— Аля! Аленька!
Альбинка испуганно вскочила с дерева, крепко вцепилась в веревку. Туго повязанный полушалок делал ее головку маленькой, тесный кожушок плотно облегал высокую грудь, а тяжелый подол юбки обвисал от тяжести воды и заледеневшего талого снега.
— Барин? — она удивленно наморщила лоб. — Господи, откуда вы?
— Аля, что же ты ушла? Я тебя ищу, твоим следом иду, — задыхаясь, проговорил Андрей. — Звал, звал… Ветер…
— Что это с вами, Андрей Николаич? — игриво засмеялась Альбинка. — Экий чудной!
— Где же ты была, Аленька?
— Я-то телку искала, — она ласково погладила выпирающие ребра животины. — Исхудала, родимая, чуть токо не извели, ироды. — И вдруг похвасталась: — Матушка сказала, коль найду телочку — моя будет, на приданое. Два дня ноженьки била…
Он шагнул к ней через валежину, но Альбинка отпрянула.
— Ой, барин, не худое ль ты задумал? — спросила боязливо. — Ежели худое, так я драться умею… Вы будто не в себе, барин.
Андрей дотянулся до нее, схватил за плечи.
— Аля?.. Мы же с тобой… Аленька? Я тебя на руках…
Она уперлась ему в грудь крепкими руками, стараясь оттолкнуть; огнем вспыхнули щеки, дерзко блеснули глаза.
— Не делай греха, барин. Коль барин, так и лапать возможно?
Он увидел прямо перед глазами ее руки: пальцы изрезаны осокой, черные точки заноз от шиповника. В волосах и воротнике кожушка — зеленая сенная труха…
Вконец растерявшись, Андрей выпустил ее плечи и только бормотал:
— Аля, Аленька…
А она проворно подняла телочку и повела ее, покорную и едва переставлявшую жидкие ноги. На ходу Альбинка оглянулась несколько раз, пока не скрылась за поворотом. Андрею почудилось, будто, оглядываясь она как-то загадочно и печально улыбалась. Но то могло просто казаться, поскольку заваленный снегом лес, гнутые арки из сосен да и сама белая дорога казались в тот час загадочными и печальными.
В апреле, по тающей днем и подстывающей ночью дороге, по хрусткому льду, который радует душу и предвещает весну, в солнечный полдень, сгоняющий остатки снега с берегов и высоких мест, прискакал в Бергезино небольшой конный отряд вооруженных людей.
Председатель комбеда Ульян Трофимович в это время находился в бывшей пекарне, строенной еще покойным барином Иваном Алексеевичем и теперь приспособленной для общественных дел. С ним был Елизар Потапов из Свободного. Пожилой, образованный по-книжному и рассудительный, Елизар пытался разговорить председателя, а может, и поспорить с ним, поскольку свободненского книгочея в своем селе слушать не хотели. Однако и Ульян Трофимович не больно откликался на рассуждения Елизара: накануне из уезда пришла бумага о продразверстке — деле еще не виданном и не слыханном в Березине.
— Если делать революцию, то только ради счастья народа, — говорил Елизар Потапов. — Ради его духовного и культурного развития. Чтоб жилось народу в радость, чтоб утром встал и до самой глубокой ночи, пока не лег, все было жить охота. А так-то зачем революция нужна? Свобода у нас в Сибири завсегда была, земля тоже была, сей только, не ленись. Вот развития духовного нам тут не хватало, кроме как в церковь и пойти некуда. Вот бы какую революцию сделать! Культурную!
Ульян Трофимович, слушая гостя, выглянул в окно и заметил конных, за спинами болтались винтовки.
— Кто это пожаловал? — насторожился он. — Гляди, Елизар Степаныч.
Потапов сунулся к окну и замолчал. Ульян Трофимович достал из угла винтовку и пошел на крыльцо.
Когда всадники подвернули к воротам, он разглядел на шапках красные тряпичные звездочки. Сунув винтовку за дверь, председатель комбеда пошел встречать гостей.
Молодой парень в городском пальто, перепоясанном ремнем с револьверной кобурой, подал руку, щурясь от солнца, представился:
— Мы из уезда. Коркин моя фамилия, продкомиссар. За хлебом приехали, товарищ председатель.
— За излишками? — спросил Ульян Трофимович.
— Совершенно верно, за излишками, — подтвердил Коркин.
— Пошли в контору, там обсудим, — пригласил председатель…
Тем временем березинские почуяли новых людей в селе и потянулись к комбеду. Не заходя во двор, они останавливались возле заплота и ворот, смотрели сквозь щели на веселых молодых красноармейцев. И вот кто-то первый из продотрядников метнул в сельчан снежок, девки немедленно ответили, и скоро началась привычная для весны суматошная перестрелка.
А в старой пекарне Ульян Трофимович и продкомиссар молча стояли друг против друга. Коркин вздохнул, достал и показал мандат:
— Вот, товарищ председатель, если не веришь…
— Верю я, — проронил Ульян Трофимович. — Да нет у нас излишков. Ни излишков, ни хлеба.
