«Поговорили!» – усмехнулся про себя Василий. Вопросы, конечно, оставались, но ему стало легче уже от того, что ее не надо обманывать, не надо изображать чувства, которые вряд ли могли вот так мгновенно возникнуть. А времени на их постепенное возникновение у них обоих не оставалось.
– Вопросы будут, – успокоил он ее. – Но после. А пока ну что ж, собирайтесь, невеста, в дорогу. Да, – вспомнил он ее форменный халатик, – вам же понадобится соответствующая одежда, багаж… – и он полез за бумажником.
– Нет, не надо, не надо! – замахала она руками. – Мне Владимир Абрамович денег дал. И даже… вот это, – и она, смутившись, вынула из кармана шубки узенькое обручальное кольцо.
Василий взял кольцо из ее рук и серьезно, без улыбки, надел ей на палец.
Он ушел от нее, отказавшись от чая, который приготовила ее сестра, все-таки ошарашенный, хотя и убеждая себя, что все это, в сущности, понарошку – спектакль, игра. Так к этому и следует относиться.
Но так относиться не получалось – игра-то была опасная: вместе с ним всем возможным опасностям подвергалась теперь и она.
И тревожное чувство ответственности за эту девочку, которая так просто и отважно ступает на тропинку бедствий, шевельнулось у него в душе.
* * *
Никольский прибежал в «Модерн» на другой день, пытливо вгляделся в лицо Василия и, чем-то успокоясь, сначала договорился с ним о ряде встреч с харбинскими кинематографистами, а затем начал подробно рассказывать ему обо всем, что касалось новоиспеченной невесты.
Из слов его выходило, что Маша с сестрой недавно приехала из Хабаровска. Там несколько лет назад, в разгар Гражданской войны, девушки потеряли родителей: их, большевиков-подпольщиков, расстреляли колчаковцы. Машу спрятала няня-китаянка, а ее сестра скрывалась на явочных квартирах.
– Кстати, – сказал Никольский, – Маша с детства, как и ты, владеет китайским языком – поэтому она тебе будет в Китае незаменимой помощницей. Ты не думай, несмотря на свои семнадцать лет, она полностью наш человек: в подполье, еще при жизни родителей, была связной, отличный конспиратор. Словом, можешь доверять ей совершенно. Да смотри, береги ее, – добавил он, отвернувшись. – Она и так горя хлебнула. После гибели родителей у нее туберкулезный процесс открылся. Сейчас-то мы ее пока полностью подлечили у калмыков, на кумысе: видишь, даже поправилась, пополнела на калмыцкой еде. Но мало ли что – разные лишние волнения ей не на пользу. Опять же влажная жара в Шанхае… Однако если она сама решилась, ее не отговоришь. Да и нет у нас другого подходящего, как она, человека.
* * *
Василий отметил про себя, что Никольский перешел на «ты», и усмехнулся: «Вроде как породнились мы с ним через Машу… Видать, он опекает ее все последнее время, привязался… А может, любит он ее?» – и, пораженный этой мыслью, он пристальнее всмотрелся в Никольского. Но тот был невозмутим, договаривался с Василием, что они с Машей встретятся в день отъезда, чтобы вместе ехать на вокзал.
– Да, еще одна деталь, – сказал Никольский как бы мельком, уже собираясь уходить, – ехать вам придется через Пекин: там какие-то срочные обстоятельства возникли у товарища Геккера, нашего резидента в столице. Подробности – на месте. И еще ваши проездные документы переоформить надо, – сказал он, прощаясь, и сердце Василия сжалось – он понял, что из этих документов навсегда исчезнет имя Анны и, может быть, имя Марии заменит его. И теперь только старинная книга в кожаном переплете будет вещественно связывать его с прошлым, с Анной.
Однако жизнь оказалась непредсказуемее планов и расчетов Никольского, и Василию с Машей довелось встретиться еще до отъезда.
Расставшись с девушкой. Василий почувствовал, что его удивил и немного обидел ее деловой подход к такому немаловажному событию, как будущий брак, пусть даже и фиктивный. «Что же она за человек?» – задавал он себе вопрос, и ему захотелось еще раз увидеть ее, пусть даже издали, прежде чем они вместе войдут в вагонное купе.
Вечерело, когда Василий на другой день подошел к гимназии Христианского союза. Занятия только что закончились, и он, зная, что Маша нынче занимается во вторую смену, встал в сторонке и стал присматриваться к гимназисткам, стайками выбегавшим из подъезда. Фонари еще не зажгли, и он чуть не упустил из виду Машину беличью шубку.
