детей в результате выкидыша или родов, – продолжает она ласково. – Ты забеременеешь снова. Вторым непременно родишь мальчика. А пока прими это создание, появившееся из твоего лона. Всмотрись в ее личико. Пусть она приносит тебе радость.
Держась одной рукой за веревку, я прикасаюсь к щеке моей малышки. Несмотря на трудный путь в этот мир, она очень ладненькая. Но, глядя на нее сейчас, я вижу только опасности, которые ждут меня впереди.
– Даже если младенцу удастся вдохнуть воздух этого мира, – бормочу я, – он, подобно многим, может умереть от летней лихорадки, так и не достигнув семилетнего возраста…
Руки Мэйлин останавливаются.
– Только послушай, что за ужасные слова ты говоришь! Ты когда‑нибудь слышала, чтобы женщина так жалела себя? По крайней мере у тебя есть ребенок. Я замужем дольше, чем ты, и до сих пор не забеременела. Ты еще можешь надеяться на сына, а мои мечты о детях скоро сменит отчаяние.
Ее страдание пробивается сквозь мои печали. Я спрашиваю:
– Ты обращалась за советом к бабушке?
– Да, мама отправляла меня и к другим врачам. То, что естественно для большинства женщин, у меня не выходит.
Я собираюсь расспросить ее о травах, которые она принимает, и попросить пощупать ее пульс, когда дверь открывается и входит госпожа Ко с женщиной, которая, как я полагаю, вдвое старше меня. Я все еще балансирую над чашей, но они вламываются ко мне, не обращая внимания на мое смущение.
– Я привела кормилицу, – объявляет свекровь, не здороваясь со мной и словно бы не видя Мэйлин. – Я уже много раз нанимала ее.
Я внимательно смотрю на женщину. Кормилицы обычное дело в семьях аристократов, и большинство женщин пользуются их услугами. Эта, конечно, выглядит вполне здоровой, но мой ограниченный опыт подсказывает, что лучше всего младенцы привязываются к матери через кормление грудью.
– Спасибо, госпожа Ко, – говорю я. – Но я сама буду кормить вашу внучку.
Ее ответ удивляет меня.
– Я счастлива видеть это проявление материнской преданности.
Кормилица выглядит разочарованной. Я лишила ее и ее семью дохода.
На третий день мою дочь омывают водой со специальными лекарствами, а затем уносят, чтобы представить всей семье. Целомудренная тетушка сообщает мне, что Маожэнь назвал нашу дочь Юэлань – Лунная орхидея. Мое сердце замирает – мой муж напоминает мне о наших совместных ночах в Трехсторонней беседке для созерцания луны.
– Хотя Юэлань и девочка, – говорит Целомудренная тетушка, – но ваш муж не перестает улыбаться.
Мне хотелось бы увидеть Маожэня и узнать, правда ли это, но нам нельзя побыть наедине еще целый месяц. Тем не менее я воодушевлена.
На следующий день Мэйлин приходит снова. Не знаю, почему госпожа Ко разрешила ей присматривать за мной, но я не собираюсь никого об этом расспрашивать.
– Как себя чувствуешь? – спрашивает Мэйлин. – Где болит?
Я провожу руками по груди.
– Всё здесь твердое и набухшее. Молоко хочет прийти, но как будто носик чайника засорился.
– О, твоя бабушка – мастерица по решению этой проблемы.
Мэйлин прижимает нагретые камни к моей ноющей груди и массирует ее. Я чувствую, как напряжение внутри ослабевает. Дочь в очередной раз припадает к моему соску, и, о чудо, у нее из ротика капает молоко!
Проходят дни, кровотечение уменьшается и наконец прекращается. Чем лучше я себя чувствую, тем больше вновь привязываюсь к Мэйлин, хотя ощущаю стену между нами. Я воспринимала ее сдержанность как нечто профессиональное: она была повитухой, а я – молодой матерью. Она ежедневно соприкасалась с моей кровью – то, что меня приучили считать отталкивающим. Но теперь я вижу, что стена выросла по другой причине. Скорее дело в эмоциях.
Проявляющая чудеса благовоспитанности Мэйлин явно не собирается сообщать, что ее беспокоит, но мне кажется, я знаю, в чем дело. На двенадцатый день жизни Юэлань я нахожу в себе смелость затронуть эту тему.
– Я много раз писала тебе, – начинаю я, ожидая, что должно пройти время, прежде чем она откроет мне свое сердце.
Она смущается:
– Я ни разу не получала писем.
– Это не значит, что я их не писала.
Я рассказываю про госпожу Ко, но моего объяснения недостаточно для Мэйлин.
– Могла бы с Маковкой передать записку.
– Так ведь Маковка и предала нас! Она отдавала мои письма госпоже Ко.
– Могла бы передать что‑то на словах, – настаивает она. – Просто такие, как ты, не общаются с такими, как я. И это длится целую вечность.
Мне больно это слышать.
– Я боюсь своей свекрови…
– А кто не боится? Нет. Это просто отговорка.
Я заглядываю внутрь себя, чтобы отыскать недостатки и ошибки. Я ясно вижу их, но снова перекладываю вину на служанку. Однако Мэйлин нетерпеливо качает головой.
– Маковка тайком выбралась из особняка и прибежала рассказать нам с мамой о твоих родах, – говорит она. – Возможно, Маковка спасла тебе жизнь, причем она очень сильно рисковала.
И снова я задаюсь вопросом. Неужели я всегда была столь эгоистичной, что ни разу не задумалась, как повитуха Ши и Мэйлин волшебным образом появились рядом? И все же…
– А завтра и послезавтра? – неуверенно спрашиваю я. – Могу я доверить Маковке передать тебе письмо или устное послание?
– Сейчас? Сомневаюсь, – отвечает Мэйлин. – Маковка – твоя собственность, но она живет здесь. Она служанка, и ей нужно позаботиться о себе.
Так что никаких писем или сообщений отправлять нельзя.
Я беру Мэйлин за руку.
– Мне жаль, что я причинила тебе боль, но я надеюсь, ты поймешь, что мне тоже было больно. Ты обещала в день моей свадьбы, что навестишь меня…
– Я пыталась, но меня не пустили стражники. Что им стоит отказать повитухе!
– Но теперь ты здесь. Я рада, что мы провели это время вместе, даже если я была не лучшей компанией.
Плечи Мэйлин расслабляются.
– Надеюсь, мы будем видеться и по прошествии месяца, – говорит она и впервые смотрит мне в глаза.
– Наложница свекра, госпожа Чэнь, вот-вот родит. Вы с мамой будете в течение месяца навещать ее, и мы станем встречаться…
Мэйлин, размышляя, поднимает брови.
– Госпоже Ко и доктору Вану решать, звать ли маму, хотя именно ее навыки спасли тебя, к их удовлетворению.
Я предпочитаю думать, что успех породит еще больший успех и что Мэйлин и ее мать станут постоянными посетительницами Благоуханной услады – как и дома моих бабушки и дедушки. И еще я надеюсь, что трещина между мной и подругой начала затягиваться. Я выражаю обуревающие меня чувства в прощальных словах, обращенных к ней:
– Даже в разлуке я думаю о тебе. Узы меж нами стали еще крепче.
По
