— Нас, казаков, женят рано, — проговорил Зимин. — Между тринадцатью и пятнадцатью годами уже выбирают невесту из своих же. Если к шестнадцати годам не поведут под венец, то, считай, ты уже и перестарок. Этот обычай касается всех.
— А ты что тут стоишь, глазами крутишь? — обратился ко мне Медведев. — Не хочешь ли, братец, водки выпить?
— Нам не положено в офицерском собрании прикладываться, ваше благородие.
— А за победу? За взятие Эрзерума? За покорение Девебойну? — допытывался Медведев, и глаза его как-то нехорошо блестели, будто замышлял казак чего-то.
— Не могу, ваше благородие. Не тот у меня чин, чтобы в таком обществе…
— Да оставь ты, Лебедев, — вмешался его превосходительство полковник Масловский. — В походной жизни ты нам как мать родная. И накормишь, и обогреешь. Без тебя как без рук.
— Шутите, Евгений Васильевич, ваше высокоблагородие. Я всего лишь при штабе. Строевики ко мне за то с брезгливостью относятся, дескать, штабная крыса. Всю жизнь за спинами начальства…
— Отставить разговоры! Медведев, налейте ему хоть коньяку.
Пришлось смириться, хоть в углу вокруг черкески 2-го Кизляро-Гребенского полка зрел и ширился гнойный нарыв в виде всё того же Ковшиха. Любопытный почётный гражданин крутился вокруг шашки подъесаула — оружия не простого, но украшенного Георгиевской лентой.
И Медведев налил. И я принял из его рук резной тюльпанной формы стакан. Заметив это, Ковших вскричал:
— Пей же, милый Лебедев. И вы, господа, пейте! Вот мой тост. Линейные казаки образуют прекраснейшее войско на Кавказе и являются грозой восточных горцев. Не уступая им в дикости, жестокости, варварстве и смелости, они превосходят их военной организацией, имеют лучшее оружие и лошадей. Их одежда, вооружение, седла и сбруя отличаются от чеченских и лезгинских лучшим качеством. Екатерина II основала казачьи колонии на Тереке — и теперь они стали опорой Российского государства. Растут и множатся полки и станицы. Я специально изучал вопрос. С 1856 года кавалерийские полки увеличились на третью часть, пехота — наполовину. Причина в том, что многие русские племена были деморализованы безуспешной войной, которую вела половина Европы против русских, и записались в казачьи списки. Теперь горцы, которые прежде подчинялись Шамилю, окружены станицами линейных казаков. Эти казаки состоят из разных национальностей, населяющих Русское государство. Большинство — коренные жители Дагестана. Встречаются между ними и евреи, и поляки. Целые семьи, которые должны были отправиться в Сибирь, предпочитали воспользоваться предоставленным им выбором и записывались в казаки. Солдаты, присужденные за какой-либо политический проступок к вечной службе на Кавказе, пользовались также предоставленным им выбором. Господь мой всемогущий! Вся эта смесь из поляков, русских, татар, грузин, чеченцев, аварцев, лезгин, евреев и тому подобных народов имеет теперь одну религию и один язык — русский, и каждый новый приезжий русифицируется в короткое время. Подсчитано, что с прошлого века приток диких горных жителей Восточного Кавказа, записывающихся в линейные казаки и переезжающих в станицы, необыкновенно увеличился, и это убеждает меня в высказанном прежде мнении: горские племена скоро исчезнут, и страшные казачьи колонии будут в состоянии через двадцать лет предоставить для службы царю столь же многочисленные, но гораздо более храбрые, чем Дон, полки. Господь мой всемогущий! Они выставляют, как я отметил, теперь около 20 000 человек войска всех видов оружия, имеют, кроме того, еще гораздо более сильные резервы. Народонаселение с некоторого времени сильно увеличивается, в этот момент его можно считать не меньше 300 000 душ. До сих пор они употреблялись только против восточных кавказцев, впервые в 1858 году увидели абазы на Западном Кавказе несколько полков этих варварских и смелых воинов, первое выступление которых было способно внушить страх и ужас их новым врагам. В предыдущей турецкой кампании стояли некоторые полки линейных казаков из армии Муравьева перед Карсом в Малой Азии и особенно выделялись среди всех русских полков Своего дикостью, мужеством и приверженностью русской вере. Так выпьем же за них!
