сыновей. В баловстве замечен не был.
— Богатый, говорите?
— Чего же ему богатому не быть? — пожал плечами урядник. — Дом на трахте отгрохал, покосы хорошие запахал, скотины много держит. В Хабаровке-то земской станции нет, вот он и дерет с проезжих за ночлег, за кормежку, товары берется хранить. Одно сено да овес такой барыш приносят, что ой-е-ей! Цену-то берет выше базарной.
— А другие мужики не пускают проезжих?
— Пускали, — отозвался урядник. — Покуда Филимон новый дом не построил. Теперь все к нему валят. Удобнее. Есть где разместиться, куда обоз загнать, лошадей поставить.
— Евсеев тоже в поисках участвовал? — как бы между прочим полюбопытствовал Озиридов.
— Обязательно. Я почти всю Хабаровку на ноги поднял.
— И сыновья? — решил уточнить Ромуальд Иннокентьевич.
Урядник открыл было рот, чтобы ответить утвердительно, но потом покачал головой:
— Вот ведь… Чуть не соврал! Не было их. Я еще спросил у Филимона, дескать, чего сыновья отлынивают от обчественных обязанностей. А они, оказывается, неделю уж как на охоте были. Места-то у нас добытливые.
Ромуальд Иннокентьевич помялся немного, но всё же решился попросить:
— Хотелось бы на место происшествия взглянуть, хотя бы одним глазком. Сами понимаете, поручение Федулова. Не откажите в любезности сопроводить.
— Понимаем, понимаем, — важно закачал головой урядник. — Вы с дороги отдохните, а завтра поутру и отправимся. Может, у меня заночуете?
Озиридов протестующе выставил перед собой ладони:
— Нет, нет! Не смею вас беспокоить. Мне совсем неплохую комнатенку на земской станции предоставили.
— Дело хозяйское, — развел руками урядник и встал, чтобы проводить гостя.
Ромуальд Иннокентьевич, из-за обилия злющих клопов не раз за ночь пожалев, что отказался от предложения урядника, поднялся ни свет ни заря. Он сидел за длинным столом, покрытым сероватой скатертью, и пил жидкий чай из не очень чистого стакана в компании с ямщиками. И когда в просторную, но кисло пахнувшую комнату вошел урядник, Озиридов даже испытал чувство облегчения. Ямщики, завидев переступившее порог начальство, почтительно оторвали свои крепкие зады от лавок. Хозяин земской станции, юркий, лысоватый мужичок с крутым брюшком, выбежал навстречу и, низко поклонившись, осведомился о здоровье Вавилы Ионовича, после чего радушно предложил испить чаю.
Урядник, которому, судя по выражению лица, были прекрасно известны достоинства чая, предлагаемого постояльцам, поморщился:
— Уволь, милейший.
Озиридов удивился перемене, происшедшей с урядником. Вчера он производил впечатление добродушного, чуть простоватого человека, а сейчас выглядел напыщенным, знающим себе цену чиновником, облеченным неограниченной властью в этой глухомани.
Позади остались окраинные избы села. Озиридов, сидя в дрожках рядом с урядником, искоса глянул на него и вновь подивился перемене: Вавила Ионович опять стал обыденным, черты лица смягчились, вислые щеки вздрагивали в такт покачиванию рессор, усы топорщились, но вовсе не воинственно.
Подъезжая к Хабаровке, урядник указал кнутовищем на большой пятистенок:
— Евсеевский домина. Побеседовать желаете?
— Позже, — внимательно рассматривая прочные заплоты, окружающие жилище кержака, отозвался Озиридов.
Упитанный мерин, идя крупной рысью, быстро пронес дрожки через деревню, вызвав яростный лай лохматых крутохвостых псов, и вскоре урядник уже показывал присяжному поверенному место, куда, по словам Зыковых, разбойники сбросили убитого Демида Колотыгина.
— Не могу разглядеть, — посетовал Озиридов.
— Вон у того валуна лежал, — в который раз показал пальцем урядник. — Только вы зря всматриваетесь. У нас по весне, знаете, как речки бушуют? Унесло сердешного.
