Им требуются деньги — требуются прежде всего для поддержки повстанцев в Нидерландах, чтобы кровавая и дорогостоящая война в этой стране продолжалась как можно дольше, отвлекая и изматывая Испанию. Когда Сассекс предложил оказать повстанцам военную поддержку, королева вскочила с трона и спросила: желает ли он прямо сейчас начать войну с Испанией или он уже так стар, что жизнь ему опротивела?
Никакого военного вмешательства не будет; они не будут предпринимать никаких явно недружественных шагов, а только лгать, тянуть время и снова лгать с тем, чтобы нанести силам её милого зятя возможно больший ущерб, не рискуя быть разоблачёнными. Вот что ей нужно, а не стариковское бахвальство. Когда они придумают какое-то другое решение, Сесил может прийти и доложить.
Королева величаво пересекла зал и, выходя, громко хлопнула дверью. Советники собрали бумаги и, облегчённо вздохнув, расселись по местам. Поскольку королева отвергла их предложения касательно Марии Стюарт, Бедфорд, Хандсон и даже Сассекс, с лица которого после полученного нагоняя ещё не сошла багровая краска, вернулись к нерешённой проблеме её замужества и сошлись на том, что как угроза, исходящая от Марии Стюарт, так и ещё более серьёзная угроза, исходящая от испанцев, являются следствием её упрямого нежелания выйти замуж и укрепить свою власть, произведя на свет наследника престола. Сейчас она требует денег для помощи повстанцам в Нидерландах, но как только они попросят у парламента утвердить эти ассигнования, там вновь поднимут вопрос о её замужестве. Настанет момент, сердито бросил Бедфорд, когда королева уже не сможет найти для них убедительных отговорок. Лестер сухо заметил, что в таком случае королева наверняка перейдёт от отговорок к угрозам, и в конце концов члены совета сошлись на том, что идти вопреки её воле невозможно. Марию Стюарт придётся защищать, а парламент нужно упросить или принудить ассигновать требуемые суммы. Когда советники расходились, Сесил слышал, как герцог Норфолкский пробормотал себе под нос: «И какого чёрта мы тратили время на это заседание?»
К зиме 1568 года положение оставалось неизменным; людей из окружения английской королевы терзали тревога и досада. Они были убеждены, что их бездействие не приведёт ни к чему хорошему, а денег, которые парламент после злобной стычки с королевой по поводу её пресловутой девственности всё же выделил, будет недостаточно для того, чтобы удовлетворить нужды страны и при этом не обделить нидерландских повстанцев. Французский король намекал, что он может послать в Шотландию своё войско на помощь немногочисленным сторонникам Марии Стюарт, чтобы освободить её и вернуть ей престол, после чего французы неизбежно должны были воспользоваться представившейся возможностью и вторгнуться в Англию. Муррей на это ответил угрозой казнить Марию, как только у побережья Шотландии заметят французские корабли. Однако поскольку никакое войско так и не было отправлено в Шотландию, Мария Стюарт продолжала жить в заточении в замке Лохлевен, где преждевременно родила мёртвых мальчиков-близнецов. И в то время как советники Елизаветы гневались на свою королеву, но хранили ей верность, Мария вновь повторила то, что ей удавалось уже не раз — с помощью личного обаяния привлечь на свою сторону нескольких мужчин, превратив при этом всех остальных в смертельных врагов.
