— Это к беде! — кликушествовали старухи. Народ повалил в храмы отмаливать грехи. Монахи в бдении проводили ночи… В один из таких дней в княжеский терем вошел архимандрит Печерского монастыря Дионисий. Не частым гостем он был в тереме, чаще семейство великого князя нижегородского наведывалось в монастырь, чтобы встать под благословение Дионисия. Дмитрий Константинович принял архимандрита в харатейной.
— Все готово к работе, князь. Списку «Повести временных лет», почитай, лет семьдесят, но письмо четко. К работе я привлек трех монахов, старший над ними инок Лаврентий. Зело умен, в письме быстр и сладкословен.
— По какой год повесть писана? — не без интереса спросил Дмитрий Константинович. О том, чтобы создать полный летописный свод, вели разговор еще летом, и только ноне пришел архимандрит Печерского монастыря с вестью, что все готово и можно приступать.
— По 1305-й…
— А далее как?
— Писано будет по сей день, — заверил Дионисий. — С твоего дозволения я иноков в Спасском соборе разместил…
— Почто так? Здесь, в харатейной, чем плохо? Тепло, светло, сытно…
— Все так. Да только в храме сподручнее: и работать будут, и молиться. Без божьей помощи такую работу не осилить.
— Ноне число-то у нас четырнадцатое? Вот ноне и приступайте. Бог вам в помощь, — перекрестился на образа Дмитрий Константинович.
Монахи трудились беспрерывно: то все трое, то один сменяя другого. Дионисий был тут же, помогая разбирать потертые письмена, домысливая события, восполняя утраченные строки. Приходил и великий князь. Он тихо присаживался в сторонке на стулец и часами наблюдал за кропотливой работой монахов. 20 марта работа была окончена. Дмитрий Константинович, листая страницу за страницей, лишь восхищенно цокал языком и покачивал головой. Монахи стояли поодаль, смиренно склонив головы, а Дионисий шумно дышал, поглядывая на князя. Перевернув последнюю страницу, князь воскликнул:
— Уму непостижимо! Ноне радость великая! Чем мне отблагодарить трудников? — повернулся князь к Дионисию.
— Труд во благо богоугоден… В монастыре книг ветхих немало, возродить бы их, да листов нет…
— Будут вам листы. Купцам накажу, привезут, если не из Новгорода, так из ордынских городов… Дай только река ото льда очистится. Порадовали вы меня! Ой, как порадовали! — князь опять склонился к книге, листая страницы в обратном порядке. — А обкладку непременно из кожи, да застежки серебряные, а по углам каменья…
С приходом весны пришли и новые заботы. Уже третье послание получил Дмитрий Константинович от ошельского князя, и одно тревожнее другого. Не зная, как пойдет хан Арапшах, Дмитрий Константинович не трогал свои полки: ни в Суздали, ни в Городце. Нижегородский же полк был в готовности, но на него князь особых надежд не возлагал и потому послал гонца к своему зятю Дмитрию московскому. Великий князь привел свою рать сам. Кроме московского, пришли полки владимирский, переяславский, юрьевский, муромский и ярославский.
Простояв почти месяц под Нижним, великий князь, оставив полки на воевод, возвратился в Москву.
Наконец пришла весть, что хан Арапша выступил из булгарских пределов и находится на реке Волчьи Воды. Объединенное войско двинулось к реке Пьяне. Нижегородский полк князь Дмитрий Константинович доверил своему сыну Ивану. Это был второй поход юного князя, чему он был рад и горд.
Войск было много, а враг далеко, и потому воеводы дали ратникам свободу. Те шли налегке, зброю и оружие везли на телегах. Став на Пьяне лагерем, бражничали, обирая мордовские селения, богатые медовой брагой и хмельным медом. Князья и бояре, бросив войско на воевод, охотились в округе на дикого зверя, пировали, бахвалились друг перед другом, строили козни.
Хан Арапша, имея всего четыре тысячи киргизов, собственно воинов его орды, и пять тысяч булгар, согласившихся на поход, прошли к Пьяне тихо. Их тайными тропами, минуя княжеские дозоры, провели мордовские старшины. Разделив свое войско на пять полков, хан Арапша неожиданно одновременно со всех сторон навалился на русские полки. Лишь немногие смогли оказать сопротивление, основная же масса воинов оказалась безоружной. Их топтали копытами коней, жалили стрелами и болтами самострелов, секли мечами и саблями. Те же, кто пытался переправиться через Пьяну и укрыться на противоположном берегу в дубраве, тонули. Река Пьяна оказалась коварной, глубокой и быстрой. Князь Иван, сбросив одежду, попытался преодолеть поток, но у самого берега водоросли не выпустили юного воителя из своих объятий.