Ромуальд Иннокентьевич скептически оглядел бегущий по дну пропасти узкий, извилистый ручеек. Урядник понял его сомнения:
— Истинно говорю. Как снег с этих склонов пойдет, смывает все, вода аршина на два поднимается, камни ворочает.
— Верю, — ответил Ромуальд Иннокентьевич. — А где же сама драма разыгралась?
— Так вон от той скалы саженях в пяти и разыгралась. Сходите, гляньте, я покурю пока, — отозвался Вавила Ионович, присаживаясь на дрожки и вынимая кисет.
Ромуальд Иннокентьевич неторопливо направился к месту, указанному урядником. Скала, иззубренная ветрами и морозами, нависала прямо над дорогой. Чуть выше густо темнели прильнувшие к склону корявые ели. Озиридов представил, как сверху на него с криком кидаются бородатые мужики с топорами, и поежился. Попинывая носком сапога камешки, прошелся вдоль скалы, изредка задирая голову, вернулся назад и, проследив взглядом за отлетевшим камнем, замер. В тени валуна, видимо когда-то обрушившегося со скалы, лежал предмет, явно не созданный природой. Оглянувшись на урядника, попыхивающего самокруткой, Ромуальд Иннокентьевич быстро наклонился и поднял проржавевший охотничий нож с костяной рукояткой, на которой чернела неровная, глубоко вырезанная буква «К». Убедившись, что урядник смотрит в другую сторону, Озиридов незаметно опустил нож в карман пыльника.
Еще не успел урядник натянуть вожжи, останавливая дрожки, как открылась высокая калитка, плотно сбитая из толстых смолистых досок, посеревших от придорожной пыли, и навстречу гостям вышел Евсеев, благообразный старик с широкими плечами.
— Здорово, Филимон Пафнутич, — проговорил урядник, когда кержак, сложив руки на животе, низко поклонился. — Поговорить с тобой желаем.
— Ваша воля, — не поднимая глаз, тихо отозвался Евсеев. — В избу пройдете, али как?
— Пройдем, — направляясь к калитке, ответил урядник и пропустил вперед Озиридова.
Старик обогнал их на крыльце и услужливо распахнул дверь в дом. Усевшись на широкую лавку, урядник сурово глянул на хозяина:
— Значица, так. Господин тебя будет спрашивать, отвечай без утайки.
Кержак, продолжая стоять, хмуро глянул на Озиридова из-под лохматых бровей:
— Врать не приучены.
Присяжный поверенный усмехнулся. Сквозь узкое стекло громоздкого буфета хорошо просматривалась жестяная банка из-под чая.
— Э-э… любезный… — глуповато протянул он. — Я тут от газеты, так сказать, местные нравы описываю… Слышал, у вас разбойники шалят… Господин урядник говорили, будто по весне ты возчиков спас… Расскажи-ка, как дело было.
Урядник удивленно покосился на Озиридова, но, поняв хитрость присяжного, одобрительно хмыкнул. Насторожившийся при упоминании о разбойниках, Евсеев, скрыл невольный вздох облегчения и кивнул согласно, однако поведал не более того, что уже было известно Ромуальду Иннокентьевичу.
5
Озиридов ждал. Он жил у Нины Пётровны, немного скучал от безделья, но продолжал ждать. Гнездившаяся в нем уверенность, что братья Зыковы непременно должны вернуться в Хабаровку, не оставляла его, однако, с каждым прошедшим днем начинала помаленьку подтаивать.
Когда принесли телеграмму, Ромуальд Иннокентьевич был дома один, Ниночка, как обычно, с утра отправилась в свою контору. Он сидел в удобном кресле-качалке, курил папиросу за папиросой и смотрел в окно на изнывающую от жары улицу. Звонок в прихожей не прервал его занятия. Краем уха он различил приглушенные голоса, но не встал, лишь приближающиеся шаги заставили его насторожиться. Вошла горничная.
— Барин, вам телеграмма, — кокетливо проворковала она.
Озиридов нетерпеливо протянул руку.
«БРАТЬЯ ОТБЫЛИ СТОРОНУ БАРНАУЛА ТЧК ПЛАТОН» — прочитал он и, унимая нервную дрожь в теле, благодарно улыбнулся горничной.
Выпроводив девушку, Ромуальд
