— И послали меня с тем, чтобы твоего согласия добиться, Прокопий Петрович! — окончил рассказ Терехов.
Ляпунов задумался.
— Что говорить, — медленно сказал он, — князь Мстиславский — верный человек, да и мой брат, Захар, не изменник; честные люди и Голицын князь, и ты, и все остальные. Чего же думать мне? Не любо, что поляк над нами сядет, а что делать, коли иначе от воров земли не освободишь? Там дальше видно будет! Чего думать? Скажи боярам, что воевода рязанский согласен с ними и следом за Москвой присягнет Владиславу с рязанцами. Так-то! Грамота есть? Давай сюда!
Терехов подал свиток. Ляпунов начал читать его. В это время в сад вбежал его сын.
— Обедать, тятя! — сказал он.
Ляпунов окончил чтение и, обняв сына, спросил:
— Что, Володя, хочешь, чтобы над нами поляк царивал?
— Не хочу! Хочу прогнать поляков из Руси.
— Так, милый, так! — погладил его по голове Ляпунов. — Ну а покуда пусть и поляк потешится! — Он вздохнул и встал. — Пойдем, Петр Васильевич, не побрезгуй!
Они прошли в горницу, где уже был накрыт стол.
Хозяин помолился и сел, указав Терехову место по свою правую руку. За столом он расспрашивал у него о всех подробностях свержения Василия и тихо радовался.
— Истинный он враг Руси! — сказал он. — Кабы не было у нас этого Василия, никакой смуты мы не знали бы. Даже при Гришке покойнее было бы! Ну да авось и к нам красные дни вернутся! Эй, отрок, подай меду! Выпьем за Русь-матушку!
Он поднял кубок и осушил его.
На другой день Терехов уже ехал в Москву.
Был вечер, когда он приехал и, несмотря на позднее время, передал ответ Ляпунова.
— Когда так, — сказал Мстиславский, — то присягнем Владиславу!
В тот же день Москва начала сношения с гетманом Жолкевским. Долго длились переговоры, пока наконец не были оговорены все пункты договора. И тогда на Девичьем поле стали приносить присягу Владиславу.{33} В роскошно убранных шатрах присягнули договору сперва гетман, а потом польские полковники за короля, королевича, Речь Посполитую и все войско, а за ними бояре, князья и прочие вельможи. Три дня звонил кремлевский колокол, собирая московских людей к присяге; князь Мстиславский по всем городам разослал грамоты, а с ними детей боярских для приведения городов к присяге. А тем временем «вор» готовился к нападению на Москву. Но теперь москвичи были уже спокойны. Главную силу «вора» составляли поляки, и москвичи знали, что они не пойдут друг на друга. Тем не менее князь Мстиславский собрал войска до пятнадцати тысяч человек.
Польские офицеры в бездействии бражничали под Москвой и жадно говорили о том времени, когда войдут наконец в эту обетованную землю.
— Мы лишь на том условии и с вами соединились, — заявили Чупрынский и Хвалынский, — чтобы первыми к москалям войти. Наши полковники знают, что делают!
— Ну, не больно-то дадут вам разжиться, ежели москали нашему Владиславу присягнут! — возразил Одынец.
— Не о том говорите, панове, — вмешался ротмистр Млоцкий, — вы лучше скажите мне, как мы будем с Сапегой биться? Ведь он — славный рыцарь и не москаль!
Разговор сразу принял другое направление. Всем было ясно, что трудно избежать стычки с сапежинцами, и всем было тяжко это сознание.
Таким образом, когда русские присягнули Владиславу, всем было не радостно, а грустно, потому что битва с родными становилась неизбежной.
— Вам что, — с грустью сказал Ходзевич, — вы мало кого знаете, а я пришел с Сапегой, с ним походы делал, мне там все — братья! Ох и беды на мою голову!
— А мы разве не стояли с ним под Троицей? — возразили офицеры Зборовского.
— И чего ему в «воре» этом? — удивлялись другие.
— Тсс! — поднял палец кверху пан Млоцкий и лукаво улыбнулся: — Гетману начхать на «вора», вот что! А служит он только для прекрасных глазок воеводянки! Уж я знаю!
— Пожалуй, и так! — согласился Ходзевич. — Помню два раза: один раз — когда она к нам в Царево Займище приехала и Сапеге под покровительство отдалась, а другой — когда в Дмитров попала, бежав из Тушина. Ну да тогда бы и всякий в нее влюбился!
— А что? Хороша очень? — жадно спросили слушатели.
— Не то! И красива, спора нет, а смела, смела, как бес! Осадили нас тогда москали, живьем взять хотели. Наши духом упали, а она, как штурм, сейчас на стены, на самый вал и впереди всех! Молились на нее, ну а гетман голову потерял!
