Армянин перевел слова офицера. Грозев учтиво кивнул.
— Скажи ему, — продолжал комендант, — что я отведу его спать в офицерскую комнату… тут поблизости… Тот, другой, тоже там…
Чиновник перевел и это, затем спросил офицера:
— Я еще вам нужен?
— Нет, — ответил турок и пошел вперед с фонарем в руке. Грозев молча последовал за ним.
Привокзальная площадь была забита телегами, стоявшими рядом с ними распряженными лошадьми, лежащими на земле волами. Большинство телег явно было взято прямо с поля. Несомненно, армия Сулейман-паши была вызвана неожиданно и обозами снабжала себя по дороге от Эгейского моря досюда.
Вскоре турок и Грозев вошли во двор ветхого одноэтажного дома. Над его дверью горел фонарь, прямо на пороге кто-то спал, свернувшись клубком.
Комендант толкнул спящего ногой, из-под шинели поднялся сонный солдат, тотчас же молча отступивший в сторону.
Они миновали узкий коридор, комендант открыл дверь в комнату. Оттуда пахнуло спертым воздухом. На деревянном полу лежали штук восемь подстилок из козьей шерсти, на них спали полураздетые мужчины. Рядом с подстилками стояли сапоги спящих, от них исходил неприятный запах пота и пыли.
Комендант поставил фонарь на пол посредине комнаты, указал Грозеву на свободную подстилку в углу и без дальнейших церемоний вышел.
Грозев огляделся. Почти все были офицеры — поручики и капитаны. Рядом с соломенными подушками виднелись кобуры пистолетов. Все спали в мундирах, лишь расстегнув пуговицы, с открытыми ртами, лица их блестели от пота.
Единственный среди них штатский, вероятно, тот самый корреспондент, спал на соседней подстилке. Он лежал спиной к Грозеву, повернувшись к открытому окну, из которого струился чистый ночной воздух.
Бежевый дорожный костюм корреспондента был аккуратно свернут и лежал возле подушки. Корреспондент был накрыт легким светлым плащом, и нельзя было понять, спит ли он или лежит с открытыми глазами.
Грозев снял пиджак, положил под голову саквояж, прикрутил в лампе фитиль и лег.
Он обдумывал план действий на этот день и решил, что в любом случае должен как можно быстрее отправиться на север. Его сосед молча заворочался в темноте.
Небо начало медленно светлеть. Со стороны биваков доносились глухие звуки солдатской походной жизни, птицы на деревьях звонко запели, как это бывает на рассвете.
Грозев провел в дремоте два-три часа, то погружаясь в быстрые беспокойные сны, то внезапно просыпаясь. Не открывая глаз, он ощущал, что в комнате становится светлее.
Вдруг совсем близко запела труба. На нее откликнулось еще несколько из биваков на равнине.
Борис открыл глаза. Напротив него два офицера с заспанными лицами и прилипшими ко лбу волосами обували сапоги. Грозев повернулся. Сосед его тоже встал. Сидя спиной к нему, он тщательно завязывал галстук перед маленьким зеркальцем, поставленным в ногах. Было видно, что он бородат; борода его была такого же светло-каштанового цвета, что и волосы.
Завязав галстук, он еще раз посмотрел на себя в зеркало, потом положил его рядом с собой и медленно повернулся.
Грозев оцепенел. Это был Анатолий Александрович Рабухин. Рабухин тоже узнал его. На лице его отразилось удивление, но он сохранил полное спокойствие и, слегка кивнув Грозеву, сказал по-французски:
— Доброе утро, мсье!..
— Доброе утро, — смущенно отозвался Грозев и сел на подстилке. Турки напротив молча одевались, пыхтя, завязывали шнурки своих бриджей.
Грозев чувствовал, что ему необходимо время, чтобы опомниться от неожиданности. Роясь в саквояже, он обдумывал, как ему вести себя. Затем встал, надел пиджак.
В эту минуту его сосед, уже совсем готовый, приблизился к нему и сказал ясным спокойным голосом:
— Разрешите представиться, мсье: Андре Морисо, корреспондент венской газеты «Дер Штерн».
С трудом сдерживая радость, Грозев тоже спокойно произнес:
— Жан Петри, корреспондент газеты «Курье де л'Орьан».
Они пожали друг другу руки, и в этом мужском рукопожатии выразили свою благодарность счастливой случайности.
Обернувшись, Рабухин взял свой маленький кожаный саквояж, поправил галстук и обратился к Грозеву:
— Я думаю, неплохо было бы сразу отправиться на вокзал и выяснить, каковы на сегодня возможности.
— Я готов, — отозвался Грозев.
