Дорогая Эмилия!
Я так до сих пор и не знаю, развлекают ли тебя мои письма или – напротив – утомляют и остаются лежать непрочитанными на твоем прелестном бюро. Лорд Рондо уже не раз выражал удивление по поводу той усидчивости, с которой я продолжаю тебе писать, хотя я отговорилась ведением дневника, не желая выдавать маленькой тайны нашей переписки. Но даже не зная твоего ответа, не могу отказать себе в удовольствии поболтать с тобой.
Вообрази, мои предположения начинают оправдываться. Ты знаешь, что новая императрица была приглашена дворянством на основании так называемых «Кондиций». Она подписала обязательство подчиняться им, в противном случае должна была лишиться власти. И вот герцогиня Екатерина уговорила императрицу порвать эти «Кондиции» и принять единовластие. Риск огромный, хотя существовала группа дворян, которые предпочитали самодержавную власть царицы власти членов Верховного Тайного совета. Анна пошла на него и… выиграла!
Трудно описать, какой вид имели в этот день обе ее сестры. Герцогиня Екатерина лишилась своей обычной говорливости и молчала с убитым видом, царевна Прасковья не поднимала весь вечер глаз и не отзывалась ни единым словом, хотя по приезде во дворец обе принесли императрице свои поздравления. Зато Дмитриев-Мамонов не мог скрыть своего бешенства и выпил так много вина, что, по рассказам, его еле смогли на следующий день привести в чувство. Он бранился самыми страшными словами, призывая все несчастья на голову дворян, допустивших нарушение «Кондиций».
Не знаю, заметила ли сама императрица все эти страсти. Но немедленно появившийся рядом с ней ее курляндский фаворит господин Бирон – несомненно. Удивительная пара! Анна не кажется влюбленной и очень ровна в обращении с ним. Они почти ровесники по возрасту, но императрица выглядит старше и старее. Она тяжело встает и грузно садится. У нее слегка отечное лицо и заметная одышка, которую она старается скрывать, но которая не дает ей разговаривать на ходу даже во дворце, не говоря о прогулках. Это не мешает Анне быть хорошей наездницей и метко стрелять. Однако после каждой охоты она должна день или два отдыхать. Танцы ей вообще недоступны, и если она открывает балы, то лишь по необходимости, явно не испытывая при этом никакого удовольствия. Если хочешь знать, она держится со своим курляндским фаворитом скорее как законная супруга, не скрываясь, но и не испытывая особенно нежных чувств.
Зато Бирон для меня настоящая загадка. Он некрасив, зато достаточно ловок, умеет держаться в обществе и вести беседу. Его единственная подлинная страсть – деньги, хотя он предельно осмотрителен в способах их приобретения. Это каждый раз дары императрицы, которые Анна уговаривает, и с немалым трудом, его принять. Этот маленький курляндский дворянчик старается соблюдать видимость приличий как большой сеньор, начитавшись, по всей вероятности, газет и книг.
Он женат – не по любви, а потому что брак служит ширмой его отношений с императрицей. Жена Бирона – отвратительнейшее рябое, горбатое существо, со злобностью и капризами вечно недомогающего человека. Если она и служит ширмой для высокого адюльтера, то во многом умеет отомстить императрице и мужу за ложность своего положения. Бенигна – таково имя госпожи Бирон – постоянно недовольна, раздражена, переполнена жалобами на свое положение, и в результате ее гардероб не уступает гардеробу императрицы, а бриллианты, которыми обожает себя обвешивать горбунья, оцениваются уже почти в миллион рублей. Говорю «уже», потому что подарки делаются Бенигне чуть не ежедневно. У нее несколько человек детей, с которыми любит проводить время императрица. Злые языки утверждают, что среди них есть и сын самой Анны от Бирона, который назван в честь отца императрицы Иваном и по собственному отцу носит отчество Ивановича. Секрет в том, что второе имя Бирона Эрнест Иоганн переводится по-русски как Иван.
Ходят слухи, что Бирон, оказавшись перед необходимостью женитьбы, делал предложение старшей сестре горбуньи, очень миловидной немочке. Однако брак этот расстроился то ли от нежелания невесты стать участницей тройственного союза, то ли от подозрительности Анны, которая в отношении Бенигны, естественно, не может испытывать никакой ревности. Бирон должен возвращаться к ней от семейного очага с явным облегчением.
