Настала ночь, взошла луна. Она светила так ярко, как это бывает только в ночь полнолуния. Пастухи развели небольшой костер и расселись вокруг него.
О чем ведут разговор старые люди, собравшись вместе? Обычно они вспоминают подвиги своей юности, дни, когда они были молоды и сильны, когда не знали усталости и болезней. Но сегодня о другом говорили старики. Один из них рассказал собравшимся, что слышал ужасную весть, будто пал в сражении с греками раджа Гриханати, а жена его бежала в Магадху. «Враг во всех битвах одерживает верх. Он разгромил армию Парватешвара[3], растоптал его земли к теперь задумал покорить всю страну, до самой долины Ганга», — заключил рассказчик.
Обидой и гневом переполнились сердца всех, кто собрался перед хижиной, когда они услышали страшную весть. Встал тогда хозяин хижины и, обращаясь к другим, сказал:
— Вспомните наше славное прошлое. Можно ли жить так, как мы живем теперь? Если бы прежде кто-нибудь сказал мне, что настанет такое время, когда страна наша покорится чужеземцу, я убил бы его на месте. Сегодня же это случилось. А мы сидим — сидим и рассказываем о том друг другу у нашего костра. Я узнал, что посрамлен и разбит великий Парватешвар, — и я еще жив! Лучше умереть, чем услышать такое!
Старик задрожал всем телом; горькие слова, казалось, разрывали ему сердце. В тяжелом молчании слушали его остальные.
Простые пастухи собрались в эту ночь у костра. Всю жизнь свою занимались они тем, что разводили скот, и не всегда до них доходили вести о походах великих царей. Живя в восточных областях Гималаев, часто не ведали они, что происходит на западе, за горными хребтами. Но долина, где они выстроили свои хижины, и пастбища, где находили корм их стада, оказались в пограничном районе между Магадхой и покоренным Александром Македонским Пенджабом. И потому много зла могли принести племени захватчики греки.
Двадцать месяцев пробыл в Индии махараджа Александр. После победы над Пенджабом алчность и честолюбие его не утолились, он задумал перейти через Гангу и завладеть Магадхой. Конники Александра частыми набегами тревожили поселения пастухов. Они отнимали: лучший скот, убивали коров, похищали женщин.
И те, кто жил у подножия гор, разбирали свои хижины, ломали загоны для скота и уходили в глубь Гималаев, к дальним нагорьям. Они предпочитали жить в диких лесистых местах, где часть их стад могла стать жертвой хищных зверей, чем терпеть грабеж и насилие. Они уходили, проклиная жестоких завоевателей.
Поэтому пусть не удивит читателя страстность, с какой говорил старик пастух.
Долго еще сидели старики, рассказывая о преступлениях неверных. Свидетелями многих этих злодеяний были они сами, о других слышали от соседей. Со священным ужасом вспоминали они обычай греков приносить на алтарь своих богов жертвенного быка, чтобы боги помогли им одержать победу в сражении. Лучшего из лучших выбирали греки для жертвы из стад бедняков. Напрасно обиженные вопрошали своего бога, отчего не пошлет он им великого воина, который отомстил бы неверным за ужасные злодеяния. Но бог, казалось, не внимал их моленьям.
Ночная беседа еще продолжалась, когда прибежала вдруг одна из дочерей старого пастуха.
— Отец, пропал теленок рыжей коровы. Он сегодня в первый раз пошел за ней на пастбище. Сейчас мы доили коров, а его нет. Стали всюду искать — и не нашли. Мне очень жаль его: ведь он был такой хорошенький, веселый. А метки какие счастливые!
Девушка не на шутку огорчилась, в глазах ее блестели слезы.
Их стадо не было маленьким, напротив — оно было достаточно велико. Но пастухи любили животных и сильно горевали, если пропадал даже самый маленький ягненок. Стада составляли все их богатство. А рыжей своей коровой и ее теленком старый пастух особенно дорожил. В окраске их были отличительные знаки, которые по пастушьим приметам приносили счастье и удачу.
Потому так встревожен был старый пастух, Сразу встал он и вышел из круга. Ему показалось дурным знаком, что известие о пропаже теленка пришло именно тогда, когда они говорили о злодеяниях греков. «Наверно, — подумал старик, — теленок отбился от стада по дороге на пастбище и какой-нибудь грек увел его».
Он расспросил всех, кто ходил со стадом, где и когда в последний раз видели теленка, и узнал, что на пастбище теленок был, но никто не видел его после того, как стадо спустилось вниз, возвращаясь в долину. Все были уверены, что теленок либо потерялся где-то в горах, либо стал добычей хищника и что вряд ли его можно будет найти. Но старый пастух был не из тех, кто теряет надежду, прежде чем сделает все, что в его силах.
