поверх веснушек, были для него удивительны. Ноготки Бригитт впились в кожу его руки, и она срывающимся голосом сказала наконец:
— Господин мой, я обременена.
Сказала и замолчала, ожидая, что он ей скажет. А он потянул её к себе и припал губами к её виску, а после к её мокрой от слёз щеке, и сказал до обидного спокойно:
— И слава Богу, хоть какая-то хорошая новость за последнее время.
Бригитт чуть отстранилась от него, не такого она ждала. Надеялась, что он будет… Более радостным, что ли, от вести такой. А потом, вдумавшись в его слова, осознав их смысл, поняла, что он рад, но остальные его дела не так хороши, чтобы чему-то сильно радоваться. Госпожа Ланге всё-таки была весьма умна.
А ему тут стало ясно, отчего красавица так настойчиво и даже бесцеремонно искала его близости всю весну. Нет, не от ненасытности любовной и не от соперничества с его женой она тянула и тянула его в свои покои часто. Просто красавица хотела быть беременной, быть не хуже, чем законная и глупая супруга его.
Он посмотрел на неё:
— А жена про то узнала, значит?
Бригитт кивнула:
— Вчера вечером я говорила с монахиней, а утром уже выслушивала от госпожи Эшбахт выговоры о своей распутности. И что чадо моё она в доме своём не потерпит, — говорила красавица со слезами в голосе.
— Потерпит, потерпит, — усмехался кавалер, беря госпожу Ланге за руку, — а нет, так построю вам дом.
— Спасибо вам, господин мой, — сказал Бригитт и поцеловала его руку, — Господь был ко мне милостив, послав мне вас.
Он эту дорогу уже проклинал. Сколько он уже раз по ней ездил — не сосчитать, уже наизусть её знал. Да, он опять ехал в Мален. Граф, мерзавец, взялся собирать войско против него, сам поехал к герцогу, сам напросился. Беда? Да, беда. Какой другой человек, незаинтересованный, не представлял бы такой опасности, как этот лощёный сеньор, который, судя по всему, теперь его ненавидит.
Думал ли кавалер о графе как о реальном вражеском командире?
Кавалер только фыркал от такой мысли, граф никогда не воевал, какой из него командир. Волков знал войну досконально, он штурмовал крепости и сидел в осадах, устраивал засады и сам попадал в них; он участвовал в четырёх крупных сражениях и в сотне мелких. Он знал о войне больше, чем граф знал о балах, турнирах и охотах. Так что при равных армиях у графа не было ни единого шанса на победу. Но в том-то и беда, что графу победа была и не нужна. Мерзавцу нужно было пролить кровь. Пролить кровь людей герцога. И желательно побольше. Чтобы герцог взбесился от злости, чтобы обычная распря между сеньором и вассалом переросла в настоящую войну. Вот поэтому граф фон Мален и вызвался руководить походом на дерзкого вассала курфюрста. Это было Волкову ясно, как божий день. И поэтому он вёз на поясе в кошеле своём хорошую пригоршню золота. А именно — сорок новых гульденов.
С Волковым ехало восемь молодых господ, и что его действительно радовало, так это то, что ехал с ним и Александр Гроссшвюлле. Увалень, кажется, выздоровел, сам просился ехать. И брат Ипполит дал на то добро, говоря, что раны затянулись крепко, даже страшная рана на руке. Увалень показал, как крепко может держать свою алебарду истерзанной недавно рукой.
Кавалер мог только завидовать тому, как на молодых людях быстро заживают раны. И взял Увальня с собой. Брюнхвальд ему советовал при поездке в город брать с собой больше людей, из новонанятых кавалеристов человек двадцать ещё, но Волков не хотел вызывать раздражение горожан такими кавалькадами. Он считал, что граф после того шума, что случился в городе, больше не осмелится на нападение. Да и размещать столько людей в городе будет дорого. Если, конечно, не останавливаться у богатого родственника.
Дитмар Кёршнер знал, зачем он приехал. Он разместил всех его людей, а ему выделил шикарные покои и обещал, что ротмистр городских арбалетчиков Цимерман сегодня снова явится к нему в дом тайно, как только стемнеет.
Кёршнер предлагал кавалеру поздний обед, но Волков, думая, что хозяин за обедом будет донимать его разговорами о делах торговых, сказался сытым и просил времени на отдых. Не до амбаров и цен, не до угля и досок, не до стоимости постройки дорог ему сейчас было. Он даже толком не мог порадоваться тому, чему хотела радоваться Бригитт. Волков ни о чём другом сейчас думать не мог, как о войске, что собирает граф. Вида он не подавал, но сейчас он был очень напряжён, и именно из-за того, что понимал, как опасен граф, который втянулся в их распрю с герцогом. Граф, который имел влияние и на поместную знать, и на городских нобилей, и это при том, что он имел доступ к курфюрсту и, судя по всему, ненавидел Волкова.
«Нет, двоим нам тут не ужиться».
Конечно, после неудачного покушения в стенах города его влияние здесь заметно пошатнулось. И городским нобилям и простым бюргерам очень, очень не понравилось, что кто-то дерзнул устроить в их городе кровавые схватки и убийства, но всё течёт, всё меняется. Сегодня фон Эдель побоится в город нос сунуть, а что будет завтра? Что будет, когда граф фон Мален приведёт сюда людей герцога, наберёт ещё в городе людей, ещё и поместную конницу и пойдёт воевать его, Волкова?
«Не дать ему довести дело до железа. Главное, не дать свершиться кровопролитию».
И в этом он очень рассчитывал на помощь того, кого сейчас ждал.
Ротмистр городских арбалетчиков — должность нешуточная. Кого угодно со стороны на такой пост не назначат. Во-первых, это один из четырёх главных офицеров города. Не последний в городе человек. Во-вторых, жалование хоть и небольшое, но в кошель капает. Есть война, нет — всё одно: серебришко в кошелёк падает. Пойди-ка, солдат, да найди ещё такую службу, чтобы тебе и в мир деньгу платили. Три десятка солдат на содержании и ещё две сотни горожан, что придут по призыву, коли враг у стен, ну или герцог позовёт. Скорее всего на должность эту и по согласию самого курфюрста берут.
Нет, не бродяга приблудный сидел перед ним. Господин Цимерман свою цену, конечно, знал. Худой, усы торчком, сапоги не новые, отнюдь. Перстень небольшой золотой, не больше двух цехинов стоимостью.
«Денежки ему нужны, за ними и пришёл, главное теперь о цене сговориться».
— Рад я, господин ротмистр, что теперь мы заведём с
