Иннокентьевич торопливо поднял трубку телефона, а услышав Нину Пётровну, как можно спокойнее произнес:
— Ниночка, опять мне пришлось пить кофе в одиночестве.
— Ну хорошо, хорошо, не буду отвлекать. Я просто хотел сказать, что отлучусь на несколько дней.
— Я не в претензии, — ласково отозвалась Нина Пётровна, и Озиридов с досадой расслышал в трубке, как щелкают под ее рукой костяшки счетов.
Тем не менее, он как можно мягче проговорил:
— Ниночка, ты не против, если я воспользуюсь твоим Фаворитом?
Нина Пётровна чуть помедлила. Фаворита она и сама старалась не гонять без нужды — конь хороших кровей. И все же она согласилась:
— Конечно, бери. Скажешь Ивану, я приказала. Пусть дрожки полегче выберет. Знаешь, те, что с сиденьем цвета бордо.
— Спасибо, дорогая! — с чувством поблагодарил Озиридов. — За рысака не беспокойся, буду беречь.
Уложив в саквояж белье, Ромуальд Иннокентьевич вынул из чемодана увесистый револьвер. Оттуда же достал патроны и, не торопясь вращая барабан, зарядил кольт.
— Ну вот, — сказал он вслух. — Всё готово.
Рысак, играя мышцами, уверенно пробежал по улицам столицы Алтайского горного округа и размеренно понес дрожки в сторону Бийска.
На этот раз Ромуальд Иннокентьевич решил остановиться, не доезжая Онгудая, в Кеньге. Не хотел встречаться лишний раз с онгудайским урядником, хоть и показался он ему человеком приятным и честным служакой. Ну а братья Зыковы, им все равно не миновать этой земской станции.
Поселился Озиридов в общей комнате, заплатив хозяину сразу за два дня вперед.
— Конь притомился, — пояснил он удивленно глянувшему на него хозяину, — Отдохнем, время у меня есть.
Устроившись у окна, он раскрыл толстый роман Купера, но приключения среди индейцев не шли ему на ум. Не столько читал, сколько размышлял о своем необычном деле, поглядывая в окно, внимательно рассматривал всех проезжавших мимо. Поужинав, долго гулял по селу, впрочем, стараясь не удаляться от тракта и земской станции. Начало темнеть, когда Ромуальд Иннокентьевич вернулся в избу. Ямщики, приказчики, сопровождающие товары, плотницкая артель, ищущая работу, все другие постояльцы уже готовились ко сну. Было душно, скверно пахло, надоедливо жужжали мухи, заснуть никак не удавалось.
Сквозь дрему Озиридов услышал грохот колес, веселую матерщину, и в земскую ввалились трое парней. Хозяин, вышедший навстречу с керосиновым фонарем, шикнул на них и указал свободное место. В тусклом свете Озиридов разглядел лишь показавшуюся ему зловещей физиономию с перебитым, свернутым набок носом.
Зыковы, утомленные долгой дорогой, быстро захрапели. Ромуальд Иннокентьевич понимал, что поскольку они никогда не видели его, то беспокоиться не о чем, но сон все равно не шел.
Первые рассветные лучи застали Озиридова на крыльце станции. Он неторопливо покуривал папиросу, ожидая, пока запрягут Фаворита. Отъехав верст пять от Кеньги, Ромуальд Иннокентьевич переложил револьвер из саквояжа в карман пыльника и пустил коня легкой рысью. Версты через две он заметил нагоняющий его столб пыли. Вскоре ему пришлось посторониться. Мимо, гремя бубенцами и подпрыгивая на неровностях дороги, с гиканьем пронеслась зыковская тройка со скалящим зубы гнедым коренником.
Озиридов отвернул лицо, словно не хотел засорять легкие пылью. Когда тройка скрылась за поворотом, он чуть коснулся вожжами налитого крупа рысака, давая понять, что им следует поторопиться. Фаворит, казалось, не прилагая никаких усилий, прибавил шагу.
В полуверсте от Хабаровки Озиридов свернул в лес, подступающий к тракту вплотную, соскочил с дрожек и привязал рысака к темной ели. Затем, проверив револьвер, быстрым шагом двинулся к дому кержака Евсеева.