— Это я слышу в каждом селе, — устало махнул рукой Коркин. — Пойдешь по дворам — скирды необмолоченные стоят.
— У нас уж год как подобрали, — вздохнул председатель. — Мужиков-то мало осталось, война порастратила мужиков. А раньше и впрямь стояли.
— Вы как председатель местной власти должны понимать текущие политические моменты, — вежливо предупредил продкомиссар. — Во многих губерниях России голод, рабочим и солдатам не хватает хлеба, в городах карточная система. Идет гражданская война…
— Все понимаю, товарищ Коркин, — Ульян Трофимович посмотрел в окно на веселую войну. — Да ведь хлеб от моего понятия не родится, его сеять надо.
— Где же хлеб? — спросил продкомиссар, теряя выдержку.
— Ты, товарищ, сеял когда, нет? — вдруг поинтересовался Елизар.
— Нет! Я не сеял! И ваши эти… оставьте при себе!
— Хлеб-от один раз в году жнут, — пояснил Елизар. — Ас прошлой осени власть менялась два раз в год. Временные были — взяли хлебушек. Теперь ты приехал. А на улице весна, еще и не сеяли.
Снежки летели через заплот белыми брызгами, и девичий визг пробивал двойные рамы…
— Приезжайте осенью, товарищ продкомиссар, — сказал Ульян Трофимович. — Уродится, так будет хлеб.
— Хватит болтовни! — отрубил Коркин. — Где хлеб?
Ульян Трофимович посмотрел в худое лицо продкомиссара и сузил глаза.
— Не родился хлеб!
— Где хлеб — это надо тебя спросить, — строго сказал Елизар Потапов. — Какую вы, большевики, политику ведете? Сдается мне, нарочно голод устраиваете, чтоб народ взять в хлебную узду и держать, как уросливую лошадь.
— Эт-то что за разговоры такие? — насторожился Коркин. — С чьих это слов вы говорить так научились?
— Со своих слов говорим, своей головой думаем, — спокойно ответил Елизар. — Не пугай, я тоже человек партийный.
— Какой партии? — немедленно спросил Коркин.
— Меньшевик.
— Мне все ясно, — усмехнулся продкомиссар. — Что с вами говорить?
— Ничего тебе не ясно. У меня слов без доказательств не бывает, — продолжал Елизар. — Газета есть одна, дома, в селе Свободном сейчас находится. Так вот там, в газете этой, хоть и в царской еще, ясно написано, что в шестнадцатом году урожай был выше, чем до войны. По-хорошему-то, одного урожая на три года всей России хватило бы. Сам подумай: война мировая, торговли международной нету, значит, хлебушек весь дома остался. А к нему еще прибавь урожай за семнадцатый год!.. А хлеба-то, выходит, шиш! Куда он девался? Съели?!
— Вы что же здесь, на царских газетах политику строите? — возмутился продкомиссар. — Или я не туда заехал? И тут Советской власти нет?
— Советская власть есть, — сказал Ульян Трофимович. — Хлеба нету.
— Так чего с моим вопросом? — напомнил Елизар. — Не ответил! Где хлебушек-то?
— А вы знаете о том, какова была политика закупочных цен?! — закричал, багровея, Коркин. — Цены упали! И хлеб остался у крестьянина!
— Откуда? — махнул рукой Ульян Трофимович. — Что-то продали, что-то сами съели. Ну, и семенной…
— А я найду! — заявил Коркин.
— Найдешь, излишки — все твои, — согласился Ульян Трофимович. — Вот тебе подушный список, а вот безмен. Иди, перевешивай хлеб, ищи.
Он достал безмен и брякнул им по столу.
— У меня весовщиков нет, — отрезал Коркин. — И времени тоже. Я пойду по амбарам и выгребу половину наличного запаса. А вы обеспечите мне подводы.
— Ты что? — глухо спросил Ульян Трофимович. — В амбарах только семенное лежит…
— А я не сеял, — развел руками Коркин. — Откуда же мне знать? На мой взгляд, все зерно одинаковое.
Ульян Трофимович отшатнулся к стене.
— Да ты от Советской власти ли? Это же… Ты ведь и у нас голоду наделаешь!.. А ну, покажи мандат!
Коркин вновь достал бумагу. Трясущимися руками председатель развернул ее, прочитал, мотнул головой.
— Все одно не верю! Самозванец ты!
— А вы?
— Меня народ выбрал сюда, — председатель кивнул на окно. — А вот тебя кто послал?
— Советская власть!
Ульян Трофимович потянулся было рукой к безмену, однако вовремя опомнился. Но движение его не скрылось от глаз Коркина, он расстегнул кобуру. Ульян Трофимович понял, что делает ошибку за ошибкой, что надо добром просить, в душу ему стучаться! Может, даст послабление…
