Полковой медфельдшер продезинфицировал рваную царапину, наложил марлевую наклейку:
— За неделю заживет, товарищ командир, — заверил он.
— А нам и нет больше времени на всякие хворости…
Лихим налетом на Геретанцы, Оженишки и Мнихи полк
Украинского не только помог своим соседям, но и захватил переправы через реку Дитву, почти без потерь вступил в Жирмуны. За два дня стремительных атак в полку было ранено всего четыре кавалериста, убито три и ранено две лошади.
Победителям досталось много трофеев — оружие, одежда, обувь, а самое главное — съестные припасы. Сало- шпик, консервы мясные, овощные, фруктовые, пачки галет и печенья, ароматные сигары и сигареты… И почти все — замаркировано этикетками англо — французских фирм. Уже в Жирмунах, посовещавшись с Власовым, Украинский приказал Липчанскому:
— Из всего этого добра отберите большую часть в наш походный продсклад, а всю остальную вкуснятину пустите на общий стол. Организуйте сегодня товарищеский ужин для наших бойцов и командиров.
От переживших немало передряг бойцов второго кавполка пригласили их командира Михайличенко, комиссара и начальника штаба. Повсюду усилили караулы. Коней
скучковали у сараев и заборов. На солдатский ужин сошлись около пятисот человек. Трапезу устроили на окраине местечка, в саду, разостлав на траве плащ — палатки, брезентовые пологи, фанерные листы. Хлопцы выставили сюда сытное угощение, по чарке вина, каждому участнику застолья положили по пачке сигарет.
Когда все расселись на местах, комиссар Власов приподнялся с попоны, внимательно окинул взором собравшихся и как‑то по — особенному проникновенно сказал:
— Мы собрались все вместе, единой семьей, чтобы разделить хлеб — соль за одним столом по случаю победы над врагом. На общем фоне наши последние боевые успехи — капля в море. Но и они, эти частные удачи, работают на революцию.
Власов что‑то хотел еще добавить, но вдруг передумал, открыто и широко улыбнулся, сказал:
— А теперь к вам имеет слово командир полка товарищ Украинский.
Иван Митрофанович, сидевший в центре рядом с комиссаром, встал во весь рост, тронул рукой белую наклейку на щеке, будто опасаясь, как бы она не отпала, начал застольную речь:
— Правильно комиссар сказал, какой идее служат наши скромные боевые успехи. Я объявляю всему полку благодарность за геройство. А еще хотел бы обратить ваше внимание на такой факт. Что надо человеку наипервейше? Харч, хлопцы, харч. А вы видите, кто харчует пилсудское войско? Антанта проклятая, дышло ей в горлянку. Если бы не эти союзнички, то, возможно, и войны бы не было, шляхта мазурку бы танцевала и не лезла к нам, как бешеная свынья. От нас товарищ Ленин ожидает наилучшей справы — не пускать далее пилсудцев, наискорейше прикончить войну.
Командир обвел взглядом свой гостевой армейский табор и после короткой паузы заключил:
— Хорошо вечеряйте, хлопцы, переночуем в Жирму- нах, а утречком снова в поход или в бой с пилсудчиками да булак — балаховцами, как было до сих пор.
С разрешения командира и комиссара после ужина в осеннем саду, еще не скинувшем зажелтевшую листву, началось молодое гулянье. Кто‑то принес гармошку, и она позвала на круг лучших плясунов, а вслед за лихой пляской самые голосистые кавалеристы исполнили несколько
боевых походных и народных песен. Блики закатного солнца ложились на кроны деревьев, яркими короткими вспышками отсвечивали от оружия бойцов. Когда ребята уже порядком поустали, Украинский подозвал к себе Николая Широкова и предложил ему:
— Возьми, Коля, гитару и спой нам свою любимую песню.
В полку все знали, что Широков сочиняет стихи, записывает их в тетрадку, но по своей скромности никому не показывает. На свои слова он подобрал неплохой мотив и в сопровождении гитары его песня звучала волнительно и задушевно.
Через несколько минут бывшему студенту — юристу принесли гитару и он, окруженный общим вниманием, запел мягким невысоким баритоном:
У судьбы не просим скидок.
Нынче бой и завтра бой.
Нам сейчас не до улыбок —
Смерть кружит над головой.
Может, в сабельной атаке
Недруг рану нанесет,
Или, как степные маки,
Скосит вражий пулемет.
Ну а все же мы в унынье
Не впадаем никогда.
Для грядущего призывно
Светит красная звезда.