— Ни крошки не будет у меня во рту, пока я не найду этого теленка! — поклялся он.
Он туго затянул свой пояс, взял в руки старый пастушеский посох и, позвав с собой тех, кто готов был пойти с ним на поиски, отправился в горы.
Как уже было сказано, стояла ночь полнолуния. По-летнему ни облачка не было на небе, и свет луны заполнял его из края в край. Дальние высокие вершины покрыты были снегом, и лунный свет отражался в них, так что казалось, будто небесная река широким потоком струится на землю и заливает ее всю. По ночам леса в Гималаях обычно кишели хищным зверьем. Но в эту ночь все живое замерло в лесах, будто околдованное волшебным светом.
Старый пастух не замечал редкой красоты ночи. Словно святой садху[4], всецело сосредоточившийся мыслями на боге, думал он лишь о пропавшем теленке, отмеченном счастливыми знаками. Каждое мгновение глаза его были готовы разглядеть в густой тени деревьев заблудившегося несмышленыша, а уши — услышать его жалобный зов.
Много молодых пошло на поиски теленка, но зорче всех были сейчас глаза старика, крепче всех — его ноги: так велико было его стремление найти пропажу.
Когда они пришли на пастбище, старый пастух велел обыскать весь окрестный лес. Он выбрал направление для каждого из своих спутников и сам пошел по одной из троп. Он не пропустил ни одной пещеры, осмотрел все заросли диких кустарников на своем пути. Но тщетно. Теленка нигде не было.
Почти теряя надежду, он свернул с дороги, по которой обычно стада спускались в долину; немного в стороне от нее был еще один, очень крутой спуск. Рискованно было идти ночью этим путем, но, подумав, что теленок мог случайно туда забрести, пастух решил поискать и там. За свою долгую жизнь старик привык к трудным пастушьим тропам, но этот спуск был так узок и крут, что он несколько раз спотыкался и падал.
Пройдя больше половины пути, он остановился. В этом месте тропа раздваивалась, и одно из ее ответвлений — чуть приметная каменистая тропка — шло на восток, в страну Магадху. Некоторое время пастух раздумывал, спускаться ли ему в долину или свернуть к востоку и поискать теленка на той магадхской тропе. Он колебался, но, почувствовав наконец сильную усталость, решил вернуться в долину.
Не успел он пройти и двух шагов, как ему показалось, что где-то неподалеку плачет ребенок. Но как мог очутиться глубокой ночью в этом диком месте грудной младенец? «Верно, это кричал какой-то редкий зверь», — подумал старик и не стал останавливаться. Но снова, и теперь уже совершенно явственно, до него долетел жалобный детский плач.
Было трудно заставить себя вернуться, но пастух решил, что все-таки надо взглянуть, что это за диво, и пошел по тропе, что вела в Магадху. Именно с той стороны доносился плач.
Пройдя по тропе шагов пятьсот, старик понял, что плач раздается из-под огромной, развесистой смоковницы, которая отбрасывает густую тень к своему подножию. Он поспешил к дереву. Там, на груде сухих листьев, лежал белоснежный сверток. В нем, захлебываясь плачем, извивался крохотный младенец.
Жалость и удивление охватили старика. Он наклонился, взял сверток в руки и вынес из тени на лунный свет. Он успокоил ребенка и, прижав его к своей груди, произнес:
— О всемогущий Владыка Кайласы[5]! Не ведаю я, произошло ли великое несчастье или великое преступление совершилось здесь. Но, видно, так пожелал ты, чтобы, пойдя на поиски своего теленка, я нашел этого прекрасного младенца. Видно, такова воля твоя, чтобы именно я вскормил и вспоил его, чтобы я, бедный пастух, его вырастил. Ни знатности, ни богатства не могу подарить я ему, но я отдам ему всю свою любовь.
Едва старик прижал к себе младенца, тот сразу же замолчал и крепко прильнул к его груди. Думая про себя, что есть особый знак в том, каким чудесным образом дарован ему младенец, держал старик путь домой в долину, В деревне он узнал, что теленок его нашелся. Это известие окончательно утвердило его в мысли, что все происшедшее с ним случилось по воле всеблагого Шивы.
Он показал младенца соплеменникам, и те, разглядев богатую материю, в которую он был завернут, решили, что ребенок, должно быть, знатного рода. Но на теле его не нашли никакого другого знака, кроме охранительного браслета, усыпанного драгоценными камнями.