Болезненный мальчик, бывший её первым мужем, любил её со всей страстью, на какую был способен, и даже грубиян и насильник Босуэлл при её виде ощутил некое душевное волнение, заставившее его совершить над нею то, что в итоге погубило их обоих. Теперь под действие чар молодой королевы попал ещё один мальчик, в чей родовой замок она была заключена. Вилли Дугласу было всего лишь четырнадцать лет, и ему с детства внушали, что его государыня — прелюбодейка, папистка и ведьма. Всё это показалось ему страшным наветом, когда он увидел королеву под своим кровом и она оказалась вовсе не распутницей, а женщиной, способной держаться кротко и благочестиво даже тогда, когда с ней обходились в высшей степени бесчестно. Когда у неё случился выкидыш, мальчик слышал, как радуются его родные — они желали, чтобы она умерла. Он прислуживал королеве в её покоях, и как-то раз ему случилось видеть, как она растирает почерневшую от кровоподтёков правую руку — незадолго до этого к ней приезжали с требованием отречься от престола Мортон и Линдсей, но для того, чтобы добиться подписи под манифестом об отречении, им пришлось держать её и самим водить её рукой с пером по бумаге. На глазах у Вилли совершалось многое, и Мария Стюарт знала, что он внимательно следит за происходящим. К ней вновь пришла та безрассудная отвага, благодаря которой она сумела бежать из Холируда вместе с Дарнли; когда ситуация казалась безнадёжной, у Марии Стюарт внезапно просыпались недюжинный ум и изощрённая хитрость, но, к сожалению, они куда-то исчезали, стоило опасности миновать. Она наконец оправилась от предательства Босуэлла и от того ужаса, который пережила после своей капитуляции. Ей больше не нужно было вынашивать детей, и к ней возвратилось здоровье. Чтобы вернуть себе свободу, она была готова воспользоваться любыми представившимися орудиями, и таким орудием оказался юный кузен её тюремщика, которого чувство к ней настолько ослепило и обезволило, что ради неё он был готов на всё. Она осадила сердце Вилли Дугласа с тем же тщанием, с каким полководец ведёт подкоп в крепость. Раньше мужчины использовали Марию Стюарт в своих целях, а теперь она воспользовалась для достижения своей цели юным Дугласом и преуспела в этом — почки на деревьях, росших по берегам окружающего Лохлевен рва, ещё не раскрылись, когда она переправилась через этот ров на маленькой лодочке и, подняв свой штандарт, принялась собирать сторонников, чтобы дать Муррею генеральное сражение.
Это сражение произошло в мае того же года у Лэнгсайда, где её войско попало в засаду; старые друзья Гамильтоны и Гордоны вышли вперёд и сложили за неё свои головы в битве, превратившейся в чудовищную резню. Добраться до побережья и бежать во Францию Мария Стюарт не успевала, единственное, что она могла успеть — это избежать плена и верной смерти; поэтому она повернула коня и бежала с поля брани, где полегло её войско, во владения Елизаветы, у которой попросила убежища.
— Теперь, когда мы её наконец заполучили, — проговорила Елизавета, — она должна остаться у нас. Путь в Шотландию ей заказан; Муррей её наверняка убьёт, а я не могу ему этого позволить.
— Она просит отправить её во Францию, — заметил Сесил. — Что нам на это ответить?
Королева взглянула на него и пожала плечами:
— Ответьте всё, что вам угодно, друг мой. Мария Стюарт — изгнанница, которую мы приютили. Я спасла ей жизнь и не буду испытывать угрызения совести, принудив её жить здесь, где она не сможет мне вредить. Отправиться во Францию, чтобы мутить там воду, ей позволить нельзя, единственное, что ей будет позволено — оставаться в Англии. В качестве моей гостьи или моей пленницы, если она заупрямится.
Предсказать поступки Елизаветы было решительно невозможно; ещё недавно Сесил благодарил Бога за то, что она не поспешила навстречу своей кузине с распростёртыми объятиями. Мария Стюарт появилась в северной Англии и, прежде чем направиться в Лондон, попросила у своей царственной сестры предоставить ей некоторые предметы первой необходимости. И внезапно, едва ли не на глазах людей, перед которыми Елизавета защищала Марию и высказывала ей сочувствие, в английской королеве произошла разительная перемена. Её бледное лицо стало ещё белей, его резкие черты ещё более заострились, чёрные глаза прищурились, а губы сжались в ниточку. Теперь Елизавета напоминала принюхивающуюся лисицу, которая учуяла у себя в норе раненую таксу — такая же настороженная и беспощадная. На мольбу Марии Стюарт снабдить её одеждой она ответила тем, что прислала ей ворох грязных нижних юбок и отрез рваного бархата и запретила приближаться к Лондону без своего личного разрешения.
Елизавета ни на мгновение не позволяла себе упустить из виду шотландскую королеву, хотя их разделяло много миль: Сесил приносил ей донесения о демонстрациях населения северной части Англии в поддержку Марии Стюарт и сообщал, что дворяне католического вероисповедания быстро превращают дом королевы-изгнанницы в место паломничества. Он никак не комментировал эти сообщения; объяснять, насколько оскорбительно для Елизаветы такое поведение Марии Стюарт, не было нужды. Сесил знал свою госпожу, и ему было хорошо известно, что в борьбе за любовь своего народа она так же не терпит соперников, как и в личных делах. Она использовала привязанность своих подданных к себе в качестве оружия против своего совета и парламента; если ей нужно было поступить вопреки желанию обоих этих органов, ей достаточно было появиться на улицах любого города во время поездки по стране и указать на толпы людей, которые приветствовали её радостными криками.
