– Не знаете ли вы случайно, – спросил Танхум, – не отбили ли у немцев коров, которых они забрали в окрестных селениях?
– А что? – поинтересовался всадник в свитке. – Они и у тебя корову забрали, да еще, видать, уплатили тебе как следует?
– Чтобы им всю жизнь так платили! – злобно отозвался Тапхум.
– Ну что ж, мы, кажется, им заплатили как надо, – сказал второй всадник и поскакал дальше. За ним умчался и тот, что разговаривал с Танхумом.
…Неподалеку от полустанка Танхум увидел разбитые и обгорелые товарные вагоны, много тюков прессованного сена, рассыпанный овес. Какой-то старик, наклонившись, подгребал рассыпанный овес в мешок.
– Красные задали перцу немцам, чтоб они сгорели, грабители проклятые! Лучше бы сено сгорело, чем им доставаться! – сказал старик, увидев Танхума.
– Вы правы. Конечно, сволочи, погибели на них нет!… А не слыхали ли вы, часом, – может, они в спешке и скот побросали?
– Не слыхал… Может быть, и побросали. А что?
– Да вот они корову у меня забрали, бурую, с белой отметиной на лбу…
– Ну, где же вы ее теперь искать будете?
– Буду искать. Может, бросили ее окаянные, а люди подобрали.
– Если немцы бросили, красные забрали. А красные отдают скот беднякам…
– Да, да, они все отдают беднякам. И землю им опять дадут. Разбогатеют бедняки, – не без ехидства сказал Танхум, – и бедняков не будет.
– Одни богачи будут, – поддакнул Танхуму старик. Танхум помедлил еще немного возле разбитого состава.
«Отсюда недалеко колония Бахерс, – раздумывал он. – Завернуть разве туда? Кстати, можно навестить бубушку Брайну, если она жива, и захватить ее с собой. В случае чего, на нее землю можно получить». Нищего старика, которого он когда-то приютил, чтобы получить на него надел земли, а потом прогнал, теперь не сыщешь. «Ну, да и наплевать, нищих хватает, долго ли найти другого?» – решил Танхум.
О своем намерении снова взять бабушку Брайну и какого-нибудь бедняка он пока не решился сказать Нехаме: еще поднимет шум – не стану, мол, ухаживать за двумя беспомощными стариками, мало ли я намаялась с ними в свое время?
Ехать в колонию Бахерс он пока передумал.
2
Рано утром Танхум начал готовиться к отъезду. Пока Нехама доила коров и готовила завтрак, он метался из конюшни на чердак, с чердака в клуню, и, когда завтрак у Нехамы поспел, все было готово и у Тапхума: мешанка для коней замешена, мякина и дерть в дорогу приготовлены, ведро позвякивало под бричкой. Танхум наспех поел и стал торопить жену, – пора в путь-дорогу, время не терпит.
– Сейчас, сейчас, Танхум, подожди минутку, я уже выхожу, – суетилась Нехама, оглядывая все, – не забыла ли она сделать что-нибудь такое, без чего нельзя уезжать.
Вспомнила вдруг, что не заперла кур, которые сегодня должны снестись; не поставила обед в погреб, чтобы не прокис.
И все же расторопная женщина вовремя успела со всем управиться. Когда муж выносил из конюшни сбрую и запрягал молодых кобыл, которые были его гордостью, Нехама стояла уже на крыльце, в белом в горошек платье, с турецкой шалью на плечах.
Нехама села в бричку, Танхум отпустил вожжи, и резвые лошадки весело понеслись по гладко укатанной дороге.
С тех пор как Танхум купил новую бричку и упряжь, он каждый раз, выезжая со двора, не мог налюбоваться радующими глаз пестрыми разводами на светло-зеленой бричке, наслушаться мерного топота быстрых лошадей. Вот и сейчас сердце его было переполнено счастьем: всем своим существом он радовался их быстрой рыси, Да какая там рысь – это был орлиный полет: кони парили над землей, едва касаясь ее копытами.
Танхум хорошо знал, с какой завистью смотрят сельчане на его лошадей, и ему захотелось еще быстрей разогнать их – пусть лопнут от зависти! Да и то верно – у кого еще есть такие лошади, такая бричка, как у него, Танхума!
«Небось гадают, куда это я еду в такую рань, – размышлял Танхум, – на ярмарку или к кому-нибудь в гости, а то и на свадьбу. И уж наверняка никто не догадается, что гонит меня не радость, а беда».
– Эй вы, рыжие! – замахнулся он на лошадей и оглянулся по сторонам – видит ли кто, как он едет? Завидев ребятишек, с криком выбежавших из соседних ворот и вприпрыжку погнавшихся за бричкой, Танхум обрушился на них с бранью и проклятиями: – Погибели на вас, нет, байстрюки! И куда только черт нас носит?!
