церковка на окраине, за горой, странным образом тогда уцелела — может, потому, что была из камня, или по недосмотру воеводы Свенельда. В ней служил отец Нифонт — молодой, энергичный, с мощным красивым голосом. Прихожане относились к нему с теплотой и нежностью.
Князь, остыв, повелел Нифонта не трогать. А потом даже разрешил взятой в плен византийской монахине Анастасии на заутрени ходить. Но в сопровождении Милонега и приставленной к ней холопки.
Девочка, узнав, что её похитили и везут не в Константинополь, на юг, а в Переяславец, на север, долго плакала, не хотела есть и молила вернуть её в монастырь Святой Августины. Князь решил посмотреть на гречанку. Был он коренаст, круглолиц и брит. С бритой головы его свисал оселедец — длинный чуб, оставленный на макушке. Длинные усы были, как у рака. Мочку левого уха оттягивала серьга — золотая, толстая, а на ней жемчужины и рубин горели. Серые глаза гипнотически взирали на собеседницу.
— Хороша, — сказал Святослав, разглядывая монашку. — Греческая кровь — одухотворённая кровь.
Калокир, явившийся вместе с князем, говорил с ним по-русски:
— Но Анастасия — гречанка лишь наполовину; по матери Феофано. Иоанн Цимисхий, её отец, по происхождению армянин, из семейства Гургенов. Так же, между прочим, как и сам правитель — Никифор Фока.
— И армянская кровь не хуже, — отвечал Святослав. — Ты спроси у неё, пожалуйста, чем ей так не понравилось у меня в Переяславце? Плохо кормят? Невнимательно за ней ходят? Издеваются? Унижают?
Калокир перевёл на греческий. Девочка сидела нахохлившись, глазки долу, губки сужены. Посмотрела на Святослава мрачно:
— Как он думает — под замком сидеть приятно?
Князь ответил:
— Ничего, это ненадолго. Вот отправим её на Русь — будет без замка. Сделаем княгиней. Замуж выдадим за сына моего, Ярополка. Чем в монастыре погибать — может, веселее получится?
Дочка Феофано молчала, переваривая услышанное. А потом попросила кротко:
— Хоть позвольте мне по уграм на заутреню ходить. Две недели я не молилась в церкви. Это тяжкий грех.
Святослав разрешил и вышел.
Так она и стала посещать отца Нифонта.
С Милонегом, сопровождавшим её, поначалу не хотела общаться: он участвовал в её похищении. Но потом обида забылась, новые заботы стали занимать, и она задала вопрос:
— Милонег, скажи, Ярополк — добрый или злой?
Юноша посмотрел на неё с улыбкой:
— Нет, совсем не злой. Но не слишком добрый...
— Сколько лет ему?
— Около семнадцати.
— А на вид — симпатичный или уродливый?
— Да не знаю, право. Страшным его не назовёшь, но и не красавец. Не особенно такой видный. Он не богатырь.
— А по-гречески понимает?
— Как и я примерно. Нас один учитель учил. Знаешь, Ярополк — мой племянник. Сын моей покойной сестрицы. Мой отец ему — дед.
— Интересно! Твой отец — тоже князь?
— Нет, он волхв.
— Что такое «волхв»?
— Как тебе сказать? Чародей, прорицатель. Может исцелять, вызывать дожди, разгонять облака. Знает все приметы. И гадать умеет — по полёту птиц, по воде, по земле, по расположению внутренностей жертвенных животных.
— Надо же! — сказала она. — И тебе передал это мастерство?
Милонег мотнул головой:
— Я не захотел. Нет желания волхвовать, кудесничать. Место моё — на войне и в походе. В мечниках у князя.
Девочка внимала ему с любопытством.
— Есть ли в Киеве православная церковь? — продолжала она.
— Даже две: на Подоле — Ильи-пророка, но уж больно старая, а вторая в центре — Святой Софии, выстроена лет десять тому назад Ольгой Бардовной. Деревянная, небольшая, но красивая очень. Службы там отец Григорий ведёт. Он княгиню Ольгу крестил, стал её духовником, вместе с ней ездил в Константинополь, а по-нашему, в Царьград. Там она встречалась с Константином Багрянородным, получила благословение патриарха Полиевкта.
— Хорошо, — оценила Анастасия. — Значит, отец Григорий отпустит мне грехи...
Так они ходили по дощатой мостовой, мимо одноэтажных построек Переяславца. Сзади ковыляла холопка — привезённая Святославом из Хазарии, после его похода 964 года. Князю нравилось, как она готовит конину, и поэтому Суламифь отправлялась с ним во все его путешествия.
— Можно заглянуть к ювелиру? — как-то раз обратилась монахиня к Милонегу. — Только посмотреть. Всё равно у меня денег нет.
— Загляни, разумеется. Жалко разве?
Ювелирная мастерская представляла собой небольшой закут, где сидел мастер в кожаном фартуке и припаивал на какую-то брошку мелкие серебряные крупинки. Пахло канифолью. Отложив паяльник и поправив волосы, мастер встал и приветственно поклонился. Говорил он по-русски с явным болгарским акцентом:
— Добры дён, русски госпударь. Честь велика ест на меня посещение то ваш. Чем обязан русски госпударь?
Милонег сказал:
— Покажи-ка, братец, нам серебряные колечки.
Ювелир поклонился и достал несколько шкатулок. У гречанки заблестели глаза, и она, с непосредственностью подростка, начала примерять драгоценности. Небольшое кольцо с маленьким бриллиантиком пришлось ей по вкусу. Отведя руку в сторону, любовалась переливами граней камня.
— Эх, — сказала, снимая. — Почему я ещё не княжна? Не имею права себе купить...
— Сколько стоит? — спросил Милонег.
Мастер поклонился:
— Ползолотника, госпударь. Это ест десять динарий.
— Ладно, я беру, — мечник развязал кошелёк, висевший на поясе, вынул деньги, отсчитал серебряные монетки.
— О, зачем ты тратишься? — покраснела монашка. — Я не вправе принимать от тебя дорогие подарки.
— А, безделица, Анастасо, — отмахнулся юноша. — И тем более, что я тебе буду не чужой, дядей стану.
Взяв колечко, он надел его девочке на пальчик.
— Как красиво! — произнесла она в восхищении. — Я благодарю, Милонег. Можно мне поцеловать тебя в щёку? Как племяннице?
— Можно, — разрешил сын волхва несколько смущённо.
Он почувствовал на своей щеке след от маленьких нежных губ. Что-то ёкнуло у него в груди. Сердце замерло.
Выйдя из мастерской, молодой человек спросил:
— Хочешь, буду учить тебя русской речи?
— О, конечно! — обрадовалась она. — Это было бы очень хорошо! Я могла бы начать немедленно.
Мечник посмотрел на неё игриво:
— Что ж, произнеси: «лю-бовь»...
— Лу-бофф... — вытянула губы Анастасия. — Что такое «лубофф»?
— «Агапэ», — повторил он по-гречески.
Занимались языком каждый день после возвращения из похода в церковь. Милонег объяснял значения русских слов и попутно рассказывал об обычаях, праздниках, об устройстве жизни. Девочка внимала, иногда поражалась:
— Значит, ваша вера допускает иметь
