Виктор Поротников - Русь против Тохтамыша. Сожженная Москва

Ознакомительная версия.

– Что ж, Бог тебе в помощь, владыка, – промолвил Остей.

Понимая, что народ скорее всего не выпустит из Москвы митрополита и великую княгиню с детьми, а у него не хватит сил, чтобы сломить сопротивление черного люда, Остей повелел без лишнего шума отворить Свибловы ворота, у которых несли стражу его дружинники. Таким образом, митрополиту, великой княгине и их свите удалось в вечерних сумерках выскользнуть из города.

Стоял август 1382 года.

На другой день спозаранку на площади перед Архангельским собором стихийно собралось народное вече. Слух о том, что митрополит Киприан и великая княгиня с детьми бежали из города, вызвал взрыв яростного негодования среди простонародья. Нашлись немногочисленные очевидцы, видевшие, как вереница всадников и несколько повозок покинули великокняжеское подворье вчера на закате дня. Священники и монахи ополчились на игумена Африкана, который не только не удержал Киприана от бегства, но помогал ему переодеваться в монашескую рясу на подворье Чудова монастыря.

Африкану пришлось оправдываться перед горожанами, собравшимися на площади. Игумен стоял на том, что Киприан ушел из Москвы не от страха за собственную жизнь, но из желания убедить тверского князя выступить на подмогу к московлянам.

Толпа была настроена непримиримо. Кто-то из горожан швырнул в Африкана камень. Окружив игумена, люди осыпали его ругательствами, порвали на нем рясу.

Однако озлобление посадской бедноты поднялось еще большей волной, когда на площади появился Остей Валимунтович с небольшой свитой.

– Вот, он – изменник! – понеслись крики со всех сторон. – Пусть он держит ответ, почто помог сбежать из города Киприану и великой княгине. Небось, Киприан ему золотишка отсыпал из митрополичьей казны!

В Остея полетели камни, загрохотавшие по красным щитам гридней, окруживших князя плотным кольцом. Угрозы и проклятья изрыгались из многих сотен глоток, создавая оглушительный шум и гам. Кое-где над головами людей засверкали клинки мечей и кинжалов, зловеще топорщились острия копий. Толпа была готова разорвать Остея и перебить всех его дружинников.

Напрасно воевода Копыл, раскинув руки в стороны, метался перед плотными рядами посадских мужиков, убеждая их дать слово Остею. Никто не желал слушать Копыла.

– Дмитрий Донской бросил нас на произвол судьбы, вот уже пять дней от него ни слуху ни духу! – кричали Копылу из толпы разгневанные голоса. – Остей призывает защищать Москву от татар, а сам позволяет купцам и боярам уносить отсюда ноги. Теперь вот с помощью Остея из Москвы ушмыгнули митрополит Киприан и великая княгиня. Это ли не предательство? Мы свои дворы сожгли в посадах, взялись за оружие ради спасения Москвы от нехристей, а знать со своей чадью разбегается кто куда!

Самые горячие головы требовали казнить Остея, а главенство над ратью отдать воеводе Копылу.

Кожевник Маркел, назначенный сотником, предложил разоружить всех бояр и их гридней, какие еще оставались в Москве. Мол, все равно от них не будет никакого проку.

– Не станут эти злыдни с татарами сражаться, – разглагольствовал Маркел, успевший с утра хлебнуть вина. – Все едино разбегутся они, как крысы, при первой же возможности. Пусть удирают негодяи имовитые, но их оружие нам пригодится.

В толпе разгорелись споры: кто-то одобрял предложенное Маркелом, кто выступал против.

Неожиданно раздался крик, что за Москвой-рекой показалась татарская конница. Поднялось смятение. Про Остея мигом забыли, толпа рекой хлынула по улицам к южной крепостной стене. В давке кого-то сбили с ног и чуть не затоптали насмерть, кого-то притиснули к частоколам, ограждавшим узкие переулки. Город наполнился сполохом. Звонари на колокольнях ударили в набат, как при пожаре.

С высоты белокаменных московских стен и башен, протянувшихся по склонам холмов в излучине Москвы-реки и Неглинки, открывался вид на черные пепелища сгоревших посадов, за которыми расстилались зеленые луга, желтые пшеничные поля и овсы, березовые рощи и сосновые боры.

