Теперь они радуются появлению кого-то другого — женщины, которая моложе и красивее, чем она, и чья трагическая судьба, овеянная романтическим ореолом, вызывает к тому же всеобщее сочувствие. До сих пор Елизавета имела возможность общаться лишь с населением той части своей страны, где безраздельно господствовал протестантизм. Не прошло и нескольких недель, как она узнала, что не может так же безусловно полагаться на её северную часть, где старая вера, несмотря на обрушившиеся на неё в последнее десятилетие репрессии, сумела сохраниться. Религиозные соображения не были для неё оправданием; напрасно Лестер растолковывал ей, что на людей королева, которую они видят своими глазами, производит большее впечатление, нежели манифесты женщины, о которой они не знают ничего, кроме её имени. Гнев не позволял ей здраво рассуждать, но при этом она не настолько утратила способность трезво оценивать ситуацию, чтобы дать себя убаюкать логическими объяснениями. Лестер мог предложить ей, как поступить — именно о таком решении мечтали и Сесил, и другие её советники, но не решались высказать свои соображения вслух: почему бы не внять мольбам эмиссаров лорда Муррея и не выдать Марию Стюарт её мстительным подданным в Шотландию? И были моменты, когда Елизавета клялась: ради того, чтобы избавиться от Марии, а также от внутренних раздоров, обнаружившихся с её прибытием в Англию, стоит пойти на то, чтобы умертвить её — всё равно, какими средствами, — даже если за это её осудит мировое общественное мнение. Однако в то время как шотландцы настаивали на том, чтобы Елизавета выдала их врага, ей связывали руки французский и испанский послы, которые требовали у английской королевы гарантий, что та не обманет доверия, оказанного ей её кузиной. Франция была готова предоставить Марии Стюарт убежище, а Филипп Испанский просил выдать её Испании под его личную ответственность. Когда французы получили сведения о том, что наследницей английского престола заинтересовался испанский король, они дали понять: если Елизавета не сможет удерживать Марию Стюарт от дальнейших безрассудных шагов, для них будет предпочтительнее, чтобы та погибла от рук собственных мятежных лордов.
Елизавете вспомнилась шахматная метафора, которую она высказала несколько лет назад в разговоре с Сесилом; тогда фигуры на доске были только расставлены и казалось, что силы соперниц равны. Теперь, когда Белая королева оказалась у них в руках, игра закончилась. Голоса со стороны Франции или Испании можно заставить умолкнуть очень простым способом: превратить Марию Стюарт в заложницу. Елизавета ответила на просьбу Муррея отказом и, со своей стороны, обещала не выпускать Марию ни во Францию, ни в Испанию, а заодно перестала притворяться, будто её кузина живёт у неё в гостях, приказав силой переместить её с севера Англии, где она была под защитой северян-католиков, в замок Болтон и отдать на попечение графа Шрусбери. А в декабре того же года Елизавета разрешила и финансовые затруднения, захватив в Ла-Манше следовавшие в Испанию корабли, груженные золотыми и серебряными слитками.
Войны с Испанией не будет — заявила она, когда некоторые из её советников выразили ей по этому поводу решительный протест. Испания теперь парализована из-за нехватки денег; Филипп может шуметь и грозиться сколько ему заблагорассудится. Единственное, что ему остаётся, — это приобщить захват кораблей к списку своих претензий к Англии и ждать момента, когда удастся посчитаться. А когда это время настанет — и если оно настанет, — она уже будет достаточно сильна, чтобы схватиться с ним в открытую. Больше всего боялись войны с Испанией те, у кого было больше всего причин опасаться католической реставрации — эти люди требовали смерти Марии Стюарт, брака королевы с иностранным государем и других мер, которые, как им казалось, охранят их интересы против риска, неизбежно связанного с женскими политическими играми. Но поскольку критиковать королеву они не смели, они нашли объект для критики в лице её секретаря и главного советника, Вильяма Сесила. Его растущее влияние не давало покоя Норфолку, Бедфорд и Хандсон также завидовали его богатству и влиятельности.
Никто из них уже не верил, что Елизавета намерена с кем-либо сочетаться браком. Также не позволит она шотландцам покончить с Марией Стюарт, которая была размещена в замке Болтон с приличествующей королеве роскошью и занималась главным образом тем, что завоёвывала доверие его хозяев, лорда и леди Шрусбери.
