А пока еще все было впереди, и не Василию Ощепкову, а пришедшему ему на смену через четыре года Рихарду Зорге доведется достать и обнародовать секретный документ, известный как «Меморандум Танаки».
Однако совершенно ясно, что ни идеи бактериологической войны, ни планы, согласно которым «…захват контроля над Маньчжурией и Монголией явится лишь первым шагом, если нация Ямато желает играть ведущую роль на азиатском континенте. Раса Ямато может перейти к завоеванию мира», – эти планы не рождались мгновенно: они исподволь зрели в островных умах, зараженных чумной бациллой мирового господства. И, конечно, кому, как не разведчику, знавшему Японию с детства, было почувствовать эти зловещие перемены в ее национальном самосознании.
Но и это было еще впереди.
Тяжела ты, авторская доля: действие еще развивается своим чередом, а ты, автор, уже знаешь, что «русскому Харбину» не дано уцелеть в веках – все меньше остается там потомков бывших основателей города. Совсем недавно умер последний священник Свято-Покровского собора, и старый храм стоит закрытый. А в прессе последних месяцев двадцатого века промелькнуло сообщение, что правительство современного Китая запретило миссионерскую деятельность представителей каких бы то ни было религий (в том числе и православной) на территории своего государства…
Однако в нашем повествовании было еще самое начало зимы 1924 года, и, отчалив от харбинского перрона, поезд уносил супругов Ощепковых на юг.
* * *
Они поначалу мало разговаривали, присматриваясь друг к другу. Двухместное купе позволяло избегать неловкостей, которых побаивался Василий. Для поездной команды они выглядели вполне обычными, достаточно заботливыми друг к другу супругами.
Они понемногу начинали рассказывать друг другу о себе, но две темы негласно обходили как запретные: все, что связано с первой женитьбой Василия и с гибелью Машиных родителей. Только однажды, когда Маша сама упомянула вскользь о смерти отца и матери, Василий, не удержавшись, спросил ее, не чувство ли мести за отца и мать заставило ее сотрудничать с Никольским и согласиться на поездку в Китай.
В купе было уже темно, и он не мог рассмотреть выражения ее лица, когда она ровным голосом ответила: «А вы бы не мстили?»
Это был трудный вопрос. Он понимал, что тут не обойдешься только рассуждениями о мере Божьего и человеческого прощения, и сожалел, что, наверное, не дано ему того дара душевного убеждения, с которым ответили бы ей, конечно, и владыка Николай, и отец Алексий. Они, наверное, напомнили бы Маше о завете Спасителя молиться за врагов своих: да прозреют они и отрекутся от зла, увидев содеянное ими… В то же время ему не хотелось продолжать этот разговор, чтобы не порвалась та тоненькая ниточка откровенности и взаимного доверия, которая только-только начала их связывать.
Но она, видимо, как-то иначе поняла его заминку и поспешно сказала, что, конечно, в первую очередь убеждения, а не личные чувства повлияли на ее решение принять предложение Никольского. И прекратила разговор, пожелав ему спокойной ночи. Впрочем, вообще такие разговоры случались меж ними нечасто.
В остальном же Василий заметил, что Маша не без юмора взяла на себя роль молоденькой и немного капризной женщины, которой требуется то принести лишний плед, то, наоборот, включить вентилятор, то заказать к чаю именно пирожных эклер. И он вызывал проводника и по-английски делал ему распоряжения, как бы призывая его снисходительной улыбкой к пониманию этих вечных маленьких женских капризов. Но проводник-китаец только кланялся, и ни малейшей тени мужской солидарности не мелькало на его неподвижном бесстрастном лице.
Василий не мог не признать, что она выбрала верный тон, превращая в шутку все то, что всерьез могло бы тяготить их обоих. И был благодарен Маше за то, что, по крайней мере, на этом, первом, этапе их совместного пути она оказалась действительно необременительной спутницей. Еще в дороге они как-то незаметно перешли на дружеское «ты».
Сложности могли возникнуть в Пекине, при размещении в отеле, и Василий, прибыв туда, направился к стойке портье, мысленно решая, как же им с Машей разместиться в одном номере. Но, оказалось, она это уже предусмотрела раньше его.
– Номер, конечно, со смежными комнатами? – по-английски обратилась она к портье все тем же капризным, как в поезде, тоном, каким она обычно разговаривала только на людях. – Мой муж, знаете ли, ужасно храпит, – доверительно сообщила она стоявшему за стойкой китайцу.