Лишь единицам удалось бежать. Великий князь Дмитрий Константинович, снарядив обоз, спешно покинул город, понимая, что если такая огромная рать не смогла справиться с Арапшой, то ему с оставшимися двумя сотнями гридей это явно не под силу. Следуя князю, разбежались и горожане: кто водным путем в Городец, кто в леса, подальше от Нижнего, поближе к Керженцу и Ветлуге.
Только монахи Печерского и Рождественского монастырей не покинули своих обителей. Заперев ворота, вооружившись кто чем смог, приготовились к обороне. Но хану не нужны были монастыри, его ждал оставленный жителями город.
Только немногим из не поверивших принесенной побитыми ратниками вести или пожалевших свое добро пришлось испытать гнев ворвавшихся в город ордынцев. Полона не брали, брали лишь нажитое годами, еще хранившее тепло хозяйских рук. Брошенную скотину согнали в огромное стадо и погнали вниз берегом Волги. Где-то там, за Биляром, а может и Ошелом, воины должны были соединиться со своими семьями.
Уходя из Нижнего, ордынцы подожгли город.
Хан Арапша не вернулся в Булгарию. Отпустив с добычей тех булгар, что пожелали вернуться к своим очагам, с оставшимися семью тысячами он разграбил Засурье и неожиданно появился перед Рязанью. Только в последний момент успели запереть ворота, но ордынцы, окрыленные победой над московскими и нижегородскими полками, грабежом Нижнего, неудержимо лезли на стены. Рязанские ратники только начинали обряжаться в кольчуги, седлать коней, а киргизы и булгары уже наводили ужас на улицах Рязани: не щадили ни старого, ни малого… Князь Олег, раненный стрелой в плечо, с трудом пробился сквозь ордынцев и остался жив. Город же был разграблен и сожжен. Взяв большой полон, ордынцы пошли к Волге, а потом вернулись в Булгарию. Соединившись с обозом под Биляром, хан увел орду восточнее, в верховье Яика.
По уходе ордынцев монахи Печерского монастыря пришли на пожарище. Сгорело более трех десятков деревянных церквей, погорел и храм Спаса Преображения, при котором находился скрипторий. Листы летописного свода не пострадали и были перенесены в монастырь. Позже архимандрит Печерского монастыря святитель Дионисий, окунув перо в киноварь, с прискорбием дополнит летописный свод последними событиями 1377 года: «Истопша и утопе в Пиане множество князей и бояр, и вельмож, и воевод, и слуг, и воинство бесчисленно, и бысть на всех ужас великий и страх мног, и изнемогша вси и бежаща; полон мног бесчислен собраша и поидоша к Новгороду Нижнему».
2
Ростислава не забыла своих угроз: как только отзвенела капель и Волга вскрылась, она напомнила Ярославу о дочерях Ачихожии, тем более что Зара повзрослела за зиму, округлилась, а груди ее торчали, словно наконечники стрел.
Понимая, что может потерять свою ненаглядную Ростиславушку, князь нашел выход: он вспомнил настоятельный совет Ачихожии построить крепостицу у Большого Камня. Для чего он созвал тайный совет, на который пригласил лишь двух доверенных ему сотников: Липу Рыжего и Никиту Рогова. Только им, прошедшим плен, рабский труд на соляных трубах под Ас-Тарханом, решил довериться Ярослав.
Рассказав, что от них требуется, спросил:
— Дело непростое, управитесь ли?
— Не тревожься, князь. Сделаем. Сколько людей дашь?
— Сколько нужно, столько и берите. Дам лошадей, верблюдов, кузнеца с кузней… До Яика вас проводит тысячник Муса-Амир. Дальше пойдете одни. Не тороплю, обдумайте все чередом, мастеровых присмотрите, людишек… Ратников сотню сам подберу. Только за Яиком скажете, для чего и куда направляетесь, а до того будете говорить, что идете в селение Шумира — это еще ошельские земли. И вот еще что: возьмете с собой двух девочек… Поди, видели в моем тереме отроковиц… Беречь их пуще глаза! Женок берите с собой самую малость, от них только вред и раздоры. Пару лет обойдетесь… Как крепостицу поставите, приедешь сам. — Ярослав ткнул перстом в грудь Никиты.
Только в конце мая почти пять сотен работных и сотня ратников покинули Ошел. Тысяча ордынцев нагнала их на второй день пути и сопровождала, как приказал князь Яр, до Яика. Среди телег с припасами и инструментом в кибитке тряслись и дочери Ачихожии. Им было непонятно, почему они должны отправляться в столь дальний путь, хотя их господин оставался в Ошеле?
