— При том, что ты, Камаль, пока на середине пути!..
«Может быть да, а может и нет. Однако человеку всегда лучше задумываться над обуревающими его мечтами. Суфизм и мистицизм же — это бегство, так же как и пассивная вера в науку — бегство. А значит, убеждения необходимы для того, чтобы трудиться. Вопрос лишь в том, как нам создать себе убеждения, которые будут достойны жизни?»
Он сказал:
— Ты считаешь, что я искренне выполнил свой долг по отношению к жизни благодаря тому, что выбрал профессию учителя и писал философские статьи?
Рияд мягко заметил:
— Ты, без сомнения, выполнил свой долг!
— Но я жил с нечистой совестью, как и любой предатель!
— Предатель?!
Камаль глубоко вздохнул:
— Дай-ка я поведаю тебе, что сказал мне мой племянник Ахмад, когда я посетил его в тюрьме в полицейском участке, прежде чем его перевели в лагерь…
— Кстати, о них нет никаких свежих известий?
— Они вместе со многими другими направлены в лагерь Ат-Тур на Синае…
Рияд улыбнулся и спросил:
— Того, кто поклоняется Аллаху и того, кто не поклоняется Ему?
— Первым делом следует поклоняться правительству, чтобы жить спокойно…
— В любом случае, интернирование, на мой взгляд, легче осуждения по приговору суда!
— Это и моё мнение. Но вот только когда закончится всё это тревожное время? Когда будет снято военное положение? Когда будет восстановлена Конституция и вернутся нормальные законы? Когда с египтянами будут обращаться как с людьми?!
Рияд принялся поиграть своим обручальным кольцом на левой руке, затем печальным тоном заметил:
— Да, когда? Ну ладно. А что сказал Ахмад, когда находился в тюрьме при полицейском участке?
— Он сказал мне, что жизнь состоит из труда, брака и всеобщей человеческой обязанности. Конечно, это не подходящий случай, чтобы обсуждать долг индивидуума перед его профессией или женой. Общечеловеческая обязанность это вечная революция, что, в свою очередь, является постоянным трудом для воплощения воли к жизни в виде продвижения к идеалу…
Рияд немного задумался и сказал:
— Да, это прекрасная идея, хотя и здесь возможны различные противоречия…
— Да, и потому Абдуль Муним — его брат и полная противоположность — согласен в этом с ним. Я понял это, несмотря на то, что его идея — это призыв к ряду убеждений, независимо от того, какая у него политическая ориентация и цель. Поэтому я объясняю свои несчастья угрызениями совести предателя. Может показаться лёгким жить в футляре собственного эгоизма, зато трудно при этом быть счастливым, если ты на самом деле человек…
Лицо Рияда, несмотря на удручённость, соответствующую случаю, просияло:
— Это предвестник серьёзной революции, которая вот-вот грянет!
Камаль предостерёг его:
— Не издевайся надо мной. Проблема моего вероубеждения по-прежнему не решена, и самое большее, чем я могу утешиться — тем, что эта битва ещё не закончена, и не закончится, даже если мне осталось жить не более трёх дней, как и моей матери…
Тут он тяжело вздохнул:
— Знаешь, что он мне сказал ещё? Он сказал: «Я верю в жизнь и в людей, и считаю себя обязанным следовать высоким идеалам, пока убеждён, что в этом и заключается правда, а отступление от этого является малодушием и бегством. Я также считаю своим долгом восстать против тех идеалов, что считаю ложными, и отступление от этого будет предательством. В этом заключается смысл вечной революции!»
Пока Рияд слушал, он кивал головой в знак согласия. Поскольку Камаль казался утомлённым и напряжённым, он предложил ему:
— Я вынужден уйти. Как ты смотришь на то, чтобы проводить меня до трамвайной остановки? Возможно, прогулка пешком расслабит твои нервы!
Они вместе встали и вышли из комнаты. У входа на первый этаж встретили Ясина — тот поверхностно был знаком с Риядом, — и Камаль позвал его вместе с ними. Но прежде Камаль попросил у них несколько минут, чтобы бросить взгляд на мать, и прошёл в её спальню, где и застал в том же бессознательном состоянии, в котором и оставил. Хадиджа сидела на постели в её ногах с красными от слёз глазами. Лицо её выражало отчаяние, не покидавшее её с того момента, как правительство прибрало к рукам её сыновей. Зануба, Аиша и Умм Ханафи сидели молча на диване. Аиша торопливо и беспокойно курила сигарету. Глаза её нервно блуждали по комнате. Он спросила их:
— Как её состояние?
Аиша громко ответила, что свидетельствовало о её взволнованном протесте:
— Она не хочет поправляться!
Камаль посмотрел на Хадиджу, и они обменялись долгим взглядом, говорившем о грустном взаимопонимании и разделяемом обоими отчаянии. Он не выдержал и покинул комнату, чтобы присоединиться к своим спутникам…
Они не спеша прошли по дороге, пересекли базар ювелиров в направлении к Гурийе, почти не перекинувшись ни словом. Когда они достигли улицы Санадикийа, неожиданно столкнулись с шейхом Мутавалли Абдуссамадом, который, покачиваясь на каждом шагу, сворачивал в сторону Гурийи, опираясь на свою палку. Он был слеп, и руки его дрожали. Обращаясь к людям вокруг, он громко спросил:
— Какая дорога ведёт в рай?
Какой-то прохожий, засмеявшись, ответил ему:
— Первый поворот направо…
Ясин сказал, обращаясь к Рияду Калдасу:
— Верите, что этому человеку уже перевалило за сто ещё лет этак десять назад?..
Рияд засмеялся:
— В любом случае, это уже не человек…
Камаль с нежностью смотрел на шейха Мутавалли: тот напомнил ему отца. Он считал его одной из достопримечательностей этого квартала, как и старую дорогу, мечеть Калауна, Красные Ворота. Он встречал многих людей, которые сочувствовали шейху, хотя старик не смирился с озорством мальчишек, которые свистели ему в лицо или ходили за ним по пятам, подражая его жестам.
Камаль с Ясином проводили Рияда до остановки и подождали, пока он сядет