И подошел туда вовремя.
Перед глухими воротами стояла знакомая тройка.
Держась вблизи мощного заплота, Озиридов подобрался к воротам и сразу услышал негромкий, задыхающийся, но полный угрозы голос старика Евсеева:
— Да вы чё, робяты? Какой чай? Какие деньги?
— Ты энто тово, кончай выкобениваться! — крикнул кто-то из братьев Зыковых.
— Не пойму, о чем вы толкуете, — продолжал гнуть свое Евсеев.
— Слышь, Никишка, как ентот старый одёр запел? — со злобной язвительностью протянул за воротами Лёшка Зыков. — Товар, значица, забрал, а договор побоку!
— Какой товар? — проговорил Евсеев. — Вас же разбойники ограбили?!
— Нет, ты глянь на энту подлюку?! — взвился Лёшка.
Никишка перебил его, одернул:
— Погодь! — и, обращаясь к кержаку, произнес: — Филимон Пафнутьич, мы же не просим больше, чем по уговору полагается. Выкладывай наши десять тышш, и разбегемся…
— Образумьтесь! — не скрывая угрозы, сказал Евсеев. — Вот-вот сыны подойдут. Неровен час, быть беде…
Вынув кольт, Озиридов осторожно взвел курок и бесшумно скользнул к врезанной в ворота приоткрытой калитке.
— Да я тебя! — люто приспел Лёшка, хватая старика за горло.
Озиридов услышал сдавленный хрип и, сообразив, что пора вмешиваться, ногой толкнул калитку, а оказавшись во дворе, направил револьвер в искаженное ненавистью лицо Лёшки Зыкова, явно намеревающегося вытрясти из старого кержака если не деньги, то душу.
— Прекратить! — крикнул Ромуальд Иннокентьевич и, предупреждая качнувшегося было в его сторону Никишку, повел стволом. — Стоять! Всем стоять!
Никишка, хватая ртом воздух, отпрянул, а Стёпка, тот со страху икнул и вжался всем телом в бревенчатую стену сарая. Озиридов на мгновение получил удовлетворение от владения ситуацией, но Лёшка все еще сжимал горло старика, чьи глаза уже вылазили из орбит, и Ромуальд Иннокентьевич повторил сурово:
— Отпусти, я сказал!
С опаской глянув на направленный на него ствол револьвера, Лёшка причмокнул толстыми губами, поморщился, но старика отпустил.
С довольной ухмылкой Озиридов прикрыл за собой калитку и, осмотрев всю компанию, с удивлением выпучившуюся на него, бросил:
— Вот что, голуби. Поворковали, и хватит.
6
Пароход, принадлежащий торговому дому Горохова, размеренно шлепал плицами колес по тихой, словно стеклянной, глади реки. Облокотясь на массивные перила, Озиридов задумчиво следил за проплывающими мимо берегами. На душе было печально, как осенью. Приключения кончились. И когда он теперь снова выберется в Барнаул? Когда вновь повидается с Ниночкой? Вспомнив лучезарные ее глаза, Ромуальд Иннокентьевич грустно улыбнулся. Нет, положительно он испытывал к этой женщине нечто даже большее, чем сам предполагал! В голову пришла нелепая мысль: жениться на Ниночке. Почему эта мысль показалась ему нелепой, объяснить Озиридов, наверное бы, не смог, но сам сразу почувствовал: мысль нелепая. Усмехнулся, медленно покачал головой.
Закатное солнце втянулось за бугристый берег, заставленный кривыми домиками села Кривощеково. Над головой узорчатой тенью проплыли ажурные конструкции железнодорожного моста. Мелькнули вдали огоньки двухпалубного дебаркадера новониколаевской пристани. Пароход развернулся против течения, дал несколько визгливых гудков и ткнулся, наконец, всем бортом в пристань. Вот и дома!
Бородатый носильщик с готовностью подхватил чемодан, потянулся к саквояжу, но Озиридов остановил его:
— Я сам… Пойди-ка поймай извозчика.
— Сей минут, барин!
Пролетка подкатила прямо к пристани.
— Куда прикажете, ваше-с-ство?
