«Алексеев и Ко», которые проявляют интерес в совместной деятельности в Японии.
Василий понимал, что сведения Никольского могли бы быть ему очень полезны, но ему мешал слушать бившийся в голове навязчивый вопрос: «Что здесь делал Меньшов?» И наконец, отбросив дипломатию, он спросил своего собеседника, хорошо ли он знает человека, который только что вышел отсюда.
– Лучше некуда, – рассмеялся Никольский. – Он однажды допрашивал меня в контрразведке во Владивостоке.
– А теперь? – удивился Василий.
– А теперь он никто, потерял все во время бегства из Владивостока: состояние, семью. Здесь таких, как он, полгорода. Идеалов никаких, веры в то, что былое вернется, больше нет. О прошлом вспоминать самому страшно, а еще страшнее, что кто-нибудь другой вспомнит и спросит за все полной мерой…
– А вы?
– А я его подкармливаю и не мешаю ему переползать изо дня в новый день… Разумеется, пока он никому не рассказывает обо мне и отвечает на интересующие меня вопросы. Риск? Конечно, определенный есть, но пока наш баланс соблюдается. Да разве он один такой – у меня вся агентура из бывших колчаковских офицеров. В этом смысле у меня здесь был отличный предшественник: в Харбине начинал покойный Алексей Николаевич Луцкий, он был здесь начальником русской разведки, а потом работал в Иркутске и во Владивостоке. Со мной до сих пор сотрудничают завербованные им агенты. А вы что, Меньшова тоже знаете?
– Да… Доводилось встречаться. По службе. И с Луцким, оказывается, тоже. – И уже не думая больше о Меньшове, Василий живо вспомнил лестницу японской контрразведки во Владивостоке, медленно поднимающихся навстречу ему людей и отрывистую команду: «Лазо – налево! Сибирцев, Луцкий и остальные – прямо!» Он пожалел, что тогда не рассмотрел и не запомнил этого человека, чья жизнь так рано и так трагически оборвалась.
Видимо, Никольский тоже кое-что знал о своем визави, поэтому вопросов задавать не стал. Они оба согласились, что с Меньшовым Василию все-таки лучше не встречаться, и Никольский продолжил свой подробный рассказ о Шанхае, о том, чем отличается этот «самый русский из китайских городов» от Пекина и других крупных городов и портов страны.
* * *
Предполагалось, что Василий вскоре покинет Харбин, но, как всегда, благодаря русской бюрократичности, помноженной на китайскую скрупулезность, задерживалось оформление проездных документов.
Следующую встречу Никольский назначил почему-то не в «Модерне», а на улице, возле Института ориентальных и коммерческих наук. Впрочем, именно здесь, в потоке преподавателей и студентов, в перерыве между утренней и вечерней сменами занимающихся, их встреча могла бы пройти особенно незаметно.
На этот раз Никольский не сразу начал разговор и явно не знал, как приступить к делу.
– Послушайте, Василий… Сергеевич, – наконец произнес он, потирая перчаткой щеку, мерзнущую на ледяном ветру. – Тут пришло сообщение Центра… У меня к вам деликатное, знаете ли, поручение. И вы пообещайте мне хотя бы не сразу применять ко мне это ваше дзюу-до: я тут, ей-богу, не виноват…
– Да что такое?! – приостановился Василий. – О чем вы? Почему я должен с вами схватываться? В чем, собственно, дело?
– Пойдемте, пойдемте дальше, – потянул его за рукав Никольский. – Сейчас я вам все как есть выложу. Понимаете… в Центре решили, что вам следует жениться. И не откладывая – в Шанхай вы должны приехать, как и предполагалось раньше, женатым человеком.
– То есть как?! – снова остановился Василий. – Во-первых, я уже женат…
– Так-то оно так, – вздохнул Никольский и снова потянул его за рукав. – Только жена ваша, насколько мне известно, в безвестности обретается. И вроде как насовсем. А в Шанхае, и тем более в Японии, человеку вашего делового веса, солидному, полагается появляться со спутницей жизни. Вы, конечно, понимаете, что вам предлагается фиктивный брак. Но если вы откажетесь, разваливается вся проработанная многоступенчатая операция… В ней вы, по легенде, задействованы как человек семейный.
– Но я здесь всего второй день и надолго мне задерживаться не предполагалось. Я никого в этом городе не знаю. Не с улицы же мне брать эту самую спутницу жизни? И сейчас я, к вашему сведению, продолжаю состоять в самом настоящем браке, освященном Церковью. И, что бы вы ни думали, для меня это серьезно. Это-то вы должны понимать?
– О разводе мы бы дело быстро решили в здешней епархии, и свидетельство о новом венчании тоже выправили бы. А что касается вашей будущей жены… Вот что: подумайте над всей этой ситуацией как следует. Ну хотя бы до послезавтра. А потом мы обсудим все дальнейшее.
