— Если так, тебе долго ждать придется. Москали присягнули Владиславу, но Москву займем мы. Переходи ко мне на службу!
Ходзевич упал на колени.
— Мосць пан! Меня послал к вам гетман, но помимо его все наше рыцарство молит вас: не, лейте братской крови понапрасну! Гетман просил передать, что он удовлетворит офицерство так же, как Зборовского и Калиновского. На большее нет средств. Не лейте шляхетской крови на соблазн москалям!
Сапега гневно отшатнулся.
— Не понимаешь ты, что говоришь! Мы не королю служим, мы — вольные. Раз мы клялись посадить на престол царя и царицу, мы так и сделаем и не изменим клятве! Что москали Владислава выбрали — это хорошо, но какая польза от того нашей отчизне — не понимаю! Так и передай гетману. А сам, — прибавил он ласково, — переходи ко мне; я тебя полковником сделаю! Ну, встань!
Ходзевич поднялся с колен бледный и потрясенный и воскликнул:
— Не хочу верить, чтобы поляк поляка бить начал!
— И мне того не хочется, — ответил Сапега и тотчас же, смотря через голову Ходзевича, спросил: — Что, что он ответил?
Ходзевич оглянулся, увидел маршалка и молча поцеловался с ним. Маршалок поклонился Сапеге и сказал:
— Его величество говорит, что из монастыря никуда не выйдет, только просит вашу мосць прислать ему отряд для его охраны. А ее величество вас к себе ждут!
Лицо Сапеги радостно вспыхнуло.
— Сейчас! Готовь коня! Ну, я пойду, — сказал он Ходзевичу, — а ты зайди ко мне вечером на кубок венгерского!
— Не могу, ваша мосць, я должен отвезти ответ гетману! — ответил Ходзевич.
— Ну, твое дело! Так скажи ему все, что слышал. Я — делу не изменник! — И с этими словами Сапега вышел.
Следом за ним вышел и Ходзевич и прямо прошел к своему другу.
Свежинский уже ждал его, но, к удивлению Ходзевича, был одет в рейтузы, жупан и при сабле. Они поцеловались.
— Видишь, — сказал Свежинский, — я дал слово вести тебя к товарищам. Все хотят видеть тебя, а потому и спрашивать о гетмане не буду. Расскажи о себе и о ней. Что, слюбились?
— Лучше бы мне не знать ее, чем так мучиться; лучше бы не видеть ее! На гибель мне любовь эта. Я весь извелся, меня черная тоска съела. Я покоя не знаю! — воскликнул Ходзевич.
Его глаза вспыхнули, лицо побледнело, и Свежинскому стало страшно. Он схватил друга за руки и, усадив на лавку, спросил:
— Что же, не любит?
— Хуже! Убежала… пропала… сгинула! Пашка моих жолнеров убила! Горе мне, яд!
Ходзевич схватился за голову. Свежинский налил водки и поспешно дал ему выпить.
Ходзевич немного оправился и рассказал все, что знал о побеге Пашки с Ольгой.
— Сколько времени прошло, а я искать ее не могу! У меня ни часа нет для этого. Все битвы, поход, и вот теперь опять то же! Горе мне! Я сгорю, как фитиль у бомбы. Да!
— Это Теряев сделал! — воскликнул Свежинский.
— Какой Теряев?
— Разве не знаешь? А впрочем, откуда знать тебе? — сказал Свежинский и рассказал о своей засаде, нападении на Теряева и кровавой схватке. — И вообрази, он спасся! — окончил он. — Мои жолнеры говорят, что его порубили, а найти не нашли. Никого не осталось, даже похожего на него.
Ходзевич задумался.
— Нет! Казимир говорил — одна Пашка… Может, Теряев потом нашел их и спрятал. Ну да я найду! Время мне только, свободу!
— Я — тебе помощник, Янек! Мы всю землю обшарим! — пылко сказал Свежинский. — А теперь пойдем к нашим.
Ходзевич оправился, и они вышли.
Старые товарищи по походам встретили его радостным криком и тотчас дали ему кубок в руки.
— Что, еще не разучился пить у короля? — хриплым голосом спросил Зброжек.
— Нет, панове! — ответил Ходзевич.
— Садись и рассказывай, что Сапега? — крикнули ему Круповес и Чаплинский.
— Да что! Ничего доброго. Сейчас уехал к воеводянке.
— Ох уж эта царица! — пробормотал Чаплинский. — Значит, гетман не хочет мира?
— И слушать не хочет! Я на коленях умолял — ничего! Гетман обещался дать стации, как Зборовскому и Калиновскому, а Сапега говорит, что ему честь велит царя защищать.
— К дьяволу этого царя! Сопляк! Жид крещеный! — раздались злые возгласы офицеров, а потом наступило молчание — всем стало и досадно, и грустно.