Мой боже! Я так заболталась, что забыла написать тебе о главном. Господин Бирон уже не просто курляндский дворянин. Он возведен в обер-камергеры, награжден двумя высшими российскими орденами и получил графское достоинство Римской империи. Император Карл VI поспешил выразить таким образом свои дружеские чувства к новой русской императрице. Одновременно оставили польскую и перешли на русскую службу братья обер-камергера, которые незамедлительно стали делать почти такую же головокружительную карьеру.
В таком положении обе сестры императрицы явно чувствуют себя несправедливо обойденными судьбой (как будто судьбе знакомо понятие справедливости!). Они ежедневно бывают во дворце, но тем не менее не отказываются от очень широких приемов в собственных дворцах. В Москве поползли слухи о создании ими некой собственной партии из недовольных дворян и возможности дворцового переворота. Если бы что-нибудь подобное действительно намечалось и когда-нибудь произошло, не сомневаюсь, во главе переворота оказалась бы царевна Прасковья. Мне кажется, она очень тяжело переживает упущенную возможность. Но то, что было простым вчера, становится невозможным завтра. Около Анны уже встал строй облагодетельствованных ее властью. Согласятся ли они так легко расстаться с приобретенными преимуществами. Поживем – увидим.
Москва
Анненгоф. Императрица Анна Иоанновна, Бирон, позже А. П. Бестужев-Рюмин
– Вы решительно не соглашаетесь с моими доводами, ваше императорское величество?
– О чем ты?
– О Долгоруких, государыня. Ваше требование суда, и притом самого сурового, над бывшим фаворитом покойного императора…
– Ты што, русский язык разучился понимать аль воле моей перечить решил, Ернест Карлыч? О каком таком суде над Иваном я тебе толковала? Всех Долгоруких в Тайный приказ забрать, и немедля! Всех, сказала, слышь! И отца Иванова, и братьев, и дядьев, со всех мест с семействами собрать – и в приказ на следствие.
– О чем следствие, ваше императорское величество?
– Как это – о чем? Вины, значит, никакой за ними не видишь? Жили как хотели, творили что на ум придет, и все ладно, все смерть спишет. Нет, батюшка, шалишь! А спесь их непомерная, а зазнайство, а то, что меня, царевны Российской, не замечали, поклона не удостаивали, что завещание подложное сочиняли, престол захватить собирались, сойти им должно?
– Ну разве что подложное завещание, если его удастся доказать, а остальное…
– Доказать? Это мне-то, императрице, доказывать надо?
– Но в глазах местного дворянства такая вина…
– А что за государем своим недосмотрели, что уберечь не смогли, что до болезни смертной допустили, рабы лукавые, нерадивые, – это ли не вина перед державой Российской? За нее ли ответа не нести?
– Но ведь благодаря кончине императора вы обрели престол, ваше величество, так стоит ли выказывать подобную суровость?
– В животе и смерти Бог волен, а раб за службу свою ответ должен держать – и будет держать, что бы ты тут ни толковал. Пусть Ушаков в Тайном приказе обо всем как есть дознается: о чем толковали, что замышляли, какие такие планы строили.
– Вы намереваетесь оставить Андрея Ушакова начальником Тайного приказа, ваше императорское величество? Он так верно служил вашим предшественникам и тем же Долгоруким.
– И мне послужит, не изменит. Куда ему от дела пытошного, кровью политого деваться. Добром не уйдешь – много знаешь, к людям не вернешься – ни тебе веры, ни уважения. Как люди ни подлы, а подлее палача себя не поставят. Вот и есть у него один выход – каждому хозяину до последнего вдоха служить. Андрей мастер своего дела, ой мастер! Не дай-то тебе господи, Ернест Карлович, с ним встретиться – на каждого способ найдет.
– Я не понимаю вашего сравнения, государыня. Если вы хотите меня запугать…
– А чего мне тебя запугивать, ты всегда в страхе живи – так-то оно лучше будет. Да и народ к Андрею привык, руку его знает, а то с новым-то начальником, глядишь, потачку почувствует. А мне потачек не надо.
– Но, вероятно, осмотрительнее бы было разделить власть Ушакова, не давать ему такой силы.
– И то верно. В Москве пусть пытошным делом займется Семен Андреич Салтыков, сродственник наш по матушке. Звезд с неба не схватит, а интересы мои соблюдет. Тут я покойна буду.
– Я имел в виду Петербург, ваше величество.
– Это для надзору, што ль? Тоже можно. Долгорукими пусть вместе с Андреем Юсупов займется.
