, почти сразу. В двух словах он сообщил жене, что прибыл, поинтересовался ее планами и выслушал ответ.
— Опять? — сорвался было, но тут же окоротил себя. — Хорошо… Сейчас у меня нет времени обсуждать эти дела — поговорим дома. Жду тебя к семи. И постарайся не опаздывать…
Он дал отбой, вызвал агента и велел тому отправляться в Советский. Потом прошелся по кабинету, похрустел пальцами и вдруг подумал, что ничего бы сейчас не пожалел за по-настоящему горячую ванну. Кожа под одеждой зудела, будто взялась коростой.
Пришлось ограничиться одеколоном. Смочив носовой платок, Вячеслав Карлович сбросил пиджак полувоенного кроя, расстегнул ворот шелковой, в тонкую полоску, рубахи и тщательно протер лицо, шею, грудь и подмышки. Как только стало немного легче, он пригласил Когана и Смальцугу и до двух, рассеянно трогая затылок, выслушивал чепуху о театре и о Сабруке, относительно которого наверху все давно было решено.
После совещания у наркома, которого особоуполномоченный в грош не ставил, — тот был человеком временным, не имеющим поддержки в руководстве ЦК и к тому же довольно бестолковым, — Вячеслав Карлович поехал домой. Уже в пути его мысли вернулись к неизвестной женщине в театре и к тому, что жена, вопреки его ясно выраженной воле, нарушила обещание. Зная ее, он решил, что для этого должны были найтись весомые причины. И вдруг почувствовал — что-то в докладе агента не сходится.
— С приездом, Вячеслав Карлович! Обедать будете? — принимая у него плащ и шляпу, обрадовалась румяная и смешливая Раиса. Женщина была из их ведомства. Подбором персонала занимался девятый отдел, но эту он выбрал сам. Свежая деревенская физиономия оживляла суровую строгость казенного жилья.
— Позже, — сказал он, проходя в гостиную. — Приготовь мне пока ванну.
