Танхум приосанился, натянул вожжи, будто хотел показать всем: вот какие у меня кобылки, смотрите, лопайтесь от зависти на доброе здоровье!
Из раскрытых настежь ворот какого-то двора выбежали гуси. Суетливо хлопая крыльями и громко гогоча, они припустились вдоль улицы. Лошади Танхума, испугавшись их, насторожили уши и, подняв хвосты, потянули бричку прямо на гусей. Те, рассыпаясь в разные стороны, загоготали еще громче.
– Ах ты черт проклятый, провались ты сквозь землю вместе со своими лошадьми! – дурным голосом закричала баба. – И куда тебя только несет? Ты же всех гусей у меня передавишь!
– Твои проклятья да на голову врагов наших, – отозвалась с брички Нехама и трижды плюнула через плечо, чтобы отвести проклятье. Танхум пробурчал что-то невнятное и на всякий случай тоже сплюнул.
Лошади стали, и Танхум, высунув ногу, как бы собираясь соскочить на землю, спросил у бабы:
– Где-тут живет знахарка?
– А которая? У нас их целых три: Явдоха Пармамчук, Параска Гнатенко, а самую главную зовут Хивря Лагойда. Скажи, какую беду тебе нужно отвести?
– Как бы вам сказать… Тут женское дело. Да и проклятья нехудо бы отколдовать.
– От проклятья? Да ты что – моих проклятий боишься, что ли? Не бойся, я без умысла, и у меня не злой глаз.
Баба начала прутиком загонять гусей домой и, увидев, что Танхум тронул коней, крикнула вслед:
– Вон там, на краю деревни, рядом с кузницей, спроси, где живет Хивря Лагойда, – тебе каждый скажет, она чего хочешь наколдует.
Танхум проехал почти всю деревню и увидел – около небольшой лачуги, от которой явственно доносился запах гари, стояло несколько повозок, валялись, видимо неисправные, бороны и плуги.
«Это, кажется, и есть кузница», – подумал Танхум, придержал лошадей и спросил у проходившего мимо мальчугана с белыми, как лен, волосами, не знает ли он, где живет знахарка Хивря.
– Знахарка? – переспросил мальчик и указал пальцем на полуразвалившуюся хибарку. – Да вот же ее хата, четвертая от кузницы. Вы легко ее узнаете – по большому камню, что лежит у ворот.
Танхум подъехал к лачуге и после короткого раздумья въехал прямо во двор. Желтый с лохматым, лихо закрученным хвостом пес выскочил из сеней, насмерть впился зубами в колесо брички и закосил яростным глазом на Танхума, не давая ему соскочить на землю. По счастью, тут же выбежала из хатенки сгорбленная, с морщинистым лицом старушка и стала отгонять пса.
– Сгинь, тварь поганая!
Пес отскочил в сторону и злобно, с хрипом залаял.
– Колдунья Хивря здесь живет? – громко спросил Танхум, стараясь перекричать пса.
– Какая там колдунья? Знахарка я – наговоры делать могу.
– Пусть знахарка, лишь бы нам с вашей помощью избавиться от беды, – отозвался Танхум.
Старуха набожно подняла глаза к уже посветлевшему небу.
– Не с моей, с божьей помощью. Если господь дозволит – помогу.
Танхум распряг лошадей, задал им корму и вошел с Нехамой в хатенку. Старуха уже сидела в красном углу, под иконой, где горела лампадка. На сгорбленные плечи она ради гостей успела накинуть золотистую накидку.
– Садитесь, – слегка подвинувшись на скамейке, сказала она Нехаме. – Какая с вами стряслась беда?
Нехама присела рядом со знахаркой, скинула с плеч шаль, а Танхум, войдя следом за Нехамой, подтянул голенища, почистил, поплевав на ладони, пиджак и только тогда подошел к знахарке.
– Ну, так что же у вас стряслось? – снова спросила знахарка.
Танхум подмигнул Нехаме: мол, это твое женское дело, ты и отвечай. Нехама, покраснев от смущения, пробормотала:
– У нас нет детей!
– С тех пор как мы поженились, – подхватил Танхум, – у нас уже могло быть по крайней мере пятеро детей! А что это за жизнь без детей – сами знаете. А тут еще землю делят… А хозяйство у нас, слава богу, есть…
– Так вы, значит, хотите иметь детей? – перебила его знахарка.
– Само собой разумеется… Мы уже, правду сказать, побывали кое у кого с этой бедой, да вот пользы не увидели и на ломаный грош, а денег зря выкинули немало… А вот вы, ходит слух, действительно помогли кое-кому! Только помогите, а о плате не беспокойтесь, я за ней не постою.
– От кого же или от чего вас отколдовать – от бесов, от злых людей, от сглазу или… – И тут знахарка снова закатила глаза, сделала набожную мину, поджидая, чтобы ее посетители выговорились и открылись ей еще в какой-нибудь нужде.