Но тут же вспомнив, куда и зачем едет, Танхум повернулся к жене, огорченно попрекнул:
– У всех растут дети… Как бурьян на пустыре, прут на свет божий!… Иной раз отец с матерью и сами не рады их появлению, а вот поди же!… Э, да что тут говорить – пало на нас проклятие божие!…
– Да будет тебе все о том же! – с раздражением повела Нехама глазами на мужа и, зябко закутавшись в шаль, отвернулась, как бы избегая встретиться с ним взглядом.
С тех пор как начали делить землю по душам, Танхум все чаще и горше стал сетовать на свою судьбу: сколько лет прошло со дня свадьбы, а детей у них с Нехамой все нет и нет!
Не раз Танхум ездил с женой к врачам, не раз обращались они за помощью к разным знахаркам и бабкам. И каждый раз возвращались из таких поездок полные надежд – наконец-то уж теперь-то наверняка Нехама понесет и родит мальчика или, на худой конец, девочку. Но каждый раз надежды их обманывали. Шестеро детей у них могло уже быть. Подумать только – шестеро! Сколько земли уплыло! А сколько рабочих рук! Сколько рук для хозяйства, не нанятых, а растущих сами по себе, как трава во дворе у Танхума. Ему не пришлось бы нанимать чужих людей и выкладывать им кровные денежки.
И ведь только подумать, сколько женщин он встречал на своем пути! Иные были маленькие, щуплые, не на что посмотреть, а вот поди ж ты – он гнушался ими, а они-то оказались плодовитыми, как кошки, а его Нехама, такая здоровенная, ядреная баба, с такими крутыми бедрами, с такой высокой грудью, – и вдруг бесплодна! А ведь сколько детей она могла выносить под сердцем, скольких младенцев выкормить этой грудью! А земли-то, земли! Сколько он мог получить! С ума сойти, да и только!
Собственно говоря, эта-то соблазнительная грудь и присушила Танхума, когда он впервые увидел Нехаму. Он так и прикипел к ней сердцем, махнув рукой на Гинделе, и решил тогда послать к Нехаме сваху. Женитьба на такой состоятельной девушке дала ему возможность развязать себе руки и пустить слух, что большое хозяйство он получил в приданое.
Почему-то на этот раз, несмотря на множество разочарований, он был куда больше уверен, что знахарка поможет и Нехама раньше, чем через год, родит ему сына, а то и сразу двоих, а там опять двоих – ведь родила же его бабушка в летах двойню. Чем же его Нехама хуже?
Танхум размечтался, и сладостны были его мечты, от них отошло, оттаяло его суровое сердце. И захотелось Танхуму обнять свою Нехаму – ведь и ей, поди, не сладко, – приласкать, приголубить ее, шепнуть, утешая:
– Не горюй, Нехама, вот увидишь – на этот раз ты родишь мне сына, а может, и двух, ну, а там уж пойдет – еще и еще…
Давно уже не было так хорошо на душе у Танхума, как в эту минуту, когда он мечтал о детях, которых народит ему жена. Он даже ударил вожжами лошадей – скорей, скорей бы доехать!…
Замечтавшись, Танхум зазевался, не заметил, что большая Гончариховская балка близко. Еще немного – и понесли бы буланые и сбросили бы бричку вместе с седоками на дно оврага; еще немного – и верная смерть!
– Тпрр! Тпрр! – очнулся Танхум от дум и изо всех сил натянул вожжи.
– Тпрр! Тпрр! – истошно закричала и Нехама, ломая руки. – Боже мой, вот-вот понесут… И что это стряслось с тобой, Танхум? Всегда боишься кнут лошадям показать, а тут как назло разогнался перед самой балкой…
Танхуму все же удалось вовремя немного свернуть в сторону и, придерживая лошадей, осторожно спуститься в овраг. Тут он опустил поводья, и кони дружно вынесли бричку в гору.
Вдруг вдали засверкала в лучах восходящего солнца церковная колокольня. В прохладном прозрачном воздухе разнеслись мерные удары колокола. Стихли они – и послышался приглушенный собачий лай, а там полусонный петух захлопал крыльями, громко запел, приветствуя рождающийся день: «Ку-ка-ро-ку!…»
И вот уже Танхум увидел дымки, поднимавшиеся в утреннее небо из множества труб, венчавших железные и черепичные крыши добротных каменных домов и темные, полусгнившие соломенные крыши мазанок.
Так постепенно на фоне серого неба вставала перед Танхумом деревня Веселица, в которой и проживала прославленная на всю округу знахарка.
Танхум прикрикнул на лошадей, и те помчались спорой рысью. На их топот, на легкий скрип новой брички вынеслись из ворот, злобно залаяли лохматые псы, из некоторых хат выбежали босые мужики и простоволосые бабы, с любопытством уставились на ладную упряжку и нарядную бричку.
– Хороши лошадки, видно, не жалеют овса для них, – сказал один из мужиков.
Танхум приосанился, натянул вожжи, будто хотел показать всем: вот какие у меня кобылки, смотрите, лопайтесь от зависти на доброе здоровье!