— Много вы гетмана, пан мой, знаете, — перебил его Хвалынский, — а я скажу, что потому он ее в Дмитрове удерживал, что хотел к королю отправить! Вот что!
В это время в палатку вошел жолнер.
— Пан Ходзевич тут? — спросил он.
— Есть! — ответил Ходзевич.
— Его ясновельможность пан гетман коронный просит вас!
Ходзевич удивленно переглянулся с компанией.
— Чего смотришь? — засмеялся Млоцкий. — Гетман тебе отпуск дать хочет на розыски твоей любы!
— Ой ли? — весело сказал Ходзевич, выходя.
Жолкевский был один. Он в раздумье ходил по своей палатке и, увидев Ходзевича, остановился.
— А, добрый день, пан поручик! — приветствовал он поручика. — Садитесь! — И Жолкевский снова заходил по палатке. Ходзевич сидел и ждал. Вдруг гетман остановился пред ним. — Вы ведь — сапежинец, кажется?
— Совершенно верно!
— А отчего вы оставили его?
— Меня гетман сам послал к пану Мошинскому!
— А, помню! Так гетман благоволит к вам?
— Он был отец всем нам, офицерам!
— Так, так! Видите ли, мы должны избавить их от «вора», и в то же время тяжело драться со своими, да и для русских это — большой соблазн! Съездите сами к гетману, объясните ему, скажите, что я завтра обещал двинуть полки против него. Пусть он оставит «вора»! Мы не можем заплатить ему столько, сколько он требует, но удовлетворим его, как Зборовского и Калиновского. Чего лучше! Съездите! Если дело кончится миром, я отпущу вас! Ну, с Богом!
Ходзевич при этих словах радостно вскочил.
— Я сейчас, ваша мосць.
— Скажите, что это во славу Речи Посполитой!
Ходзевич поспешно вышел.
— Ну что? С чем? — спросили его приятели, когда он вернулся к ним в палатку.
— Послали уговорить гетмана Сапегу на добрый мир, иначе завтра битва!
— Завтра? — воскликнули все.
— Да, так гетман сказал.
— Пан поручик, пан Янек! — заговорили все разом. — Уговори, чтобы братская кровь не лилась!
— Если бы я был Сапега! — вздохнул Ходзевич.
Пахолик заявил, что конь готов.
— Ну и в путь! До свиданья, товарищи! — сказал Ходзевич и вышел.
Борзый конь домчал его до Коломенского в три часа.
Село Коломенское представляло теперь укрепленный лагерь. Оно было обнесено валом, и с него глядели чугунные пушки; пред валом тянулся ров. Везде стояли поляки, у ворот разъезжал отряд жолнеров. Увидев Ходзевича, отряд направился к нему, но едва он приблизился на несколько саженей, как начальник отряда ударил свою лошадь и с криком понесся к Ходзевичу. Это был Свежинский.
Друзья крепко обнялись, не сходя с коней. Подъехавшие жолнеры тоже узнали своего бывшего поручика и радостно здоровались с ним. Сбившись все вместе, они поехали к лагерю.
— Неужели служить к нам? — торопливо спросил друга Свежинский. — У кого ты там? У самого коронного? О-го! И порох видел? Вот счастливый! Ты потом расскажи про Клушино; я соберу офицеров. Зачем приехал?
— К гетману! — ответил Ходзевич. — Уговаривать его сойтись с нами. Неужели мы с тобой рубиться будем?
— Да никогда! — горячо ответил Свежинский. — Брошу саблю и не двинусь! И многие из нас тоже так решили, а гетман сам… вот поди! Верно говорят, его наша Маринка за нос водит. Веришь ли, смотреть смешно: и гетман, и Заруцкий за ней, как псы, а она, как царица, командует. Сам-то «вор» струсил, в Симоновом монастыре ждет; так наш маршалка послал к нему уговаривать! Потеха и слезы! Нет, мы не будем драться!.. Вот палатка гетмана; он дома. Как кончишь с ним, приходи ко мне, поговорим! Ну, пошли тебе Господь Бог!
Свежинский отъехал. Ходзевич соскочил с коня и велел доложить о нем гетману; тот сам выбежал к нему из палатки.
— Ян Ходзевич, пан поручик! Челом тебе, челом, друже! Ну как, что? Где твоя красотка? Хорошо ли принял тебя король? Говори!
Ходзевич был очарован приемом Сапеги, однако вопросы гетмана перевернули его душу, и у него брызнули слезы.
— Что ты, мой тезка? С чего плачешь? — удивился Сапега.
— Убежала! — ответил Ходзевич.
— И ты не разыскал ее?
— У меня еще не было часа свободного, я все на коне для пользы родины. Я жду, как благодати Бога, когда мы займем Москву и я буду свободен.
Сапега вдруг нахмурился.
— Если так, тебе долго ждать придется. Москали присягнули Владиславу, но Москву займем мы. Переходи ко мне на службу!