— Ну, панове, — шутливо прервал молчание Зброжек, — прежде чем зарубим Ходзевича, выпьем с ним!
Все оживились и подняли кубки.
— Расскажи, как вы победили при Клушине. Правда, москалей было сто тысяч?
— Много было! — ответил Ходзевич и рассказал об этой знаменитой битве.
Все стали вспоминать бывшие битвы. Ходзевич узнал, как они взяли Угреш, потом вспомнили осаду Троицы, Дмитров, а там и тушинское житье. Все перепились.
Наступил вечер. Ходзевич собрался ехать назад и горячо простился со всеми.
— Стой! Я провожу тебя! — сказал Свежинский.
Они выехали вместе, и всю дорогу Ходзевич изливал пред другом наболевшее сердце. Раньше он так не любил Ольги, как после ее побега. Он вскакивал ночью и ловил ее призрак и никого так не ненавидел, как Пашку. Нет казни, которую он нашел бы для нее довольно жестокой.
— Я помогу тебе! Не бойся, мы поймаем их, — успокаивал его Свежинский.
Наконец наступило время расстаться.
— Слушай, — сказал тогда Ходзевич, — я не должен был, но не могу не сказать тебе. Наш гетман решил завтра дать битву вашему; у нас в помощь будут москали с войском.
— Спасибо тебе, — ответил Свежинский, — я передам гетману!
— Как хочешь!
Они крепко обнялись и разъехались.
Ходзевич погнал коня. Когда он въехал в свой стан, везде были уже погашены огни, и только у гетмана Жолкевского светились свечи. Он с нетерпением ждал Ходзевича, потому что ему не хотелось вести своих против своих.
Глава XXIII
Бегство «вора»
С утра на другой день весь стан Жолкевского был встревожен криками команды, звоном оружия, грохотом пушек и музыкой. Полки строились в боевой порядок и выходили друг за другом из стана, приветствуя своего гетмана, который стоял в воротах, окруженный свитой.
Из Москвы прискакал боярин. Гетман сказал ему несколько слов, и он опрометью поскакал назад.
Войска коронного гетмана вышли из стана и тогда увидели, как растворились ворота московские и русское войско длинной цепью потянулось в поле.
— Пятнадцать тысяч под командой князя Мстиславского, — объяснил Одынец.
— Ох, горе нашим! — вздохнул Добушинский. — Где же им тягаться с такой силой.
— Да не хлопочи! Сапега сам увидит и замирится, — уверенно ответил Кравец.
В это время в рядах войск произошло смятение.
— Глядите, братики! — крикнул пан Млоцкий.
Из стана Сапеги с развевающимися хоругвями выступало войско. Впереди шли поляки, дальше казаки с Заруцким во главе и, наконец, немногочисленная русская рать.
Скоро подле Девичьего поля войска выстроились друг пред другом. Спиной к стенам московским стояли русские под предводительством князя Мстиславского, с правой стороны от них отдельно выстроились польские войска под предводительством Жолкевского, а в каких-нибудь двухстах саженях стояли войска Сапеги и «вора». Но никто не начинал военных действий. Вдруг окруженные свитой гетманы отделились от своих войск и быстро помчались друг к другу.
Сапежинцы не хотели драться, были рады, увидев, что битва может кончиться мирным соглашением вождей, и все с напряжением следили за ними. Вдруг вожди стали разъезжаться, но потом опять съехались.
— На соблазн москалям станем ли друг друга рубить?! — сказал в это время Жолкевский.
Сапега задумался, а затем ответил:
— Я сам зла не хочу и согласен соединиться с вами, если вы обеспечите[26] царя и царицу.
— Не беспокойтесь! Мы отпустим их и подарим им Самбор.
— Тогда по рукам! Прошу сегодня прислать стации!
— Прошу вас к нам сегодня! — ответил Жолкевский.
— Едет, назад едет! — крикнул Кравец. — С чем-то?
— Смотри! — прибавил Зброжек. — Говорит с полковниками. Машут платками. Соединились! Виват!
— Виват!.. — загремело по полю, и в ответ тем крикам грянули войска Жолкевского.
Войско Сапеги с музыкой стало уходить с поля. Казаки и русские быстро повернули и поскакали прочь. Жолкевский подъехал к Мстиславскому и сказал ему:
— Князь, «вор» обессилен. На днях я приведу его в Москву живым.
— С нами Бог! — перекрестился Мстиславский.
Войска стали уходить с поля. В тот же вечер польские офицеры сошлись и устроили банкет.
Жолкевский послал через Сапегу грамоту «вору», в которой обещал ему Самбор или Гродно, но «вор» возмутился и разорвал послание. С казаками он заперся в Угреше, в монастыре, и решил все-таки овладеть Москвой; но его силы были сравнительно ничтожны, и его игра уже была проиграна.
