Иннокентьевичу разговаривать не хотелось. Трясясь на ухабах, он никак не мог избавиться от досады: могла бы Ниночка, прощаясь, спросить его, куда он все же поехал и когда вернется. Но нет, лишь кивнула рассеянно.
Чем дальше от цивилизованных мест уносила Озиридова тройка, тем острее он ощущал риск своего предприятия. А от того и обида становилась острее, могла бы Ниночка и задержать его в своих объятиях, почувствовать его маету.
— К Онгудаю подъезжаем, барин, — не оборачиваясь, бросил ямщик.
Онгудайского урядника, мужчину крупного, усатого, Озиридов застал за чаепитием. Урядник сидел под корявым деревцом облепихи в садике на задах дома. На вкопанном в землю, окрашенном в зеленый цвет столе торчал двухведерный медный самовар, сам урядник, обливаясь потом, звучно швыркал чай из блюдца, осторожно зажатого в растопыренных толстых пальцах. Время от времени урядник с нескрываемым удовольствием вгрызался в кусок сахара, но, увидев перед собой представительного господина в фетровой шляпе и в светлом, свободно обвисающем с плеч пыльнике, блюдце неторопливо отставил и так же неторопливо вытер вислые усы расшитым чистеньким полотенцем. Он даже встал из-за стола, привычно одернув мундир. Городское обличье Озиридова внушало уважение, да и сам Озиридов обратился к уряднику с уважением, по имени и отчеству, которое, в общем-то, было нетрудно выяснить, после долгого общения с ямщиком, хорошо знавшим местное начальство.
Уже из-за одного этого обращения урядник растаял, а когда Озиридов объяснил, чьи интересы представляет, урядник и совсем стал любезен: кивнул, предложил снять пальто, испить чаю с баранками.
Ромуальд Иннокентьевич согласился.
— Значица, антирисуетесь, куда федуловский товарец сгинул? — проговорил урядник, берясь за самоварный кран, выполненный в виде фигурки льва. Рыкающего грозного льва, правда, заодно и пускающего струю кипятка в чашку.
Озиридов солидно склонил голову:
— Интересуюсь, Вавила Ионыч, интересуюсь. — И, помолчав минуту, добавил: — Мне всё интересно, а вы человек казенный, внимательный, очень на вашу помощь надеюсь.
— И чего же вам рассказать? — подпер щеку кулаком урядник.
— То, что знаете, — мягко улыбнулся Озиридов, словно зашел к Вавиле Ионычу по-соседски, а не добирался сюда из Новониколаевска на пароходе, а потом много верст, меняя лошадей на земских станциях, по пыльным дорогам.
Урядник, припоминая, нахмурился.
— Значица… Сидел я дома, дело к ночи уже подвигалось, слышу, сани к воротам подъехали. Кого, думаю, принесла нелегкая в этакую пору? Пошел отпирать. Ба! Да это ж Филимон Евсеев! Кержак из Хабаровки. Беда, кричит, опять разбойники по трахту объявились. Я в санки его глянул, а там три парня, избитые, в кровище все. Вот, говорит, робят чуть не до смерти ухлестали, а работника ихнего насмерть, да груз через перевал угнали. Хотел я сразу мужиков собрать да погоню учинить, но вовремя Филимон меня отговорил: запуржило еще шибче, чем накануне, в трех шагах ни шиша не видать. Только через день и смог выехать. Разбойников-то, само собой, поздно было нагонять. Но место, где нападение случилось, я осмотрел, парни показали. Два дня мело, какие следы? Труп и тот почти не видать было. Пробовали достать, да охотники быстро взад пятки повернули, крутизна, кому охота жисти лишиться?
— Да-а, — покачал головой Озиридов.
— Пейте чаек, остынет, — заметил урядник и опустил усы в блюдце.
Ромуальд Иннокентьевич сделал несколько глотков.
— Зыковы-то рассказывали, как все произошло?
— Я их расспросил… Навалились, говорят, из засады пятеро, здоровенные все, с топорами да с рогатинами, — с важностью ответил урядник.
