лихорадочном бреду я плохо соображаю – пожалуй, он станет следующим в очереди наследования, если с Маожэнем случится что‑то нехорошее, а что еще?..
Мое состояние продолжает ухудшаться, но все заняты другим.
Тетушка навещает меня в начале вечера. Мне следует сказать ей о своем самочувствии, но она так сосредоточена на чем‑то, что я опасаюсь ее беспокоить. Если бы мне было получше, я не преминула бы поинтересоваться, как прошли роды у госпожи Чэнь, но я молчу. Тетушка тоже, хотя при обычных обстоятельствах могла бы поведать, как вела себя наложница: кричала о несправедливости своей судьбы, плакала, что ее родовые врата никогда не вернутся к тому счастливому состоянию, которое когда‑то пленило господина Яна, или – и это самое страшное в моем воображении – радовалась, что произвела на свет сына, тогда как я родила дочь?
– Вы сегодня сами на себя не похожи, – с трудом бормочу я тетушке. – Может, попросить Маковку налить чашку чая? Не хотите немного арбузных семечек? Ваши любимые.
– Не беспокойся обо мне, – отвечает она. – Сейчас важнее ты сама.
Однако Целомудренная тетушка не замечает моего состояния. Похоже, ее мысли полностью чем‑то заняты. Не обращая внимания на симптомы собственного недуга, я пытаюсь понять, в силах ли помочь ей.
– Я вам бесконечно признательна, – говорю я. – Могу ли я что‑то сделать для вас?
Не поднимая глаз, тетушка теребит край своей кофты. Я заставляю себя спросить:
– Что‑то случилось во время родов?
Глаза старушки на мгновение вспыхивают, но она произносит коротко:
– Поговорим, как закончится месяц.
Я еще дважды пытаюсь выпытать у нее причину ее тревоги, но она уходит от ответа. Сил продолжать допрос у меня нет, а расстраивать Целомудренную тетушку своими болячками я не хочу. Ее настолько гнетет какая‑то проблема, что она не замечает, как мне худо.
Спустя еще несколько минут тетушка медленно поднимается.
– Я приду завтра.
На следующее утро я открываю глаза в неимоверную рань, Маковка еще спит в прихожей. Свет, проникающий через закрытые ставнями окна, приглушен, значит, солнце еще не взошло. Мне не жарко и не холодно, и это хорошо. Я ерзаю на матрасе. Между ног у меня влажно. Я отодвигаю одеяло и обнаруживаю, что постельное белье испачкано кровью. Прошло слишком мало времени после родов, чтобы вновь пришли лунные воды, и слишком много – чтобы это была вредная роса. Я не должна вставать. Не должна ходить. Но мне нужно найти прокладку.
Я сползаю на край кровати, спускаю ноги на пол и тихо и осторожно переступаю через Маковку. Убрав за собой, я встаю посреди комнаты. Мне нельзя покидать комнату, но так хочется глотнуть свежего воздуха! Еще слишком рано, и никто меня не увидит. Я укутываю накидкой плечи и выхожу на улицу. Небо только‑только начинает розоветь. Воздух неподвижен. Зелень растений выглядит свежей. Спустившись во двор, я подхожу к белым, как иней на стекле, орхидеям, растущим у основания каменного моста, пересекающего пруд.
Я очень осторожно спускаюсь по галечной дорожке, покрытой росой. Мои пальцы касаются верхушек кустов азалии, которые настолько величественны, что порой закрывают орхидеи. Обойдя кусты, я вижу пару ног, распростертых на земле. У меня перехватывает дыхание, и я опускаюсь на колени. Потом испуганно проползаю вперед и заглядываю за азалии. Ноги все еще там, и заканчиваются они забинтованными ступнями. По тонкой вышивке на туфлях я узнаю работу мастерицы.
– Тетушка… – шепчу я.
Странное положение ее ног… Ее мокрые штаны… Что‑то не так. Я огибаю куст и вижу верхнюю половину тела Целомудренной тетушки, которая лежит в воде лицом вниз. Я кричу. Кричу и кричу.
Я кричу до тех пор, пока женщины во дворе – сонные, в ночных халатах – не выходят посмотреть, что случилось. За ними выползают служанки. И все они тоже начинают кричать.
Правда и честь превыше всего
Через два дня после того, как я нашла тело Целомудренной тетушки, ко мне в комнату без предупреждения приходят свекор и муж. Это особенно необычно потому, что первый месяц пока не истек. Я не успела ни одеться, ни причесаться, но их, похоже, не волнуют ни мое неподобающее состояние, ни мой внешний вид. Господин Ян обращается ко мне напрямую, возможно, впервые с момента моей свадьбы.
– Если бы ты проявила большую сдержанность, то не подняла бы всех слуг. Ты должна понимать, что здесь даже у стен есть глаза и уши и что слухи о твоей истерике просочатся наружу. Если бы ты повела себя благопристойно, мы могли бы сохранить смерть Целомудренной тетушки в тайне, а теперь…
Он рассказал, что новость о пожилой женщине, найденной мертвой в Благоуханной усладе, дошла до местного магистрата и теперь назначено расследование, чтобы определить, явилось ли это результатом несчастного случая, или старушка стала жертвой преступления. Доктор Ван даст показания о том, как он констатировал смерть тетушки. Повитуха Ши и Мэйлин проведут вскрытие по поручению дознавателя, который занят в другом месте.
– Ты нашла тело, так что тебя вызовут в качестве свидетельницы, – продолжает господин Ян суровым голосом. – Ничего бы этого не случилось, если бы ты соблюдала основные правила и не вышла из комнаты, пока ребенку не исполнится месяц.
Муж совершенно не сочувствует мне, и оттого, что он не замечает очевидных физических изменений в моих теле и лице, я испытываю душевную боль.
– Своими действиями ты опозорила меня перед семьей.
Я не чувствую ни капли поддержки, а только одно разочарование. Нынешняя ситуация напоминает мне случай с повешенной служанкой, о которой когда‑то рассказывала Мэйлин. Та семья тоже пыталась защитить репутацию и избежать скандала, но в итоге лишь усугубила проблему.
На следующий день Маковка помогает мне одеться, делает прическу и подкрашивает лицо, а я пью чай, надеясь, что он придаст мне бодрости. Но, несмотря на все усилия, женщина, которую я вижу в зеркале, выглядит слабой и печальной. Из-за потрясшего усадьбу происшествия мне так и не удалось попросить повитуху Ши или доктора Вана посетить меня. Я вздыхаю, поднимаясь, и перед уходом меняю прокладку, надеясь, что она не протечет до конца дознания.
К счастью, мне не приходится далеко идти: все собрались в галерее четвертого двора, возле места смерти – так принято. Мужчины сидят вместе по левую сторону прохода. Первый ряд занимают три самых важных человека в семье: господин Ян, слева от него мой муж, справа – Второй дядюшка. Я никогда раньше не видела их троих рядом, и меня поразило, насколько сильна в них кровь Ян: у всех