Ковших говорил слишком долго. Господа офицерство опустошили свои стаканы задолго до окончания его речи, которая, впрочем, весьма понравилась обоим черкескам 1-го и 2-го Кизляро-Гребенских полков. Оба грянули хором: "За русских!" — и выпив, перевернули свои стаканы донцами вверх. Я тоже выпил.
Вкус французского коньяка оказался резким, но приятно отдавал сивухой, отсылая мои чувствования к годам давно пережитой ранней юности. Пока я пил, подъесаул не сводил с меня испытующего взгляда, а когда стакан опустел, подал мне осьмушку оранжевого турецкого фрукта, кислого и сочного, название которого я позабыл. По завершении тоста, Ковших наново взялся за своё, то есть принялся приставать к разомлевшему от коньяка Медведеву.
— А что, милый, для казака женщина тоже друг? — поигрывая жидкими усишками, поинтересовался он.
Для такого изобретателя женщина — игрушка, подружка, забава, колдушка, да кто угодно, в то время как для казака, пусть тот казак и подъесаул или офицер в более высоких чинах, женщина — вся его жизнь. Тут всё не в шутку, а по-настоящему. Тут жестокость до резни, до убийства возможна для казака. В женском вопросе даже изобретательство любого из господ офицеров ерунда. Сейчас-сейчас черкеска 1-го Кизляро-Гребенского полка объяснит салонному болтуну и изобретателю, что к чему в русском мире и какого сорта существо баба для русского мира.
Пока я так размышлял, Ковших приблизился ко мне и прошептал, метя в моё волосатое ухо:
— Милый Лебедев, не изобретательство, а бретёрство. Пойми, друг, изобретательство — это другое. Однако ни изобретательство, ни бретёрство к Адаму Ковшиху не имеет никакого отношения — это бес тебя попутал.
Сказав так, он долго хохотал, словно умалишённый. Его веселье прервало появление мужика в длинной дохе, с шапкой в одной руке и кнутовищем в другой. Мирянин выглядел так, словно только что явился прямиком из Костромской губернии, где, по слухам, имел почётное гражданство надоевший всем Ковших.
Его превосходительство Евгений Васильевич, увидев мужика, встревожился:
— Что тебе, дяденька? — спросил он.
— Разрешите обратиться, ваше превосходительство! Возница я, а там обоз, — проговорил мужик, указывая кнутовищем на окно.
— Видели мы раненых. Хватит уже, — отрезал Ковших, засовывая за пазуху мужика банкноту немалого достоинства. — Как доставишь раненых на станцию, поди в кабак да выпей за победу, а что останется — раненым раздай.
— Не могу пойти. Там раненый зовёт подъесаула Зимина. Послал меня искать.
— Кто послал? Кого послал?. Куда? Мы уже милостыню подали и обо всём позаботились. Ты с опозданием явился, любезный. Поди-поди!.. Эй, Лебедев! Проводи человека. Не захмелел же ты с одного-то стакана?
Ковших мельтешил и прыгал вокруг мужика, оттесняя того к выходу. Мужик кланялся и ломал шапку, не сводя умоляющего взгляда с черкесок.
— Умирающий. Жалкий. Христа ради, скажите, не видали ли такого подъесаула. 2-й Кизляро-Гребенской полк… — бормотал он.
Его благородие в черкеске отодвинул Ковшиха и предстал перед мужиком.
— Я — Зимин, а ты кто?
— Я — Нефёд, но там на санях один из ваших. Да он почти без языка уже. Только вас зовёт. Только просит…
— Милостыню? Эй, Лебедев, подавай шубу! Сейчас…
Наконец-то Ковших получил за свою неуместную наглость. Подоспевший Зимин протянул его нагайкой вдоль спины, и выть бы Ковшиху от боли, если б я не успел накинуть ему на плечи бобровый мех.
* * *
Это уж потом мы все вместе поспешили на улицу, где вокруг саней, вокруг дышащих паром лошадей прыгали обе черкески 1-го и 2-го Кизляро-Гребенских полков. Кто-то, жалобно стеная, причитал:
— Мама… мамочка… больно-то как! Больно!
Лошадь беспокойно переступала с ноги на ногу. Сани вздрагивали. Нефёд цокнул, схватил лошадь под уздцы, та и замерла.