Свежий ветер разогнал облака. Солнце заливало все вокруг золотым светом; воздух был прозрачен и чист. Речные воды отливали голубым блеском. Но вся эта дивная красота не радовала ныне взоры московлян, ибо ордынское войско подступило к Москве, чего не случалось уже целых полвека. Татар было очень много. Степная конница, нахлынув широкой волной, разлилась по Замоскворечью. Стремительные конные отряды ордынцев виднелись за Неглинкой, похожие на быстротекущую воду, заливающую округу. Надвигались татары и со стороны Яузы-реки, переваливая через холмы и врываясь в опустевшие деревни. Рыжие, пегие, гнедые, каурые лошади ордынцев издали бросались в глаза на фоне зеленых лугов и черных пажитей. Скрип татарских обозов, рев коров и верблюдов, протяжный воинственный клич степняков в это августовское утро пробудили тревогу в сердцах очень многих русичей, укрывшихся за стенами Москвы.

Остею удалось подняться на крепостную башню, благодаря стараниям дружинников, которые бесцеремонно расталкивали народ, прокладывая дорогу своему князю. Всеволод, не отстававший от Остея ни на шаг, поднялся вместе с ним на верхнюю площадку Тимофеевской башни.

Большой отряд ордынской конницы опасливо приблизился к восточной стене Кромника на расстояние двух перестрелов. Степняки были облачены в кольчуги и железные пластинчатые панцири, их кони были защищены кожаными попонами и нагрудниками. Островерхие шлемы ордынцев блестели на солнце. Ветер шевелил бунчуки из конских хвостов на их копьях.

Военачальники этого ордынского отряда какое-то время с изумлением взирали на каменную крепость и на окружавшее ее пепелище, о чем-то совещаясь между собой. Наконец, от плотной колонны степняков отделился всадник на приземистой длинногривой лошадке. Галопом подлетев к Никольской воротной башне, татарин что-то прокричал на ломаном русском, задрав голову. Толпившиеся на забороле ратники принялись осыпать степняка ругательствами, а какой-то шутник, встав между каменными зубцами, показал татарину голую задницу под оглушительный хохот своих товарищей.

Огрев коня плетью, степняк поскакал к Фроловским воротам. Но и там с ним разговаривать не стали. Мужики с пьяным хохотом вылили на татарина ведро помоев. Ловко увернувшись от льющихся сверху нечистот, татарин злобно оскалил зубы, то ли усмехаясь, то ли бросив бранное слово. Тем не менее, прочь он не отъехал, направив свою юркую лошадку к Тимофеевской башне.

Не приближаясь слишком близко к запертым наглухо воротам, степняк громко выкрикнул, обращаясь к русичам на вершине башни:

– Во граде ли князь Дмитрий?

– Нету его во граде, – ответил степняку Остей.

– Где же князь Дмитрий? – опять прокричал татарин, сложив ладони рупором. – С ним желает потолковать хан Тохтамыш.

– Пусть хан Тохтамыш обождет несколько дней, – вымолвил Остей. – Князь Дмитрий должен вскоре прибыть в Москву.

– Есть ли во граде другие князья, родичи Дмитрия? – не унимался степняк. – Пусть они выедут в поле для переговоров с ханом Тохтамышем.

– О чем же хочет договариваться хан Тохтамыш? – полюбопытствовал Остей.

– О размере дани в Орду, – ответил татарин, удерживая на месте своего бойкого коня.

– Об этом не может быть и речи, – резко отрезал Остей. – Русь более не станет выплачивать дань Орде! Так и передай хану Тохтамышу!

Степняк сорвался с места и помчался к своим соплеменникам, что-то выкрикивая на скаку. Вслед ему неслись свист, брань и улюлюканье не в меру расхрабрившихся московлян.

На всех крепостных московских башнях были установлены большие арбалеты, приобретенные Дмитрием Ивановичем у генуэзцев. Дальность полета стрелы из этих арбалетов в два-три раза превосходила выстрел из самого дальнобойного лука.

Суконщик Адам, оказавшийся на Фроловской башне, не утерпел и навел заряженный арбалет на татарского конника, быстрым аллюром мчавшегося от Тимофеевской башни к застывшему в плотном строю ордынскому конному отряду. Адам целился слишком долго, поскольку ему мешали справа и слева толпившиеся на башне ратники, каждый из которых норовил дать совет по стрельбе. Степняк на резвой лошадке подъехал к своим, передавая сказанное Остеем татарскому военачальнику в блестящих доспехах, в позолоченном шлеме и в алом плаще. В этот миг Адам выпустил стрелу, которая с коротким зловещим свистом рассекла воздух, угодив знатному ордынцу прямо в грудь.

Ратники на башне взревели от восторга, никто из них не ожидал такой поразительной меткости от какого-то суконщика. Хотя, по сути дела, Адам промахнулся, ведь он целился в татарина на низкорослой лохматой лошадке, а не в имовитого ордынца в красном плаще.

Выслушивая похвалы от бывалых воинов и от собратьев-ремесленников, Адам смущенно улыбался, покраснев от удовольствия и переполняющей его гордости.

Ознакомительная версия.