Хрисонета узнала, как именно Тимофей убил Гелесибия, она посмотрела на саммеота с завистью.
Тело с плеском погрузилось в вонючую жижу. Напуганный шумом гриф недовольно заклекотал, выронив из клюва кусок плоти. Полусгнившие трупы рабов заворочались, освобождая место хозяину.
— Почему так долго? — спросил Батт.
— Шарили по дому, искали оружие, — ответил Геродот.
— Нашли?
Галикарнасец показал на лежавший возле рва мешок:
— Кинжалы, ножи, несколько дубин, две кочерги... Немного, но хоть что-то.
— Что вы задумали? — в голосе Батта прозвучала тревога.
Он торопился уйти как можно дальше от лагеря, опасаясь погони.
Тимофей с Геродотом переглянулись.
— Мы не можем просто так сбежать, — твердо сказал саммеот. — Там остались наши товарищи.
Потом посмотрел на Херила:
— Ты с нами?
Трое бывших рабов рванули к лагерю. Батту и Хрисонете оставалось только к ним присоединиться. Они не одобряли решение друзей, но были вынуждены его принять.
Возле ворот мстители разделились. Херил, Тимофей и Геродот побежали к бараку Гефеста, долонка с наксосцем — к бараку Афродиты. Мальчиков из барака Гермеса решили не вооружать: месть и насилие — это удел взрослых.
Через загон снова метнулись тени. Но мимо убитого Баттом надсмотрщика просто так проскочить не удалось. Над трупом склонились двое пьяных хиосцев.
Они с ворчаньем хлопали товарища по щекам, надеясь привести в чувство. Но когда один из них вымазал руку в крови, над загоном раздался истошный крик:
— Тревога!
Батт жестоким ударом ноги в пах свалил одного из надсмотрщиков. Второй бросился на пирата. Он был безоружен, но яростно боролся за свою жизнь. От мощного удара в челюсть Батт выпустил из руки тесак.
Тем временем Хрисонета рывком распахнула дверь. Фракийка знала, что нет силы страшнее, чем опозоренные, истерзанные, но разъяренные и вырвавшиеся на свободу женщины.
Вскоре из бараков начали выскакивать рабы и рабыни С воем, дикими воплями, потрясая полученным от мстителей оружием, толпа бросилась к караульному дому.
Хрисонета на бегу ткнула дротиком душившего Батта надсмотрщика. Тот отпустил соперника и прижал ладони к рассеченному лицу. Пират сбросил врага на землю, а затем схватил тесак. Он давил на рукоятку до тех пор, пока лезвие не вошло в грудь хиосца на всю длину.
Второму надсмотрщику, который с трудом поднялся, но теперь сжимал в руке камень, досталось от Зиры — фракийка полоснула его ножом по запястью, а затем по животу. Выронив камень, он отшатнулся к освещенной факелом стене барака и сполз на землю.
Не добежав до караульного дома, Хрисонета внезапно остановилась. Она узнала краснорожего надсмотрщика. Когда долонка повернулась к Харесу, ее глаза горели ненавистью.
Первый удар Хрисонета нанесла ему в плечо. Теперь хиосец был ранен в обе руки, поэтому не мог ползти. Он неуклюже загребал ногами, стараясь отодвинуться в тень.
Долонка ударила еще раз. Так же расчетливо и точно. Длинное узкое острие дротика распороло Харесу бедро. Из перерезанной артерии ударил алый фонтан.
Можно было бы просто дождаться, когда он истечет кровью. Но для подонка это слишком легкая смерть. Враг, не имеющий понятия о милосердии, сам не достоин милосердия. Так учил фракийцев бог, алчущий человеческих жертвоприношений.
Хрисонета наклонилась над краснорожим, чтобы посмотреть в его распахнутые от страха глаза. Воткнув дротик ему в бок, долонка с силой провернула наконечник. К крикам восставших рабов прибавился истошный вопль Хареса.
Лицо надсмотрщика исказилось гримасой боли и страдания. Он задышал отрывисто, часто, со стонами. Намокший от крови хитон облепил тело.
Подняв к небу бездонные горячечные глаза, Хрисонета завизжала:
— Залмоксис!
А потом коротко и страшно сунула дротик прямо в распахнутый рот Хареса...
Бойня в загоне продолжалась. Выжившие хиосцы пытались оказать сопротивление, однако восставшие рабы брали числом и бешеной злобой. В надсмотрщиков летели камни, выломанные из изгороди жерди, даже кувшины и миски.
Хиосцы сбились в колонну, которая медленно продвигалась в сторону ворот. Толпа накатывала яростными волнами. Самые отчаянные бросались с голыми руками на вооруженных мечами и копьями надсмотрщиков.
Вот раб увернулся от удара, но упал, успев ухватиться за древко. Тут же еще несколько рук вцепились в копье, тянут на себя. Выдернули надсмотрщика из колонны, сбили с ног, сразу забили камнями.
Пока женщины терзали мертвое тело, мужчины снова рванулись вперед. Попытались повторить успех, тогда один из надсмотрщиков выскочил вперед и начал рубить кописом руки нападавших.
Внезапно толпа расступилась. Двое рабов неслись вперед, держа перед собой деревянную скамью. Таран ударил в середину строя. А следом уже лезли обезумевшие от ненависти и крови люди.
Колонну смяли, раздробили, раскидали по загону. Несколько мальчиков облепили упавшего хиосца, словно это был пень на просеке. Он орал, а они выдавливали ему глаза, ломали пальцы, выбивали камнем зубы. Потом с диким хохотом запрыгали у него на груди.
На надсмотрщика, который выставил перед собой меч, сбоку налетела одна из женщин. Рабыня вцепилась пальцами ему в бороду. Хиосец рубанул ее по плечу, но она словно не почувствовала боли — снова ринулась вперед и с бешенством эриннии схватила зубами за ухо.
Надсмотрщик завопил от боли, а она, выплюнув комок окровавленной плоти, впилась ему в щеку. Отпустила только тогда, когда другая рабыня воткнула в него нож.
Тимофей дернул Батта за хитон:
— Надо вернуться в дом Гелесибия!
— Зачем?
— Мы нашли сундук с гиппоса.
Вскоре они взбегали по каменным ступеням