Озиридов опустил чашку на стол и погладил ладонью бородку.
— Пятеро? — переспросил он.
— Пятеро, — повторил Вавила Ионович.
Ромуальд Иннокентьевич задумался. Три дня назад, сидя в канцелярии Барнаульского окружного суда, он читал показания братьев Зыковых, и все трое утверждали, что нападающих было семь человек. Поэтому он, стараясь, чтобы голос звучал как можно мягче и безразличнее, проговорил:
— Вы ничего не путаете, Вавила Ионович?
Урядник даже слегка обиделся:
— Как можно, господин хороший! Память еще не отшибло. Именно так и говорили — пятеро, дескать, разбойников. Я и в раппорте своем так указал, что начальству отправлял.
— Я дело смотрел, — коротко развел руками Озиридов. — При допросах Зыковы показывали — семеро напавших. А раппорта вашего в деле нет.
— Раппорт у начальства должон быть, — пожал крутыми плечами урядник. — Мое дело отписать и выслать… А парни сами так сказали?
— Сами, — ответил Озиридов.
Урядник с минуту молчал, потом усмехнулся:
— Прибавили. Стало быть… Стыдно стало, что вчетвером не смогли от пятерых разбойников отбиться, вот и прибавили.
— Может, и стыдно, — раздумчиво произнес Ромуальд Иннокентьевич.
— Али начальства городского напужались, да со страху и напутали.
— Может, и напутали, — неторопливо отозвался Озиридов. — Сильно хоть парням-то досталось?
— Морды у всех заплывшие были, — припомнил урядник. — Рука у одного проткнута… Вроде сильно… Хотя, как на это посмотреть…
Ромуальд Иннокентьевич заинтересованно склонил голову и, видя, что урядник не собирается развивать эту тему, ненавязчиво попросил пояснить.
— Ну как… — поставив блюдце с чаем на стол, проговорил урядник. — Если бы так перепало какому антиллигентному господину, оно понятно — сильно. А тут робяты коряжистые, сытые. Такому оглоблей промеж глаз засвети, он только крякнет. Одним словом, повезло робятам. Обычно у нас на трахте так заведено, ежели зачинают грабить, то живых не остается.
— Суровые нравы, — как бы про себя произнес Озиридов.
— Это точно, — поддакнул урядник. — Это, значица, чтоб никаких следов, никаких свидетелей. А тут, видать, али разбойники неопытные попались, али молодые жизни не стали губить, али спугнул их кто посреди потехи.
— Рана у Никифора Зыкова серьезная была?
— Да так, небольшенькая, — махнул рукой Вавила Ионович. — Фельдшер при мне повязку накладывал. Видать, охотничьим ножом задели, испугу больше.
Ромуальд Иннокентьевич задумчиво поскреб бородку:
— А как вы думаете, куда же разбойники могли этакую прорву чая сбыть?
— Э-э-э, господин хороший, — разулыбался урядник. — В Монголию, вестимо. Через Чике-Таман перемахнули, и поминай как звали. В тех краях купец краденым не брезгует, только спасибо скажет.
— А здесь искать не пробовали? — поинтересовался Озиридов. — Может, поблизости где схоронили?
— Как полагается, сразу же. Пурга утихла, собрал я мужиков, и пошли. Правда, искать-то, по сути, и негде. Трахт. Либо назад беги по нему, либо вперед. Вокруг снег по горло, со столькими гружеными санями податься некуда.
— Может, какие свертки с тракта имеются? — не унимался Ромуальд Иннокентьевич.
Вавила Ионович кивнул:
— Есть один, в полуверсте от того места, да только по нему далеко не уедешь. Он вскорости в заимку Елисеевскую упирается, того самого кержака, что робят ко мне доставил.
Озиридов покрутил в руках чашку, после некоторой заминки спросил:
— А кто он такой? Что за человек?
— Евсеев-то? — хмыкнул урядник. — Кержак, да и кержак. Основательный хозяин. Двое