– А кто знает, какой злой дух послал на нас такую напасть. Да и за что бы? Мы, кажется, никому и никогда не сделали ничего дурного, никого, видит бог, не ограбили, не обокрали…
Танхум со злобной укоризной покосился на жену и чуть было не прикрикнул на нее: «Что ты там бормочешь?»
Но тут ему в голову пришла мысль, что над ним, быть может, и впрямь нависло проклятье за присвоенное воровское добро и что, пожалуй, не помешало бы отколдовать его именно от этого проклятья. Но как признаться знахарке в том, о чем не знает и жена и о чем даже наедине с самим собой он не любил вспоминать?
– А на все ли случаи жизни есть у вас наговоры? – помолчав, спросил оп у знахарки.
– Есть. Всякое колдовство, всякую беду отведу.
– Ну, тогда так: отколдуйте меня от проклятья, от злого глаза и вообще от любой беды.
Знахарка велела Танхуму отойти в сторону и, убедившись, что Нехама сидит около нее на скамейке, быстро схватила со стола яйцо и, крутя его над головой, снова набожно закатила глаза и начала что-то бормотать о бесах, о злых духах и о прочей подобной же чертовщине. Потом сухоньким, сморщенным пальцем поманила к себе Танхума и таинственным шепотом спросила его:
– Наговор сделать на одного ребенка или уж сразу на нескольких?
– На нескольких, на нескольких, чем будет больше, тем лучше, – так же шепотом ответил знахарке Танхум.
– Дети – большое богатство, и поэтому без денег никакой наговор тут не поможет. Так положите же деньги на стол, с их помощью мне, может быть, и удастся что-нибудь для вас сделать.
– Деньги? – обеспокоенно переспросил Танхум.
– Ну да, деньги, ведь надо же чем-нибудь заманить бесов, – стала растолковывать знахарка Танхуму свое требование. – Твоя жена должна будет смотреть на них и повторять раз за разом: «Хочу иметь детей, хочу иметь детей…»
Ну что тут поделаешь! И Танхум начал рыться в карманах. Он помнил, что у него там лежат две трёшки, одна пятерка и несколько десяток – десятки он захватил про запас на всякий случай, авось удастся купить на ярмарке что-нибудь для хозяйства, да подешевле. Хоть и ходили слухи, что царские деньги («николаевские») скоро ничего не будут стоить, но в его сознании это не укладывалось, ему казалось, что эти деньги – непреходящая, незыблемая сила. Вот и теперь в его кармане хрустят эти милые его сердцу бумажки, и ему хотелось вытащить обязательно самую мелкую купюру – трешницу, так как он был уверен, что того, что попадет в руки старухи, ему уж не видеть больше, как собственных ушей. Поэтому он долго рылся в кармане и щупал бумажки, но, как назло, вытащил, конечно, десятку. Он было хотел незаметно положить ее обратно, но не тут-то было. Зоркий глаз знахарки не упустил ничего.
– Ну, что же ты, положи ее на стол, – торопила она Танхума.
Танхум понял, что попал впросак, но не отступил.
– А может, и пятерки за глаза, хватит? – начал он торговаться.
– Чем больше, тем лучше, кладите, кладите, а двадцать пять было бы еще лучше, – отпарировала знахарка.
И Танхум сдался. Он отдал десятку знахарке. Авось она поможет… Удовлетворенно хмыкнув, старуха вышла в соседнюю комнату, повозилась там минуту-другую и вернулась с каким-то свертком, завернутым в одеяло.
– Пусть это будет младенчик, – сказала она, – ты качай его на руках, убаюкивай, а я пошепчу наговор. Ну, давай, начнем, скажи: «А-а-а» – и спой песенку.
– А-а-а-а, – покорно повторила Нехама, раскачиваясь и пристукивая ладонью «младенчика».
– Ну, что же ты не поешь? Пой, пой же! – Знахарка явно была недовольна Нехамой и начинала сердиться.
Нехама почувствовала отвращение к темным проделкам старухи. Ей хотелось плюнуть и уйти, но она боялась Танхума, по настоянию которого приехала сюда, и нехотя начала что-то бормотать.
Знахарка тоже шептала что-то похожее на колыбельную, затем схватила со стола яйцо и начала вертеть над головой Нехамы. Разбив это яйцо над стаканом и подлив в него немного мутноватой воды, она приказала ей выпить эту бурду и, когда та с трудом проглотила ее, благословила Нехаму и пожелала ей иметь столько детей, сколько она и ее муж себе желают.
Нехама поблагодарила знахарку и совсем уже собралась уходить, но Танхум никак не мог отойти от стола, где лежала его «красненькая». Он не мог примириться с ее потерей: ведь он дал ее только на время наговора, для дела, так сказать, неужели же у знахарки хватит бесстыдства оставить ее у себя?
И, как будто читая тайные мысли Танхума, знахарка сказала:
– Эти деньги теперь святые. Они помогут мне заманить злого духа и не допустить его к вашему дому.