Еще с полчаса неслужебного, товарищеского общения — и вот уже опять все стало на свои места. Послышались голоса командиров, люди стали расходиться по своим неотложным делам — на вечернюю поверку, смену караулов, кормление коней, отход ко сну.
Разбитый в районе Жирмунов враг решил взять реванш за поражение. Пилсудчики и балаховцы с остервенением навалились на советские войска вблизи литовской границы, пытаясь замкнуть в охват их северный фланг у деревни Вороново. Вместе со всей Кубанской кавдиви- зией поспешил туда и полк Украинского.
В одной из схваток с противником на пути к Вороново получилось так, что от основного ядра был отрезан второй эскадрон Сергея Тащилина. Полковая колонна пробивала
бреши в заслонах пилсудчиков и шла вперед, а от тащи- линцев не было ни слуху, ни духу.
— Наверное, их порубали ляхи, — стал кое‑кто из бойцов строить предположения.
— Или принудили сдаться в плен, — высказал свое мнение другой всадник.
Те прогнозы оказались ошибочными. Тащилин на второй день сумел прорвать кольцо окружения и воссоединиться с полком. При прорыве смертью героя погиб Хун- зат Маштоз и ранено двое бойцов. Выслушав рапорт Та- щилина, Украинский поблагодарил его за честную службу Советской власти:
— Чуяла моя душа, что ты со своими храбрецами обязательно пристанешь к нашей колонне. Великое за это тебе спасибо.
В результате дружных усилий всех частей Кубанской кавдивизии и ее соседей, действовавших в условиях отхода наступательно и активно, замысел противника на их полное окружение и на этот раз потерпел провал. Вороново и ближайшие деревни и фольварки оказались в руках красных войск. Сюда вступили и подразделения 1–го Кубанского кавполка. За две недели боев полк не понес здесь потерь убитыми, но из него по ранению и контузиям выбыло четыре командира и одиннадцать красноармейцев.
При подходе к одному из помещичьих фольварков кав- взвод лабинца Эммануила Джелудянца из первого эскадрона был обстрелян из каких‑то допотопных ружей. Конники в одно мгновение окружили фольварк и взяли в плен двух батраков, которым помещик вручил старинные ружья и приказал огнем из них защищать свою усадьбу. После первого же залпа красных кавалеристов батраки в испуге побросали свои тяжелые берданы. Взводный доставил незадачливых стрелков в штаб полка. Когда Украинский вошел в хату, где размещался штаб, комиссар Власов как раз вел допрос одного из «защитников» фольварка. Низкорослый, с небритой физиономией помещичий холоп выглядел старше своих лет. Не зная, куда деть свои загрубелые от работы руки, он то поправлял на голове заношенный брыль, то принимался теребить на шее крестик с христовым распятием. Одетый в какую‑то линялую пеструю свитку, в разношенных дырявых сапогах, человек этот производил жалкое впечатление.
— Сколько вам лет? — спросил его Власов.
— Тридцать три рока.
— Зачем же вы взялись за дробовик и стали из него стрелять по нашим бойцам? — последовал вопрос.
В растерянности молодой крестьянин выдавил из себя:
— Так пан Захруцкий казав, что красные проигрывают войну, злы, как дьяволы, всех нас сошлют в Сибирь, а мою красивую Зоську отдадут своим комиссарам для удовольствий.
Горячий по натуре командир полка Украинский отбросил от себя табурет, на котором сидел, шагнул к задержанному обывателю.
— Да ты что, чокнутый или олух царя небесного? — в гневе произнес Иван Митрофанович. — Мы за таких, как ты, кровь свою проливаем, за свободу от лютых паразитов боремся. А он своему пану, как холуй, служит, да еще руку поднимает на рабоче — крестьянских бойцов и ложные поклепы на них возводит. Я сам батрак, и мне стыдно даже слушать такие твои смердячие слова.
Чуть спокойнее спросил:
— А где ж твоя Зоська?
— Да пан же увез ее с собой в свой лесной охотничий домик, чтобы спасти там от красных.
Бросив выразительный взгляд на комиссара, Украинский с несвойственной ему грубоватой прямотой припечатал:
— Вот твой пан и положил твою Зоську к себе в постель.
И, не считая больше необходимым вести разговор, сказал Власову:
— Нужно отпустить задержанных на все четыре стороны. Путь этот христосик шукает теперь свою женку.
Дивизия продолжала отходить, маневренной обороной и смелыми контратаками задерживая продвижение противника. Последовательно она входила в состав 15–й, 3–й и