Василий смотрел вслед Никольскому, который удалялся четким военным шагом, и впервые за все время своей работы в разведке сердито подумал: «Век бы мне всех вас не видать!»
Он долго бродил по городу и, вернувшись в гостиницу уже в сумерки, не раздеваясь, присел к столу, думая о том, что нет ничего хуже, чем длинный вечер в пустом номере, в чужом городе.
«Да и вся-то твоя жизнь была на долгие годы – общежития, пансионы, гостиницы, – заключил он. – Наладился было семейный уют, да и тот оказался на поверку карточным домиком… Ну что ж… Значит, не суждено настоящее. А коли так, почему бы и не согласиться на предложение Никольского, если от этого и впрямь так много зависит. В конце концов, не моя вина, что так все сложилось у меня с Анной. Видно, так Господь судил…»
С этим решением он и пришел через два дня на условленную встречу с Никольским.
– Ну что ж, – сказал тот, не скрывая облегчения. – Тогда пойдемте: сейчас вы ее и увидите.
Их прогулка завершилась, к удивлению Василия, на Садовой улице так называемого Нового города, возле частной гимназии, принадлежавшей международной организации ХСМЛ – Христианскому союзу молодых людей. Они вошли в вестибюль, подошли к самому основанию внутренней широкой лестницы и оказались в толпе мальчиков и девочек разных возрастов, одетых в одинаковые серо-голубые рабочие халаты.
– Маша, – позвал кого-то Никольский, приподнимаясь на цыпочки. – Мы здесь, Машенька!
Василий поднял глаза и увидел, как на зов Никольского с лестницы сбегает девушка лет семнадцати – темноволосая, плотненькая, тоже, как и все, в форменном рабочем халатике. Она повертела головой, наверное, отыскивая глазами Никольского, заулыбалась, двинулась к ним, но, видимо, заторопившись, зацепилась за ковровую дорожку на последней ступеньке и упала бы, не подхвати ее Василий.
Он увидел совсем близко блестящие карие глаза, печальный излом четко очерченных бровей, щеку с упавшим на нее пушистым завитком… И что-то знакомое отозвалось в душе. «Марико!» – вспыхнула мысль.
Он, извинившись, отпустил ее.
– Ну, познакомьтесь, – быстро сказал Никольский. – Поговорите. А я побежал… Встретимся завтра, Василий, – он так и не добавил «Сергеевич», – у вас в «Модерне».
Они подошли к раздевалке, и Василий галантно помог девушке надеть коротенькую беличью шубку, перехватив у нее книги, перетянутые узким кожаным ремешком.
Они медленно пошли по Садовой улице. Маша что-то оживленно рассказывала про свою гимназию, про школьные выпускные спектакли, а Василий, не слушая ее, думал: «Бедная девочка! Сколько же ей лет? Да знает ли она, что ей предстоит? И почему она на все это соглашается? А ее родители? Может быть, она тоже, как Меньшов, потеряла всех и все в этом круговороте и ей больше ничего не остается делать? Как бы спросить ее обо всем этом?»
Библейское изречение «Горе тому, кто соблазнит единого из малых сих» припомнилось ему, и настроение окончательно испортилось.
– Я живу тут рядом, у сестры, – сказала Маша, обрывая свою болтовню. – Считается, что вы меня провожаете?
– Выходит так, – неопределенно отозвался Василий.
– Ну вот что, я думаю, нам надо серьезно поговорить, – решительно заявила она. – Пойдемте к нам. Сестра дома, но она обо всем знает.
В маленькой комнате было чисто, но строго – не было даже цветов на окнах. Над этажеркой с книгами висел портрет критика Белинского. Девушка старше Маши, но очень на нее похожая, кивнула им обоим и вышла, забрав со стола пустые чайные чашки.
– Значит, так, – сказала Маша, не предлагая ему ни сесть, ни снять пальто. – Я знаю о вас: знаю, куда, зачем и почему нам предстоит вместе ехать. Обо мне, биографию, так сказать, и прочее, подробнее вам расскажет Владимир Абрамович. Я вам в тягость не буду, вот увидите. Вот и все. Вопросы будут?
«Поговорили!» – усмехнулся про себя Василий. Вопросы, конечно, оставались, но ему стало легче уже от того, что ее не надо обманывать, не надо изображать чувства, которые вряд ли могли вот так мгновенно возникнуть. А времени на их постепенное возникновение у них обоих не оставалось.
– Вопросы будут, – успокоил он ее. – Но после. А пока ну что ж, собирайтесь, невеста, в дорогу. Да, – вспомнил он ее форменный халатик, – вам же понадобится соответствующая одежда, багаж… – и он полез за бумажником.