Ей было двадцать шесть лек она отличалась прекрасным здоровьем и открыто выражала свою решимость бежать из заточения и потребовать восстановления своих прав — словом, всё говорило за то, что она переживёт Елизавету. Вот почему её самые заклятые враги решили подстраховаться, вступив с Марией Стюарт в тайные переговоры.
Если Мария выйдет замуж за англичанина, их положение будет вне опасности. Благодаря его родовитости наиболее подходящим кандидатом на эту роль был признан герцог Норфолкский, который охотно на неё согласился. Норфолк увиделся с Марией Стюарт в Карлайле и оказался настолько глуп и тщеславен, что совершенно потерял из-за неё голову, забыв силу характера другой королевы, на верность которой он присягал. Знатность происхождения всегда много значила в его глазах, а во всём мире было не найти государыни знатнее молодой женщины, заточенной в Болтоне. Норфолк принадлежал к сословию древней английской аристократии, в котором женщины всегда были пешками в руках мужчин, и единоличная власть Елизаветы никогда не была ему по вкусу. В душе он всегда считал её незаконнорождённой выскочкой с чересчур острым языком, относящейся к более древней породе людей с неподобающим пренебрежением. Обаятельная, преисполненная чувства собственного достоинства и тем не менее женственная Мария была в его глазах бесконечно привлекательнее, перспектива соединить свою судьбу с подобной женщиной и получить те немыслимые права, которыми она была наделена от рождения, заставили его окончательно забыть свой страх перед Елизаветой. Он был настолько самоуверен и недальновиден, что позволил участвовать в заговоре своему ненавистному врагу, графу Лестеру.
Лестер пристал к ним из страха; в тот момент он действовал под влиянием чужих опасений, которые передались и ему. Паника — самое заразительное из всех человеческих чувств, а страхи Сассекса и Арунделя, отнюдь не слабых духом людей, внушили ему уверенность в том, будто Елизавету вот-вот свергнут с престола испанцы или она скоропостижно умрёт от болезни и на смену ей придёт королева-католичка, у которой есть ко всем старые счёты. К числу заговорщиков принадлежал Трокмортон, который напомнил Лестеру о шаткости его собственного положения, о тех постоянных унижениях, которым он подвергался, добиваясь руки Елизаветы, а затем напрямик спросил, что он предпочтёт: поплатиться головой, когда её не будет в живых, или принять меры предосторожности на будущее. Узнав о том, что в заговоре участвует Норфолк, Лестер заколебался, но ему без обиняков объяснили, что выбора у него нет. Если он будет верным сподвижником Норфолка, тот станет терпимее, сомнения же Норфолка развеялись, когда его заверили, что без Лестера заговор обречён на неудачу и его необходимо вовлечь в число заговорщиков, чтобы он не выдал их королеве. Об их намерениях известили посла Испании, и через его посредство заговор получил одобрение самого испанского короля.
Из своего роскошного заточения в замке Болтон Мария Стюарт объявила, что влюблена в герцога Норфолкского и готова сочетаться с ним браком, как только удастся организовать её побег. Она сделала это заявление хладнокровно; она была готова исполнить обещание и отдаться любому человеку, который мог бы ей помочь. Страсть и чувства Марии Стюарт давно умерли; это произошло в ту ночь, когда Джеймс Босуэлл пришёл к ней в комнату и лишил её женского достоинства, а её природная сентиментальность увяла, как вереск, на Карберрийском холме в тот день, когда изнасиловавший её мужчина, супруг, чьё дитя она носила под сердцем, бежал и оставил её на милость врагов. Она не могла никому отдать своё сердце — сердца у неё больше не было, но из чисто политических соображений она не позволяла Норфолку, Шрусбери и другим влюбившимся в неё англичанам заметить, что она стала ещё более бесчувственной, чем Елизавета. Её просьбы о встрече с Елизаветой были отклонены под тем предлогом, что над ней тяготеет обвинение в убийстве Дарнли, выдвинутое её подданными и подкреплённое копиями пылких любовных писем, которые она якобы писала Босуэллу; эти письма изобличали её как прелюбодейку и сообщницу убийства. На самом деле это были даже не фальшивки, а копии фальшивок; это было очевидно для любого, кто знал Марию Стюарт, но они понадобились для того, чтобы очернить её и одновременно позволить английской королеве отказаться принять её и выслушать её версию событий.