Турецкие офицеры еще суетились, снуя по комнате. У дверей Рабухин повернулся к ним и сказал:
— До свидания, господа… Благодарю вас…
На его слова отозвался лишь один сероглазый офицер в глубине комнаты.
Они вышли на улицу. Миновали площадь и, свернув в сторону от обозов, остановились. Радостно глядя на Рабухина, Грозев спросил:
— Как вам удалось сюда пробраться, Анатолий Александрович?
— В качестве журналиста… — Рабухин улыбнулся и еще раз сердечно пожал протянутую ему руку. Затем в свою очередь поинтересовался:
— А вы с какой здесь целью?
— По велению той же благородной профессии, — слегка поклонившись, ответил Грозев.
— Значит, мы с вами коллеги, — засмеялся Рабухин. — Тогда в Пловдиве мы не смогли поговорить. Я подумал, что неудобно к вам обратиться, и не ошибся. А сейчас, проезжая через Бухарест, тоже не смог поговорить о вас с членами болгарского комитета. Была такая спешка, что просто голова шла кругом. И вот где нас снова свела судьба — в центре Болгарии, в разгар войны… Поистине — мир тесен!..
Усевшись на куче камней, Рабухин сказал:
— А теперь рассказывайте!.. Расскажите мне все…
Борис сел рядом. Биваки были далеко отсюда, вокруг — ни души.
— Что вам рассказать… — Грозев сцепил пальцы рук между колен. — Работа в Пловдиве идет с трудом. Убитых не воротишь. Можно рассчитывать лишь на единицы — тех, которые спаслись или бежали из заточения. Верно, в связи с войной, с переходом русских через Дунай энтузиазм у людей растет, но это еще не означает организации или возможности согласованных действий. Возле Аджара и хасковских сел появились отряды повстанцев, но связи с ними мы не смогли установить. В Пловдиве сейчас паника, и если бы у нас было достаточно сил, многое можно было бы сделать. Все это заставило меня попытаться вступить в контакт с вашими войсками, сориентироваться в обстановке и потом снова вернуться в город.
Рабухин молча слушал.
— После восстания, — произнес он. когда Грозев умолк, — я тоже был пессимистом в отношении боевого духа в Болгарии. Сейчас война доказала, что я ошибался. По всему пути от Дуная досюда к нам присоединялись ваши добровольцы. Через Балканы мы переходили, как в своей стране: нам показывали каждую тропинку, каждую засаду. Порой не было никакой необходимости в разведке. Так что вы не должны отчаиваться.
Вынув сигареты, Рабухин предложил Грозеву. Сам тоже закурил.
— Вы говорили о повстанческих отрядах в районе Хасково, — продолжал он. — Мы тоже получили от пленных сведения о таких отрядах. Они доставили туркам немало неприятностей в Гюмюрджине, у Дедеагача и на железнодорожных станциях возле Одрина. Полковник Артамонов послал меня сюда, чтобы я установил связь с этими отрядами и использовал их помощь для продвижения наших войск.
Рабухин на миг умолк, глядя на низкие облака на горизонте.
— Но сейчас происходит нечто неожиданное, — продолжал он, стряхивая пепел с колен. — Со вчерашнего дня Сулейман-паша концентрирует свою армию здесь и на станции Карабунар. Генерал Гурко не предполагал этого и твердо решил прийти в Одрин раньше турок. Вероятно, Сулейман-паша подготавливает наступление на юг. Я непременно должен сообщить об этом нашим. Вот почему я решил вместо того, чтобы продолжать свой путь на юг, вернуться обратно и ночью перейти линию фронта.
Грозев улыбнулся:
— В таком случае нам с вами по пути…
Со стороны вокзала послышались выстрелы. Солдаты в ближайшем биваке вдруг пришли в движение и бесформенной синей массой понеслись к железнодорожной линии. К выстрелам присоединился невообразимый шум и яростные крики. На равнине тревожно забили барабаны.
Грозев и Рабухин недоумевающе переглянулись и, не сговариваясь, поспешили к вокзалу. В конце перрона их обогнал сероглазый офицер, с которым они ночевали в одной комнате. На бегу он бросил им на ломаном французском:
— В Карабунаре русские…
Сердце у Грозева дрогнуло, он чуть не задохнулся.
— Подождите, господин офицер! — любезно окликнул турка Рабухин. Тот приостановился. — Куда вы сейчас направляетесь?
— В Карабунар… Выезжаем тотчас на военной повозке…
— Не взяли бы вы нас с собой? — спросил Рабухин, приноравливая шаг к бегу турка. — В этой суматохе нам вряд ли удастся найти другой транспорт.
Турок глянул на него своими ясными глазами:
— Быстрее, вон повозка — за вокзалом.
