Из магазина мальчика заметили скучающие продавцы. Тот, что помоложе, с напомаженными волосами и ровным пробором посредине головы, захихикал и заискивающе сказал старшему:
— Пан Пшегодский, мы имеем богатого покупателя.
— Наверное, невесте платье выбирает, — захохотал пан Пшегодский. — Сейчас будет бесплатное представление.
Поправив на животе золотую цепочку от часов, пан Пшегодский одернул свой зеленый жилет, манерно дотронулся до белого в мушках галстука-бабочки и, напустив на себя важность, стараясь походить на хозяина, вышел на улицу.
— Эй, панычику, — вдруг пробасил он над самым ухом Давидки.
Мальчик испуганно отскочил от витрины.
— Не бойся, иди-ка сюда, — поманил тот пальцем, — Иди!
Давидка с опаской подошел.
— Панычику нравится платье в ромашки?
Мальчик молчал.
— Панычик хочет купить? — с преувеличенной почтительностью, громко спросил пан Пшегодский, воображая, как хохочут приказчики в магазине. — А у панычика есть деньги?
— Ни гроша… — смущенно бормочет Давидка.
— Так, так! Ни гроша? А платье панычик хочет? Ну что ж, я могу дать в кредит. Когда-нибудь разбогатеете, тогда и отдадите деньги.
От радости у Давидки перехватило дыхание.
— Прошу, заходите, — пан Пшегодский взял оторопевшего от удивления Давидку под локоть и завел в магазин. Пол блестел как зеркало. Давидка старался ступать осторожно, чтобы не запачкать его пыльными ногами, не оставить следов.
— Паи Люцик! — весело окликнул пан Пшегодский молодого человека с пробором. — Подайте панычику синее платье в ромашки!
— Слушаю!
Молодой приказчик с серьезным видом толкнул стеклянную дверь и среди разноцветных платьев нашел точно такое, каким любовался Давидка у витрины.
Давидка шмыгнул носом, осторожно дотронулся рукой к накромаленному маркизету, все еще не понимая — шутит хозяин или вправду хочет дать ему в кредит.
— Панычику нравится платье?
— Так, прошу пана! — восторженно прошептал мальчик.
— Пан Люцик, запакуйте в коробку! — распорядился пан Пшегодский.
Обескураженный Давидка поднял глаза: он хотел убедиться, не пьян ли «пан хозяин». Мальчик насмотрелся на пьяниц: они ругаются и в драку лезут или такие добренькие, целуются, плачут, а тогда последнюю рубаху с себя снимут и отдадут. Только «пан хозяин» не пьян, нет, кроме табака, от него ничем не пахнет. Видно, он просто добрый.
Что за ловкие руки у этого пана Люцика! Как он быстро укладывает платье в коробку, обворачивая ее тонкой розовой бумагой, перевязывает голубой ленточкой, делает петельку, чтобы Давидке удобно было нести на пальчике.
И только пан Люцик протянул Давидке коробку, как «пан хозяин» сам взял ее, положил на прилавок и сказал:
— Даем панычику в кредит, но с одним условием: видишь этот графин? — он указал на круглый столик, где на розовой плюшевой скатерти с бахромой стоял большой хрустальный графин с водой, а рядом — два таких же стакана с толстым дном и полоскательница.
— Так, прошу пана…
— Условие: если панычик выпьет всю воду до дна, прошу, полное доверие — платье он может взять.
— Всю эту воду выпить? — переспрашивает Давидка, не понимая, зачем пану это нужно.
— Так, так, но если хоть капелька в графине пли б стакане останется, ну что ж… — развел руками Пшегодский, исподлобья сердито взглянув на прыснувших со смеху продавцов. — Тогда никакого кредита…
— Я выпью, прошу пана, — поспешно заверил Давидка, боясь, чтобы «пан хозяин» не передумал.
«Пхи, большое дело — пить! Пожалуйста, если пану так хочется, я выпью».
Первый стакан, налитый Пшегодским, мальчик выпил залпом, второй и третий — тоже без труда. А четвертый уже пил медленнее, останавливался и, виновато улыбаясь «доброму пану хозяину», как бы заверял, чтобы тот не беспокоился: Давидка выпьет все до капельки.
— Пан Пшегодский, а платье вам придется отдать, — подмигивая, хихикнул один из продавцов.
— Пятый…
— Шестой…
— Смотри не лопни!
Давидка тяжело перевел дух и с тревогой подумал: «Йой, еще полграфина…»
— Ну, ну, пей, — подбадривали продавцы. — Уже мало осталось!
— Ты, панычику, ремень расстегни, легче будет!
Давидка очень любил свой ремень — предмет зависти многих мальчишек на Старом Рынке и снимал его только на ночь. Конечно, когда Давидка нашел его на свалке, он выглядел незавидно: без пряжи, лак облез. Но дедушка… о милый дедушка, дай бог ему здоровья, — он намазал ремень глазурью, натер до блеска, сделал из консервной банки настоящую пряжку, по хуже, чем у кондуктора в трамвае.
