руки не отец, а брат — восьмилетний Добрыня...
Открывая глаза, видела одрину — тётка Ратша гладила её по щеке, говорила ласково:
— Берегиня, Берегиня, сбереги милую Малушу, чистую её душу, как воды напиться, дай ей разродиться! — начинала пританцовывать и махать кнутом — справа, слева, отгоняя нечистых духов. Колдовала над водой, вешала над одром колоски пшеницы, ивовые ветви, мазала роженице лоб и губы мёдом.
Тётка Ратша не была учёной, как Жеривол, но слыла чаровницей-потворницей, заговаривала зубы, отводила порчу, принимала роды. И на княжьем дворе относились к ней благосклонно.
Тётка прыгала с распущенными волосами, тоже в одной рубахе, надетой на голое тело, босиком.
Вместе с ней танцевали и другие повитухи — из числа княжеских холопок.
Но тяжёлое забытье вновь накатывало на бедную роженицу, видела она лицо Мала, сосланного Ольгой в Любеч, где его презрительно называли Малко, не давали видеться с нею и Добрыней. А потом Свенельд, заправлявший в их Древлянской земле, появившись в Любече во время полюдья, меч вонзил отцу под сердце. «Тятя, тятя, — снова звала Малуша. — Не ходи туда, он тебя зарежет!» Он стоял, качаясь, пересиливая смерть, а Свенельд смеялся, обнажая длинные, хищные зубы...
* * *
В Киеве вечерело.
Жеривол взошёл на крыльцо дома купца Иоанна. Иоанн был варяг. Но не тот варяг, большинство которых приходили на Русь непосредственно с севера. Многие норвежцы и шведы счастье и богатство искали по всей Европе. Обживали Исландию. Добирались до Северной Америки. Обогнув Пиренейский полуостров, заходили в Средиземное море, плыли дальше, в Константинополь. Поступали на службу к императору. Становились землевладельцами и купцами. Из таких вот «византийских варягов» и происходил Иоанн. Он крестился в Константинополе, приезжал с товарами в Киев, тут женился, отстроился и осел. Продавал теперь русские товары в Царьграде. И растил трёх детей: двух родных — Павла и Фёдора, а ещё приёмную дочку Меланью, по прозвищу Найдёна. Девочку подбросили к церкви Святой Софии, а варяг Иоанн малютку удочерил.
Жеривол вошёл в дом к купцу, и навстречу ему появился хозяин — крепкий и подвижный, с умным загорелым лицом и приветливым взором. Руку приложил к груди, поклонившись:
— Здравия желаю. Чем обязаны? Разреши предложить чарку розового муската, привезённого мною из Царьграда? — говорил он с лёгким скандинавским акцентом.
Жеривол кивнул:
— Что ж, не откажусь. И, пожалуйста, Иоанн, давай по-простому. Сейчас не до тонкостей в обращении. Я пришёл по делу чрезвычайной секретности.
— В горницу прошу, — пригласил купец.
Горница была чистой, праздничной, с образами в красном углу. Сели, пригубили терпкое искрящееся вино.
— Мы с тобой — люди разной веры, — начал Жеривол, — да и разного племени тоже. Только Киев у нас один. Здесь живём, здесь испустим дух. Ты уйдёшь в киевскую землю — по христианскому обычаю, я взовьюсь к киевскому небу в дыме погребального костра — по обычаю русскому. Нам с тобой нечего делить. И пришёл я к тебе за помощью в этот роковой для Киева час.
— Слушаю, — ответил варяг.
— Сыну твоему; по прозвищу Варяжко, а по имени Павел, десять лет. Он смышлёный мальчик. А великая княгиня Ольга Бардовна стала для него крестной матерью. Княжескую милость надо оправдывать... Иоанн, я прошу: ты дозволь нам послать Варяжко с донесением к Претичу, — и кудесник рассказал купцу о намеченном. — Есть, конечно, немалый риск, — подытожил он. — Но другого выхода мы с Мстиславом Свенельдичем не смогли найти.
Иоанн сидел невесёлый. И задумчиво руки тёр, словно мыл их, подставляя под холодную водяную струйку. Наконец он проговорил:
— Я согласен. Если сам Павлуша возьмётся за это дело. Силой заставлять его не хочу.
— Ну, тогда прикажи кликнуть мальчика.
Павел был кудряв, или, лучше сказать, «каракульчав», — и напомнил Жериволу вьющиеся волосы его Милонега. Он смотрел ясно и открыто, в чём имел сходство с Иоанном. Ольга всегда хотела подружить его со своими внуками. Но из этой затеи ничего не вышло: старшие — Ярополк и Олег — знаться не хотели с «какой-то малявкой» (и к тому же «малявка» много образованней их была — мальчик говорил и по-гречески, и по-норвежски, разбирал кириллицу, знал основные псалмы наизусть); а Владимир, напротив, на два года моложе Павла, был не интересен ему самому. Бабушке пришлось ни с чем отступиться.
— Ты умеешь плавать? — задал свой вопрос Жеривол.
— Как и все ребята на нашей улице, — гордо сказал Варяжко. — В прошлом ещё году Днепр переплывали туда и обратно без остановки!
— Молодцы, хвалю.
Чародей объяснил своё предложение. У мальчишки загорелись глаза.
— Через вражий стан — ух, ты! — он едва не запрыгал от удовольствия. — То-то все друзья мне завидовать потом будут!
— Не спеши, прежде чем идти на это — подумай, — ласково вмешался отец. — Дело чрезвычайно опасное. Надо соблюдать осторожность. А иначе погибнешь.
— Понимаю, конечно, — по-взрослому ответил Варяжко. — Чай, не первый год на свете живу.
— Что ж, тогда пойдёмте ко Мстиславу Свенельдичу — потрепал юного героя по плечу Жеривол. — Нынче ночью и пошлём тебя с донесением. Ладно?
— Бог не выдаст — свинья не съест! — брякнул мальчик.
* * *
...Ночь была тиха и безлунна. Красными цветами на гагатово-чёрном фоне полыхали в долине неприятельские костры. Павла провели к Подольским воротам. Сняли два бревна и сказали, что спустят его на верёвках в эту расщелину. Иоанн, находившийся тут же, обнял сына, осенил крестом и проговорил:
— С Богом, мальчик!
Лют, Путята, Жеривол — все смотрели на Варяжку сочувственно.
— Не забыл уздечку-то? — произнёс Путята.
— Здесь она.
— Ну, тогда ступай.
Павла обвязали под мышками. Два дружинника начали спускать его за ворота.
— Осторожнее, осторожнее, — говорил Иоанн.
Наконец верёвки ослабли. Ратники втащили их опять на помост, брёвна уложили на место. Жеривол воздел руки к небу:
— Силы звёздные! Ветры буйные! Вы летите вдаль, через все моря, через все моря — на вершины гор, на вершины гор — ко вратам небес! Где в небесных возвышенных чертогах пьют-пируют наши покровители, наши покровители — грозные родители. Всем родителям родитель — неподкупный Род. Воевода и сын его — доблестный Перун. И держатель всех небес — яростный Сварог. И хозяин вечного огня — пламенный Дажбог. Не гневитесь, защитите. Вы пошлите к нам лёгкого Стрибога! Пусть летит он, подобно соколу,