Василий покачал головой, услышав эту беспардонную ложь, но портье только еще раз поклонился, поменял какие-то пометки в лежащем перед ним плане отеля, и с новым поклоном вручил им массивный бронзовый ключ.
Пришлось и дальше подыгрывать этой лукавой выдумщице: за ланчем в общей столовой отеля Василий исправно играл роль мужа-джентльмена: отодвигал и вновь подвигал своей леди стул, передавал ей карту блюд и напитков, подавал хлеб, соус, горчицу. И терпел ее чуточку жеманные благодарственные улыбочки и полупоклоны. «Интересно, кого она играла в школьных спектаклях?» – иронично думал он в отместку.
Вся эта ситуация начинала его понемногу забавлять, и главное, она отвлекала его и от мыслей об исчезновении Анны, и от тревожных размышлений, связанных с даром умершей тещи. Теперь, когда все больше становилось ясно, что и обо всем, связанном с Марией, тоже можно не особенно беспокоиться, на первый план выступало то, ради чего он, собственно, прибыл в Пекин.
Василий знал, что для них с Марией главным в Пекине была встреча с местным резидентом советской разведки Геккером, работавшим здесь под «крышей» КВЖД, где он числился официально членом правления. Ощепкову и Геккеру предстояло работать самостоятельно, в дальнейшем не пересекаясь, но, в дополнение к тому, что уже было рассказано Никольским, пекинскому резиденту предстояло познакомить вновь прибывшего с особенностями местной обстановки, а также со спецификой деловых переговоров на Востоке.
Пекина они сначала так толком и не увидели: буквально в день приезда Геккер принял Василия в служебном кабинете под предлогом передачи бумаг по КВЖД, якобы присланных с Василием из Харбина – во всяком случае, так об этом была извещена его секретарша.
Член правления КВЖД оказался темпераментным, очень живым человеком с типичным лицом южанина, и, знай Василий, что записано в служебном досье Геккера, он бы не удивился ни внешности этого человека, ни его манерам, ни легкому незнакомому акценту, который слышался в его речи.
Анатолий Ильич Геккер был родом из Тифлиса, из семьи военного врача и сам стал кадровым военным, окончив еще до революции Владимирское военное училище в Петербурге. К 1917 году он был уже штаб-ротмистром, но оказался из тех, к кому звание «отец-командир» можно было применить без всякой иронии. Во всяком случае, так считали солдаты, во время Первой мировой войны выбравшие его в 1918 году командиром Восьмой армии на Румынском фронте.
С тех пор Геккер служил там, куда посылала его Революция, – командовал армиями и укрепрайонами, был начальником Военной академии Рабоче-крестьянской Красной Армии, а затем первым советским военным атташе в Китае. И вот теперь – работа для КВЖД, а на самом деле – для советской военной разведки.
Разговор сразу принял деловой оборот.
– В наших общих интересах, чтобы в Шанхае, в переговорах с китайцами о покупке через них американского фильма, все прошло гладко и сравнительно быстро, – сказал Василию Геккер. – Тут мы вам поможем. А вот в Японии… Знаю, знаю – для тебя это, можно сказать, своя почва. Но все же бизнесом там тебе не доводилось заниматься. А задача у вас многоцелевая – для нас не так важно то, чтобы ваш фильм ушел в прокат с выгодой для вас, как то, чтобы вы с женой обосновались в деловом мире Японии, ты возобновил прежние знакомства, завел новые связи. Думаю, что здесь помощь жены будет кстати: не отстраняй ее от дел – у женщин свои способы получать информацию, иногда более эффективные, чем наши.
Что касается китайцев, – заметил Геккер, – надо иметь в виду, что любое предложение, исходящее от европейца, воспринимается китайцем как нечто, обязательно содержащее какой-нибудь подвох.
Поэтому советник сказал, что еще до приезда Ощепковых он вел через посредников поиск подходящего для них партнера. Незнакомого европейца-бизнесмена здесь бы приняли с неприкрытой враждебностью.
– Мелочей здесь нет, – предупредил советник. – Недаром ходит присловье о «китайских церемониях». Вы с женой должны быть одеты богато, но по-деловому, никаких украшений и излишеств. Имей в виду, что частью переговоров обязательно будет еда – отказ от обеда или ужина воспринимается как оскорбление.
Собственно, – отметил Геккер, – в Японии вас обоих ждет практически то же самое. Следует помнить, что часто применяется тактика изматывания, затягивания переговоров, с тем чтобы вызвать реакцию нетерпения и раздражения у иностранного партнера.