Уже через полквартала гимназистки, с которыми шла Маша, разбежались по разным переулкам. Она шла одна в сумерках немноголюдной улицы, видимо, не замечая, что кто-то в отдалении следует за ней. В ее легкой скользя щей походке не было ничего мальчишеского, как это часто бывает у девушек, едва вышедших из подросткового возраста.
Василий уже подумывал, как догнать ее, не испугав, когда из темноты распахнутого проходного подъезда прямо перед девушкой возникли двое и один из них схватил ее за рукав.
Василий кинулся на помощь, но, к его изумлению, девушка не рванулась и не закричала, как можно было бы ожидать. Она сделала какое-то неуловимое круговое движение захваченной рукой и освободила ее. Однако, перехватывая ее руки, нападавший попытался схватить ее в объятия и тут же отпрыгнул, судя по его ругательствам, получив острым французским каблуком в лодыжку.
В это время второй плотно обхватил ее сзади и тоже отскочил, хватаясь руками за окровавленное лицо. «Двинула ему в нос затылком, – промелькнуло в голове у Василия. – Грамотно барышня обороняется!» Все это произошло буквально мгновенно, и когда он оказался наконец рядом с нею, увидев крупного рослого мужчину, нападавшие скрылись в том же подъезде, откуда и появились.
– Хорошо деретесь! – одобрил Василий, отбирая у девушки связку с книгами. – Где научились?
Ее как будто даже не удивило его неожиданное появление.
– А это не вы, случайно, подстроили? – озорно спросила она, кивая головой в сторону подъезда.
– Зачем?! – изумился Василий.
– А чтобы выступить в качестве моего спасителя – так, кажется, принято покорять сердце слабой девушки? – продолжала она все тем же насмешливым тоном. И уже серьезно добавила: – Меня защищаться Ван учил – нас ведь с Дашей китайцы растили: няня и ее брат Ван. Папа с мамой, как говорится, «ушли в революцию». Ван говорил: «Девочки должны уметь о себе позаботиться». Он, с тех пор как мне исполнилось двенадцать лет, тренировал нас каждый день. Так что я вовсе не беззащитная. И потом, честно говоря, я ведь знала, что вы за мной идете.
– Ну у вас и интуиция! – восхитился Василий. – Впрочем, я не очень прятался.
– Это опыт, а не интуиция, – поправила девушка. – Как бы иначе мы с Дашей водили за нос шпиков?
– Ну я же не шпик! – попытался обидеться Василий.
– Потому я вас и не водила за нос, – парировала она.
«Поговорили!» – снова, как вчера, заключил про себя Василий и расстался с нею у дверей ее дома, договорившись встретиться на перроне перед отходом поезда.
«А ничего, подходящая у меня будет жена, хотя и фиктивная, – усмехаясь, размышлял Василий по дороге в отель. – За словом в карман не лезет и за себя, ежели что, постоит».
Супруги Ощепковы стояли рядом на перроне харбинского вокзала, возле готового двинуться поезда. Провожала их только Даша, старшая сестра Марии. Сестры внешне беззаботно щебетали, давая друг другу неизменные обещания писать почаще и подробно обо всем. Василий боковым зрением поглядывал на Машу и удивлялся про себя, как ее преобразили эта модная шапочка, тугой лентой охватившая лоб, ботинки на высоком каблуке, удлиненное пальто из серого букле…
Крытый вокзальный перрон продувался ледяными зимними сквозняками, но Василий не решался прервать прощание сестер. Мария, видимо, почувствовав его беспокойство, не глядя на него, потянулась к нему и заботливым движением любящей жены поправила на нем теплый мериносовый шарф, закутывая шею…
Где-то отчаянно просвистел кондуктор, и Василий почти внес Марию в вагон по крутой скользкой лесенке. Поплыли за вагонным окном перрон, плачущая Даша; еще какие-то люди долго махали платками вслед поезду. Василий повернулся к спутнице. Их совместное путешествие начиналось.
* * *
Покидая Харбин, они не знали, что всего через несколько лет начнется японская оккупация этого города, а еще через некоторое время в нем возникнет невинное, на первый взгляд, учреждение под названием «Управление по водоснабжению и профилактике частей Квантунской армии», и в двадцати километрах от города, на станции Пинфань, в строго закрытой зоне разместится «отряд № 731» или Научно-исследовательский институт Квантунской армии. Немногим более двадцати лет пройдет после того, как чета Ощепковых покинет Харбин, – и мир содрогнется, читая после победы над милитаристской Японией материалы процесса «ученых», готовивших здесь, под Харбином, бактериологическую войну.
А пока еще все было впереди, и не Василию Ощепкову, а пришедшему ему на смену через четыре года Рихарду Зорге доведется достать и обнародовать секретный документ, известный как «Меморандум Танаки».
