вздохнул и сказал себе: «Что тут философствовать! Нами правят боги. Как они хотят, так оно и случается... — Подошёл к окну, посмотрел во двор. — Парит сегодня сильно. Видно, быть грозе. Хорошо бы испить клюквенного квасу».
А Малуша и сын вышли из каменного трёхэтажного, островерхого терема и отправились по бревенчатой галерее вдоль стены, опоясывающей хоромы. Тут, внутри, за стеной, был своеобразный княжеский городок: кузня, помещение стражи, склады с продовольствием, кухня, винные погреба, чуть подалее — острог, несколько дворцов и жилые клети прислуги. В старом деревянном дворце обитала княгиня Ольга. С сыном своим Святославом пребывала она в натянутых отношениях и обычно предпочитала жить в собственном граде Вышгороде, в нескольких верстах на север от Киева. Но теперь Святослав был в походе, Ольга управляла одна и поэтому волей-неволей переехала в стольный Киев.
Доски перехода чуть поскрипывали под ногами Малуши и мальчика.
— Как взойдёшь к бабушке в одрину — наставляла мать, — не забудь отвесить поклон и сказать: «Здравия желаю, великая княгиня Ольга свет Бардовна». И к подолу её приложиться.
— Ладно, — княжич морщился на её слова, — помню хорошо.
В деревянном дворце было чуть прохладнее. Миновав несколько палат, в том числе и парадную, называвшуюся гридницей (в ней устраивались пиры князя с гридями — личной его дружиной), мать и сын оказались у спальни (или, по-другому, одрины: одр — постель).
— Покажись-ка! Так... — Осмотрев наследника с ног до головы и поправив ему тесёмочки на сорочке, женщина сказала: — Ну, пошли, — и открыла дверь.
На одре, под высоким балдахином, восседала княгиня. Стойки балдахина, из слоновой кости, были все в фигурках: снизу, у основания, по собаке сидело, выше — русалки полевые средь травы и цветов, выше — птицы, звёзды, кометы. Наверху балдахина сияло солнышко, вытканное золотом на парче.
Стены, потолок также были в рисунках: райские сады, птицы с головами красавиц, добрые олени, ласковые зайцы и священные петухи. Островерхое окно разноцветными стёклышками сверкало.
Ольге нынешней весной исполнилось пятьдесят. Миловидное некогда лицо несколько обрюзгло с годами, под глазами образовались мешки, зубы стали жёлтыми. Волосы её были спрятаны под шитой круглой шапочкой. Серьги-колты колыхались от мерного дыхания. Грузная, измученная болезнью — у неё постоянно кружилась голова, а в глазах при этом мелькали стаи чёрных мух, — бабушка сидела, откинувшись на подушки, словно тесто, вылезшее из квашни. Ей вчера сделали кровопускание. Чувствовала она себя лучше, но от слабости находилась в состоянии полудрёмы.
Рядом с ней сидел её духовник — православный священник отец Григорий. Как известно, Ольга крестилась 21 мая 946 года и взяла себе христианское имя Елена, в честь жены византийского императора Константина Багрянородного. Но языческая Русь называла её по-прежнему Ольгой.
У Григория была борода-лопата, щёки в красных прожилках и такой же круглый нос. На груди священника, выделяясь на тёмной рясе, находился массивный серебряный крест.
Княжич с поклоном произнёс заученное приветствие. Ольга подняла набрякшие веки, и в глазах её, увидевших внука, вспыхнула искра жизни.
— Кто к нам пришёл! — радостно проговорила княгиня. — Вольдемар, подойди сюда, детка.
Мальчик приблизился к бабушке и поцеловал подол шёлковых одежд. Та провела ладонью по его мягким волосам.
— Вот на кого надежда, — заявила она. — Ярополк слишком хил и мелок. А Олег простоват... Лишь Владимир — как «владыка примирения» Рюриковичей и древлян Нискиничей — станет князем, достойным Киева!
— Коли примет христианскую веру, — не замедлил проявиться отец Григорий.
— Слышишь, внучек? — оживилась княгиня. — Тятя твой, Святослав, убоялся своей дружины. Для него дружина, верящая в Перуна, выше спасения собственной души. Но тебе, Вольдемар, не пристало трусить. Обещаешь мне, своей бабушке, Киевскую землю крестить?
— Обещаю, конечно, — отвечал княжич легкомысленно.
Ольга засмеялась от радости. И отец Григорий благодушно кивнул.
— Ты, Малуша, не надумала ли креститься? — повернулась больная к матери Владимира.
— Право слово, не знаю, — потупилась та. — Я страшусь гнева Святославлева...
— Перед родами хорошо озариться светом учения Господа нашего Иисуса Христа, — наставительно произнёс священник.
— Да, самой покреститься и дитя новорождённое крестить, — подтвердила бабушка.
— Коли князь позволит...
— Да, позволит он, грешник окаянный! — покривила губы Ольга. — Жди от него этой княжьей милости!.. Надо решать самой.
— Хочешь, дам почитать тебе книгу святую — Евангелие от Матфея? — обратился к Малуше отец Григорий. — Давеча привёз из Моравии отец Иоанн. Писано кириллицей. Прочитаешь — вернёшь.
Женщина сказала с поклоном:
— Буду благодарна. Ознакомлюсь с душевным трепетом.
Неожиданно дверь открылась, и в одрину вбежали два взволнованных юноши — княжич Олег, лет пятнадцати, и его приятель, на три года старше, сын боярина Ушаты — Путята. Преклонив колена и отвесив поклоны, оба стали наперебой объяснять:
— Не вели казнить, а вели слово молвить, великая княгиня!
— Мы с дурными вестями!
— Степняки на подходе к Киеву!
— Мы с Путятой охотились вдоль Днепра в стороне Витичева. Смотрим, а на башне сигнальной костёр горит!
— И навстречу нам — беженец из Родни. Говорит, что в долине Стугны пыль стоит столбом — печенежская конница идёт!
— Мы сказали Люту... то есть Мстиславу Свенельдичу, он уже велел затворить ворота и пошёл снаряжать гонцов к Претичу в Чернигов, за помощью.
Ольга от этой новости подалась вперёд и с испуга перекрестилась:
— Свят, свят, свят, — прошептала она. — Да откуда ж им взяться, степнякам-печенегам, тут? Ведь они далеко, за днепровскими порогами. Хан их Куря — наш недальний родственник и в союзе со Святославом, вместе воевать ходили. Прежде не совались на Киевскую землю.
— Значит, было с чего обнаглеть поганым, — покачал головой священник. — Не дай Бог, что со Святославом стряслось в Болгарии!..
А Малуша крепко прижала к себе сына; тот уткнулся в тёплый мамин живот и стоял ни жив ни мёртв от страха. За окном раздавались раскаты всполошного колокола — он предупреждал киевлян о грозящей опасности, а ему вторил гром, исходящий с небес.
Переяславец-на-Дунае, лето 968 года
Церковь Успения Богородицы оставалась единственной в городе после его захвата Святославом. Он пришёл сюда прошлой осенью, накануне зимы, отхватил часть Болгарии — от низовьев. Дуная и почти что до самой Янтры, — овладел массой городов, а Переяславец провозгласил собственной столицей. Церкви все пожёг, а священнослужителей разогнал. Лишь одна небольшая