Давидка с трудом расстегнул пряжку. Сразу стало легче. «Да, теперь выпью», — подумал он. Прицепил ремень к лямке штанишек у самого плеча и, подбадриваемый продавцами, одолел еще два стакана. Почувствовал, что ему стало трудно дышать. А в графине ужо немного воды — еще три — четыре стакана, и «добрый хозяин» отдаст Давидке платье…
Малыш представил, как он придет к пани Мартынчуковой и скажет: «Вот вам подарок. Это я для вас в кредит купил». Но вдруг испугался: «А что, если пани Мартынчукова не поверит? Конечно, может подумать, что я украл. Она как-то говорила: «Кто обманывает, тот и ворует». А ведь все знают, что меня дразнят «брехуном». Но сразу же успокоил себя: «Я побожусь, и она поверит».
Давидка вспотел от натуги. После каждого глотка по всему телу пробегали мурашки, его знобило, а к горлу подступала тошнота.
«Ой, не выпью», — испугался мальчик, чувствуя, что вот-вот заплачет. Пересиливая себя, снова поднес стакан к дрожащим губам…
Давидка вообще был мастером на всякие выдумки, за что даже Ромка назвал его лгунишкой. Особенно после того, как Давидка убедил Ромку и Гриця сделать из цветов акации «парфумы» [17]. Они побежали на плац [18] Теодора продавать свою «продукцию» и едва не угодили в полицию за «коммерцию без патента и фальшивые парфумы».
Теперь Давидка изо всех сил старался убедить себя, что в стакане вовсе не вода, а сладкий-пресладкий лимонад. Он еще раз глотнул. «Тьфу, какой противный этот лимонад… Но ничего… Еще остался только один стакан…»
— Не могу больше, панцю, — худенькие плечи Давидки задрожали, по щекам покатились слезы.
А продавцы хохотали.
— Го-го-го! Какое у него пузо стало!
— Ему жилет и золотую цепочку!
— Говорят, у нас во Львове много нищих? Ха-ха-ха! Разве у нищего может быть такое толстое пузо! Ха-ха-ха!
— Что ж, панычик — банкрот? — насмехаясь, спросил хозяин. — Уговор дороже денег: не выпил воду — значит нет платья.
Мальчик умоляюще взглянул на «пана хозяина», все еще надеясь, что тот отдаст платье. Ведь Давидка не допил всего стакан… Но хозяин, заметив входящего в магазин состоятельного покупателя, моментально сделал серьезное лицо и, толкнув Давидку к выходу, бросил:
— Ну, иди, иди, панычику! Сам виноват!
Так и не смог Давидка отплатить пани Мартынчуковой за ее доброту…
Кроме семьи Мартынчуков, Гриця Ясеня и маленького кольпортера [19] Аптека — сына фонарщика, есть у Давидки еще один друг — это пани профессорка [20]. Она красивая и очень добрая. Ее зовут пани Анпа. Пани Анна у себя дома бесплатно обучает детей рабочих. Молочница Каська всем раззвонила, что пани профессорка ежедневно покупает у нее за наличные целый бидон молока, а в пекарне (рядом с аптекой) каждый день покупает по десять кило хлеба, и не какого-нибудь, а белого, пшеничного. И все это для «школярив». Пани профессорка обещала через год, когда Давидке будет семь лет, и его принять в свою школу.
Но кроме друзей, которых мальчик любит, у него водятся и враги. Ну, хотя бы этот белобрысый Збышек из двухкомнатной квартиры над каморкой, где ютятся Давидка с дедушкой. Можно подумать, будто это он сам извозчик, а не его отец, пьяница Ян Зюбик. Как бы не так! Отец его и близко к лошади не подпускает — так этому Збышеку и надо! Все мальчишки на Старом Рынке дразнят его «крыса», хотя, по мнению Давидки, широколицый, курносый Збышек на крысу вовсе не похож. Разве только два передних зуба торчат из-под приподнятой верхней губы, как у крысы.
Когда Давидка был поменьше, Крыса никогда не проходил мимо, чтобы не задеть:
— Гей, продай губы на подметку!
Или:
— Дай деньги под проценты, жиденок!
Как будто Давидка был таким богачом, как владелец дома Соломон Гольдфельд, он же и владелец большой аптеки и еще трех каменных четырехэтажных домов. Этот действительно ссужает людям деньги под проценты.
Да, да, недавно Давидка сам своими ушами слышал. Боже сохрани, Давидка и не думал подслушивать, но так уж вышло…
Дедушка сильно заболел, горел как огонь. Надо было позвать доктора, а за визит доктор меньше двух-трех злотых не возьмет, сказала пани Катря. Лицо ее погрустнело, затем она даже заплакала, как на похоронах. Ведь кроме доктора нужны и лекарства. А где взять денег? И тут добрая женщина вспомнила о пани профессорке, всегда готовой помочь беднякам. Полгода назад праздничный костюм Гната был заложен под проценты у пана Соломона. А выкупить не на что. Тому, конечно, выгодно, растут проценты. Пани Мартынчукова к нему и на поденщину ходила, только бы подождал, не продавал. Ой, легко залезть в долг, да нелегко вылезть! Выручила пани профессорка. Чтобы не обидеть жену каменщика, давая ей деньги, пани профессорка сказала, что и год подождет, и два, и три. Когда будут тогда и можно отдать. Процентов она не берет.
